Немецкий плен: обращение с раненными военнопленными

Отдельно хотелось бы остановиться на вопросе об отношении вермахта к попавшим в плен раненым советским военнослужащим, ибо это поистине страшная тема. Начать следует с того, что огромное количество советских раненых немецкими солдатами просто были добиты на поле боя. По данным коллектива авторов «Книги потерь» (под ред. Г. Ф. Кривошеева) это количество приближается к полумиллиону! Но даже если тяжелораненый военнослужащий Красной Армии и попал в плен, его шансы на выживание были практически нулевыми. Вот об этом и поговорим.

Немецкое командование постоянно ссылалось на то, что СССР, дескать, не подписал Женевскую конвенцию, и поэтому советские военнопленные на подпадают под ее действие. Но вот как раз по отношению к раненым военнопленным СССР ратифицировал основополагающий международный договор «Об улучшении участи раненых и больных в полевых условиях» от 1929 года. Так как же германские вооруженные силы обращались с ранеными советскими военнослужащими, попавшими к ним в плен? Неужели в соответствии с международным договором от 1929 года?

Какие указания об отношении к раненым были отданы ОКХ и ОКВ до начала вторжения в СССР достоверно неизвестно. Но 7 июля 1941 года ОКХ дает указание «оказывать военнопленным первую медицинскую помощь при армиях и дивизиях, как это было во время предыдущих кампаний». Но при этом следовало дополнение: «в первую очередь следовало использовать русский медицинский персонал, а также русские лекарства и перевязочные средства». Каким образом осуществлять транспортировку раненых пленных ОКХ не разъяснило, однако подчеркивает, чтобы «автомобили для этого не выделять». То есть использование автотранспорта для перевозки раненых было запрещено. Через две недели приказ был еще ужесточен, теперь в зону ответственности ОКВ можно было транспортировать только тех раненых, чьи раны заживут в течение 4-х недель. Возникает резонный вопрос: а как же остальные?

А вот и ответ:

«За другими (то есть тяжелоранеными) следовало присматривать в особых вспомогательных лазаретах для военнопленных, оборудованных персоналом пересыльных лагерей».

Эти лазареты следовало создавать не на территории пересыльных лагерей, а на расстоянии от 500 до 1000 м от лагеря. Для оказания помощи раненым рекомендовалось «использовать русских пленных и гражданских врачей, а также русский обслуживающий персонал. Также надлежало использовать исключительно русские инструменты, лекарства и перевязочные средства, в остальном также полагаться лишь на русские силы». Смертность советских военнопленных в этих лагерных лазаретах приближалась к 90%!

Источников по отношению к раненым советским военнопленным очень мало. Но достаточно много немецких документов сохранилось по так называемым «ненужным на войне» советским военнопленным. На языке нацистской риторики это означало пленных, которые утратили зрение, конечности или из-за тяжелых ранений не были более способны к военной службе, а соответственно были нетрудоспособны. Их участь, даже на фоне ада лагерей, была действительно жуткой.

В сентябре 1941 года в тыловом районе ГА «Центр» уже думали над тем, а нельзя ли пленных «более непригодных к войне» просто распустить по домам. Естественно после «тщательной проверки их увечий». С наступлением холодов, когда и здоровых пленных практически не кормили, стремление избавиться от лишних едоков возросло. 17 декабря комендант тылового района приказал освободить неспособных к службе инвалидов из лазарета для пленных в Смоленске. Остальные раненные в этом лазарете, «обессилевшие от голода, истощенные и замерзшие», многие из которых недавно перенесли ампутации конечностей, без перевязок были отправлены в «открытый сборный лагерь, где они вскоре должны были погибнуть от холода». Вот такое «милосердие» по-немецки!

