Цейтнот России

Если Россия не опередит другие страны на выходе из кризиса, вскоре весь мировой рынок будет заинтересован в том, чтобы на постсоветской территории не осталось никакой промышленности, кроме приведения сырья к удобному для транспортировки виду. И никакой науки – кроме умения считать до ста.

Более полувека назад Джулиан Саймон показал: в долгосрочной перспективе процент сырья в цене любого конкретного товара падает, а основная доля прибыли достается следующим звеньям производственной цепочки. Теоретический прогноз вскоре подтвердился экспериментально: обвал рынка меди подкосил социалистические реформы в Чили.

Под закон Саймона попала и первая попытка нашей страны стать великой энергетической державой. После арабского нефтяного эмбарго на почве войны Египта и Сирии с Израилем 6–24 октября 1973 года (так называемой Войны Судного дня) нефть на мировом рынке подорожала на порядки. Под давлением Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС во главе с Михаилом Андреевичем Сусловым экономические реформы, начатые в 1965-м под руководством премьера Алексея Николаевича Косыгина, двинулись вспять, а дырки в экономике до поры до времени затыкали пачками нефтедолларов. Когда же нефть лет через десять заметно — хотя и далеко не до прежнего уровня — подешевела, оказалось, что мы утратили и былой статус великой промышленной державы: слишком уж многие направления собственных разработок заменили закупками за рубежом.

Вторая попытка наступить на старые грабли пока развивается успешнее. Даже нынешняя Великая депрессия, ударив прежде всего по ценам сырья, вскоре отступила перед бычьим нефтегазовым рынком. Дело в том, что нефть нынче — не столько сырье, сколько инвестиционный товар. Доллар, при всех усилиях ведущих держав мира поддержать его, того и гляди рухнет под напором внутренних неурядиц: источник кризиса — десятилетия жизни взаймы США, давно уже оплачивающих основную часть своих расходов необеспеченной эмиссией. Золота слишком мало, чтобы при существующей цене оно могло покрыть все сбережения, а росту его цены препятствуют все те же США разнообразными политическими маневрами. Поэтому значительная доля свободных средств вкладывается в нефть. А поскольку Федеральная резервная система еще долго будет снабжать свою страну, а через нее и весь мир свободными средствами, нефть вряд ли подешевеет до конца кризиса.

Да и после кризиса перспектива открывается вроде бы радужная. Заработает промышленность — понадобится ей сырье. Правда, по закону Саймона рано или поздно найдется замена и нефти: снимут политические ограничения с самой экологически чистой — ядерной — энергетики, разовьют синтез бензина по образцу Германии, провоевавшей почти шесть лет на смеси синтетического бензина с бензолом в качестве антидетонатора, или еще что придумают. Но у нас и другого дефицита хватает. В советское время в наших недрах вообще вся таблица Менделеева лежала в товарных количествах. Но и в нынешних границах много найдется. Например, как только Китай, почти монополизировавший переработку редких металлов, объявил о сокращении экспорта, появилось множество проектов развития месторождений на Кольском полуострове и в Якутии.

К сожалению, богатство не гарантирует счастья. Закон Саймона опирается на человеческую изобретательность, изыскивающую пути замены и экономии любого конкретного сырья. Но закон сохранения массы-энергии все-таки выше. Невозможно обойтись вовсе без чего-то исходного. А потому изобретательность неизбежно обращается и на поиск путей гарантирования поставок сырья. По возможности — подешевле.

Всплеск производства по окончании нынешнего кризиса наткнется на дороговизну большей части сырья. Потому что не одна лишь нефть стала инвестиционным ресурсом. Те же редкие металлы нужны Китаю не только для стремительно раскручивающейся и усложняющейся промышленности, но и потому, что с каждым днем все очевиднее нелепость вложения долларов, поступающих от экспорта, в обязательства федерального казначейства США. Куда разумнее вложить бумагу, чья ценность зависит только от доверия к заокеанской финансовой пирамиде, в ценности твердые.

