Игорь Ефимов. Маятники науки…

История науки отражает в миниатюре историю человечества. Скоро исполнится 50 лет со дня издания одной из самых влиятельных книг XX столетия— книги Томаса Куна "Структура научных революций". Книга стала известной в самых широких кругах читающей публики всего мира почти в одночасье, что не случалось ни до, ни после ни с одной книгой по философии и истории науки.

Мгновенный, отчасти скандальный успех этой работы можно объяснить внешним терминологическим сходством с марксистско-ленинской теорией социальных революций и удачным временем выхода книги, совпавшим со "спутниковым моментом" в США, который разбудил научную энергию американцев, напуганных "красной угрозой" из космоса. Именно это внешнее сходство научных и социальных "революций" привело к быстрому принятию этой теории Томаса Куна в СССР и переводу книги на многие языки мира, включая языки тогдашнего мира социализма.

Игорь Ефимов Игорь Ефимов – профессор биомедицинской инженерии, клеточной биологии и физиологии в Вашингтонском Университете, США. Он работал в Кливлендской Клинике, лучшем в США кардиологическом отделении. Потом – в университете Case Western Reserve, одном из старейших факультетов биомедицинской инженерии в мире. Теперь он работает в Washington University в Сент-Луисе, медицинская школа которого входит в тройку лучших в США. Помимо науки занимается предпринимательской деятельностью в области кардиологии. Живет в Сент-Луисе, городе Марка Твена, на Миссисипи. Игорь Ефимов – член совета директоров Russian-American Medical Association и вице-президент Russian-speaking Academic Science Association

Теория Томаса Куна (на фото слева) была быстро воспринята в ССС Источник quantum-chemistry-history.com/

Философия науки редко входит в список дисциплин, изучаемых западными учёными-естественниками. Споры о революционном или эволюционном развитие общества, науки и образования занимают в основном гуманитариев, которые, не состоявшись в естественных науках, избрали своим поприщем изучение научного сообщества вместо изучения законов мироздания. Кун тоже сначала был аспирантом-физиком, но потом ушёл в историю науки. Может быть, потому недоучившиеся физики или математики, ставшие философами науки, и стремятся описать развитие науки простыми функциями— линейной, колебательной или экспоненциальной. Выбор функции, видимо, зависит от того, на каком курсе университета или году аспирантуры они решили оставить естественные науки, и до какого уровня математики они добрались, прежде чем решили уйти из мира точных наук, которые можно проверить эмпирически, в мир приблизительных непроверяемых теорий, которые, попав в головы ещё менее образованных политиков, могут решить судьбы миллионов и миллиардов людей.

Какой бы мы философии не придерживались, периодичность в подходах к решению задач науки просматривается достаточно отчётливо. История развития естественных наук, как, наверное, и история любой деятельности человека, проходит через периоды, которые колеблются между крайностями редукции и синтеза, эволюции и революции, либерализма и консерватизма: научное видение мира живёт по законам маятника на методологическом и философском уровнях.

На методологическом уровне любая наука проходит стадию углублённого количественного редукционизма, дающего новые методики о многочисленных и часто малосвязанных друг с другом узких направлений. Этот подход даёт новые методы измерений, ведущие к прорывам в технологии, инженерном деле, и, в конечном итоге, в жизни и быте граждан. Но наступает момент, когда редукционизм замыкается в частностях настолько узких проблем, что он теряет связь с повседневными реальностью и приоритетами человека.

Нескончаемые узкие специальности плодятся как тараканы, требуя ради "чистой науки", "либерального знания" и "удовлетворения собственного любопытства" всё больше и больше средств от истощённого общества. В результате, государство больше не в состояние предоставить достаточные ресурсы для безконтрольного роста малополезного для него знания, когда редукциониcты начинают считать, сколько чертей уместится на кончике иглы. Тогда, под давлением реальностей жизни, наступает сдвиг в сторону интегрального синтезирующего подхода. Разрабатываются системные методы позволяющие синтезировать накопленые полезные редукционисткие знания в целостное миросозерцание.

Легенда, берущая начало в XVIII веке, гласит, будто Фома Аквинский (на рисунке) был специалистом по такому вопросу, как подсчет количества ангелов на кончике иглы. Клевета. Этим вопросом он не интересовался. Его занимали другие странные вещи Источник www.marys-touch.com

Эти колебания научного сообщества, которые Кун называл "научные революции", отражаются и на самом обществе, в котором происходит переосмысление необходимости и роли наук в обществе. На социальном уровне происходит колебание между крайностями так называемых "фундаментальной" и "прикладной" наук.