30 декабря 1941 года командование 9-й полевой армии распорядилось, чтобы все пленные, которые будут признаны немецким врачом «безвредными», после проверки были отпущены. Однако за этим приказом крылось не гуманное отношение к военнопленным инвалидам, а извращенная логика нацизма. Калеки специально вывозились в районы, где царил голод, а так как инвалиды должны были жить при гражданском населении и как «неработающие» не получали никакого питания и жили лишь на подачки местного населения, то фактически обрекались на голодную смерть.

В зоне ответственности ГА «Север» в начале февраля 1942 года 207-я охранная дивизия получила приказ «вывезти из зоны ответственности 18-й армии... около 1800 военнопленных, которые вследствие ран или болезней не представляют опасности и разместить в тыловом районе группы армий среди гражданского населения. Эвакуацию провести с помощью саней». Месяц спустя начальник тылового района ГА «Север» Фриц фон Рок докладывал, что «эта акция оказала на настроение населения крайне неблагоприятное впечатление, которое не прошло до сих пор. Военнопленные, почти умирающие от голода, отчасти с гноящимися и зловонными ранами походили на живые скелеты и производили ужасающее впечатление. То, что они рассказали про условия, в которых жили, не осталось для нас без последствий».

Несмотря на такие отзывы, инвалиды продолжали вывозиться в голодные районы, обрекаясь на смерть (в частности в район Себежа). И только в мае 1942 года был отдан приказ вывозить таких пленных в шталаг № 340 в Динабурге (Даугавпилс).

То же самое производилось и в зонах ответственности других групп армий, после того как 22 января 1942 года ОКХ распорядилось вывезти всех инвалидов в тыловые районы и отпустить. Причем армейское командование вермахта прекрасно отдавало себе отчет, что вывозя абсолютно беспомощных раненных в районы, где и так царил голод, обрекает их на мучительную смерть. И в этой ситуации войсковые командиры не могут сослаться ни на «преступные» приказы «бесноватого» Гитлера, ни на приказы Кейтеля, ибо приказ ОКХ всего лишь узаконил ту практику, которая и так уже сложилась в прифронтовой зоне.

Обращение с тяжелоранеными военнопленными еще раз подчеркивает, что всякие улучшения в судьбе советских военнопленных произошедшие позднее, начиная с середины 1942 года, были сделаны исключительно ради получения побольше дармовой рабочей силы, а не иными целями.

Но этим дело не ограничилось. Начальник ОКВ Кейтель констатировал в приказе 22 сентября 1942 года, что рейхсфюрер СС Гиммлер жалуется на то, что отпущенные пленные, даже инвалиды, ходят и выпрашивают милостыню по оккупированным восточным землям и представляют «тем самым большую опасность для этих областей», поскольку могут помогать партизанам. Этой гипотетической возможности для инвалидов, лишившихся зрения и конечностей, помогать партизанам хватило для издания приказа, который предписывал «тех советских военнопленных, которые согласно прежним положениям были признаны нетрудоспособными и отпущены, следует передать в руки полномочных руководителей СС и полиции на местах. Последние согласно указаниям рейхсфюрера и начальника германской полиции позаботятся о передаче их дальше, в том числе о работе».

Хочу специально пояснить термин «передача дальше и работа». Под этой вроде бы невинной формулировкой скрывается ликвидация пленных. Приказ, говорящий открытым текстом об этой ликвидации, не сохранился, но 3 декабря 1942 начальник гестапо Мюллер (да-да, тот самый добрый дедушка из кинофильма «Семнадцать мгновений весны») дал следующее указание:

«27 ноября рейхсфюрер СС Гиммлер приказал, чтобы обращение [еще один завуалированный синоним слова ликвидация — А. Кравченко] с отпущенными по причине нетрудоспособности советскими военнопленными было поручено руководителям СС и полиции...

В применявшуюся до сих пор практику приказ рейхсфюрера СС не внес никаких изменений».