Китай уже скупил немало крупных заводов за рубежом. Но и на пополнении сырьевых запасов не экономит.

Китай выбирается из кризиса — развитием необъятного внутреннего рынка взамен съежившегося внешнего. В ближайшее время его примеру последует Индия. Правда, по сравнению со средним китайцем средний индиец — нищий. Но тем легче поднять его потребление даже очень малыми дотациями. А когда маховик взаимосвязи спроса с предложением через зарплату, впервые запущенный еще Генри Фордом, начинает раскручиваться, экономика разгоняется по экспоненте.

В ближайшее время Европейский союз и страны Юго-Восточной Азии выстроят взаимодействие напрямую — без посредничества американских торговцев и денег. Тогда их экономики также начнут разгон — на топливе взаимодополняющего спектра спроса и предложения.

Уже к концу 2011-го крупнейшие промышленности мира выйдут на мощность, требующую всей доступной им добычи сырья. А ей нужны изрядные и долгосрочные капиталовложения. Обустройство нефтепромысла или шахтного комплекса — дело нескольких лет и миллиардов долларов. Немалая часть уже освоенных месторождений законсервирована за годы кризиса: их тоже не удастся запустить мгновенно.

Между тем у нас сырье сравнительно дешевое. Не из-за легкости добычи (нефть Самотлора на порядок дороже аравийской!), а по невостребованности: немалая доля нашей собственной промышленности убита за последнюю четверть века, и сырьевые мощности, унаследованные от СССР, избыточны по отношению к остатку обрабатывающих производств.

Возродить отечественную промышленность ориентацией на экспорт не удастся. Различие нашей и западноевропейской инженерных школ объясняется объективными различиями условий. Скажем, средние расстояния поездок у нас настолько больше, что выгоднее инвестировать не в автострады, а в прочность автомобилей. Поэтому мы либо не удовлетворим зарубежного потребителя, либо в погоне за ним хуже обеспечим собственные потребности.

Внутренний же рынок России недостаточен, чтобы новые разработки окупались.  Для этого сейчас нужен рынок с населением не менее двухсот миллионов человек. То есть единое экономическое пространство (ЕЭП),  включающее по меньшей мере Белоруссию, Казахстан и Россию. Пока оно не создано, стимула к развитию промышленности (и потреблению собственного сырья) не возникнет.

К концу 2011-го в погоне за сырьем к нам придут все, кто дальше нас продвинется на выход из кризиса. И постараются продлить сырьевую халяву.

Есть у нас и еще один дешевый в нынешних условиях вид сырья — рабочая сила. При отсутствии промышленности она не востребована. Квалификация же немалой ее части, унаследованной от СССР или воспитанной в первые постсоветские годы, когда промышленность еще жила, достаточна даже для самых взыскательных зарубежных работодателей.

Правда, ее запас исчерпается довольно скоро. Ведь для поддержания дешевизны нашего сырья мало убить промышленность. Надо еще предотвратить ее возрождение. А для этого — уничтожить систему развития наших умов. Что в какой-то мере уже сделано. Но и неквалифицированная рабочая сила дефицитна, когда собственные граждане загружены чем-то повыгоднее. О чем непрестанно напоминают нам таджикские дворники и молдавские строители.  Так что если встанет выбор между утратой образования и восстановлением производства — понятно, что выберут все наши потенциальные партнеры.

Итак, если мы не опередим других на пути из кризиса, то уже через год весь мировой рынок всею своею мощью будет добиваться, чтобы на всей постсоветской территории не осталось никакой промышленности сверх приведения сырья к виду, удобному для транспортировки, и никакой науки сверх умения считать до ста. И продлится такое состояние по меньшей мере до очередной Великой депрессии — то есть два–три поколения.

Техническая часть создания ЕЭП — подготовка и ратификация соглашений — потребует самое малое полгода. Еще примерно столько же нужно, чтобы промышленность почувствовала вкус большого единого рынка и двинулась на его освоение. Даже в лучшем случае мы обгоним конкурентов на считанные месяцы. Решать надо немедленно.