Какое-то время научное сообщество следует либеральному подходу к жизни в науке и практике науки. Такой подход олицетворяет презрение к какой-либо материальной базе в производстве знания и поиске новых рубежей науки. Приверженцами такого подхода утверждается, что только свободный поиск, проводимый ради "чистого знания" или "удовлетворения любопытства за счёт государства", а не ради материального интереса, способен привести к принципиально новым фундаментальным открытиям. Поэтому он— более высок, первичен, фундаментален, и, по определению, ведёт и направляет развитие человечества.

"Прикладные" науки при таком подходе рассматриваются как что-то вторичное, почти постыдное, и заведомо бесплодное. Прикладные науки, согласно приверженцам либерального подхода, способны существовать исключительно на фундаменте заложенном "фундаментальными" науками. Наиболее чётко это видение кристаллизовано в работе основателя Дублинского Университета, католического кардинала Ньюмана. В своей работе по истории науки и истории Университета как цитадели науки он писал, что Университет— это "высшая власть защищающая знание и науку, факты и принципы, исследования и открытия, эксперименты и рассуждения, университет— это картограф территории интеллекта, который защищает её от нападений и капитуляций со всех сторон".

Кардинал Ньюман проповедовал либеральное знание и считал полезное знание мусором . Забавно то, что этот одним из самых известных защитников "либерального знания" был представителем высшей иерархии одного из самых консервативных институтов человечества— кардинал католической церкви. СССР следовал довольно близко философии католического кардинала Ньюмана: он смог развить широкую и глубокую "чистую науку", представители которой часто презирали "прикладную науку", считая её чем-то второсортным и недостойным настоящего учёного. Но рано или поздно такой "либеральный" подход заходит в тупик— и маятник начинает движение в обратную сторону.

СССР смог развить широкую и глубокую "чистую науку" Источник (c) AP Photo

С противоположной стороны, Френсис Бэкон остаётся одним из самых убедительных защитников обратного подхода, согласно которому наука должна существовать ради улучшения жизни человека, и не должна быть "как куртизанка только ради удовольствия и тщеславия, или рабыня для обладания и использования хозяином, но должна быть супругой для производства, приплода и комфорта". . Бэкон был приверженцем практической пользы от наук и неоднократно показывал, что под лозунгами приверженцев "чистого знания" часто прячется бездарность и костность.

Фибоначи (Леонардо из Пизы) является, наверное, самым ярким примером того, что именно практика движет наукой в определённые периоды истории. Он написал одну из первых (если не первую) книгу по десятеричной системе исчисления, которая произвела революцию в европейской математике. Но он был купцом, а не членом "Республики Писем" — как себя гордо именовали академические учёные, которые ещё несколько веков после Фибоначи сопротивлялись введению десятеричной системы в курсы математики средневековых университетов. Именно купцы (сначала арабские, потом итальянские) распространили и развили это матемаическое знание, открытое индийскими бюрократами в начале первого тысячелетия. Ученые-математики из башни из слоновой кости восприняли это знание лишь через тысячелетие после его широко распространения в среде практических потребителей знания— торговцев, инженеров, политиков.

Колебания маятника прикладной-фундаментальной и редукционной-интегральной науки происходят, по-видимому, с периодом в жизнь поколения, потому что научить старое поколение новому практически невозможно. На мой взгляд, эти колебания относятся скорее к проблеме "отцов и детей", чем к философии науки. По меткому и едкому выражению Макса Планки, "прогресс науки идёт от похорон к похоронам". Принятие новой научной теории или нового подхода к научной практике происходит не за счёт убеждения противников, а только после их смерти, когда новое поколение учёных воспринимает новые подходы как само собой разумеющееся знание.

Россия переживает смену направления этого маятника. Советские институты науки и образования явно не вписываются в сегодняшние реальности. Переучивать воспитанных в СССР генералов науки бесполезно, они продолжают защищать советские "научные школы", которые стремятся сохранить отжившие подходы к научному творчеству и научное знание, давно забытое и опровергнутое во всём остальном мире.

Но маятник науки неотвратим, пусть медленно, но он заменит отцов на детей, которые не видят особого смысла в следование римской системе исчисления, когда есть гораздо более удобная десятеричная.