По приказу Мюллера, этих пленных доставляли в ближайший концентрационный лагерь, где надлежало проверить «нельзя ли в последующем хотя бы отчасти использовать доставленных пленных на работах». О том, как именно принималось решение о ликвидации тяжелораненых советских военнопленных практически мало что известно. Бывший руководитель отдела IV A 1 РСХА штурмбанфюрер СС Курт Линдов показал после войны, что генерал-майор Гревениц (начальник службы по делам военнопленных), предложил на совещании представителей ОКВ и РСХА «передавать неизлечимо больных и тяжелораненых советских военнопленных для ликвидации в гестапо». Но представители гестапо будто бы отклонили это предложение на том основании, что «гестапо, не будет более палачом вермахта» (получается, что до того момента оно им было?). Генерал Рейнеке утверждал, что даже Кейтель был против. Из приказа самого Кейтеля от 22 сентября 1942 года вроде бы следует, что инициатива исходила от Гиммлера. Однако известно, что к решению о ликвидации этих категорий советских военнопленных приложило руку и ОКВ.

В каком количестве нетрудоспособные пленные передавались в гестапо, установить невозможно. Но уже осенью 1941 года айнзацкоманды мюнхенского гестапо отбирали в VII корпусном округе неизлечимо больных пленных. А после приказа Кейтеля от 22 сентября 1942 года нетрудоспособные советские пленные стали массово привозиться в несколько концентрационных лагерей. Точный подсчет количества жертв невозможен из-за того, что многие документы нацисты успели уничтожить (причем часто по описи документы есть, а по факту — отсутствуют). Но, например, в концлагере Нойенгамме в ноябре 1942 года газом «Циклон-Б» был отравлен 251 советский военнопленный-инвалид. Большое количество (несколько тысяч) нетрудоспособных пленных было доставлено в концлагерь Маутхаузен, где их просто уморили голодом. В концлагере Майданек в ноябре 1943 года газом отравили группу из 334 советских тяжелораненых военнопленных, которые были доставлены из шталага в Эстонии.

В оккупированных областях СССР также поступали с советскими ранеными военнопленными, в полном соответствии с приказами Мюллера и Кейтеля. В конце октября 1942 года нетрудоспособные военнопленные из 358-го шталага в Житомире «в большом количестве были переданы в распоряжение начальник полиции безопасности и СД». Часть пленных была тут же «вывезена на грузовиках в какую-то местность и устранена» (интересно, кому-то надо объяснять, что скрывается за термином «устранена»?) А 24 декабря 1942 года оставшиеся в живых «68 или 70 военнопленных были по приказу начальника полиции безопасности подвергнуты в Житомире особому обращению». При этом из сохранившихся документов известно, что речь шла «исключительно о тяжелораненых пленных. У одних пленных не было обеих ног, у других — обеих рук, некоторые были лишены одной конечности. Только немногие из них обладали всеми конечностями, но были настолько измучены прочими ранами, что использовать их на каких-то работах было невозможно». Весьма прагматично, с истинно немецкой рачительностью, убивают лишь тех, кто не может работать.

Это дело об «особом обращении», только потому попало в документы, что 20 советских военнопленных-инвалида (т. е. лишенных конечностей), которые уже стали свидетелями расстрела своих товарищей, умудрились каким-то образом убить двух эсэсовцев и сбежать. Представьте себе эту картину: безоружные калеки убивают двоих вооруженных и здоровых эсэсовцев!

В общем, можно сказать, что документы по обращению с советскими ранеными военнослужащими в немецком плену фактически отсутствуют. Даже прожженные нацисты понимали: ТАКОЕ не прощают. Именно поэтому в сохранившихся документах так много иносказательных эпитетов слова казнь: «особое обращение», «обращение», «передача дальше» и т. д. и т. п.

На самом деле, по современным оценкам примерно 150 тысяч советских раненых военнослужащих были ликвидированы при «особом обращении». Еще раз повторю, точных данных нет. И эти цифры получены расчетными методами.