Российские ученые пожаловались на несовершенство закона о госзакупках

Молодые ученые пожаловались президенту Дмитрию Медведеву на несовершенство федерального закона о госзакупках, который они назвали "врагом номер один" для российского научного сообщества. К обращению присоединилось уже более 2,5 тыс. деятелей науки.

Группа молодых российских ученых опубликовала 28 февраля открытое письмо к президенту РФ Дмитрию Медведеву с призывом внести поправки в федеральный закон №94 о госзакупках. За две недели письмо набрало уже более 2600 подписей. Инициаторами акции стала группа деятелей науки из 10 человек. Двое из них— Сергей Дмитриев и Евгений Шеваль— рассказали в интервью корреспонденту GZT .RU о главных препятствиях для развития российской науки.

Сергей Дмитриев 33 года, старший научный сотрудник НИИ Физико-химической биологии имени А.Н. Белозерского МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, кандидат биологических наук (молекулярный биолог).

Евгений Шеваль 34 года, старший научный сотрудник НИИ Физико-химической биологии имени А.Н.Белозерского МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, кандидат биологических наук (клеточная биология, цитология, гистология)

— Это ваше первое письмо или какие-то еще попытки были?

Сергей Дмитриев: Непосредственно от нашей группы ученых это первое письмо. Оно касается вполне конкретной проблемы, а именно 94 федерального закона, который фактически связывает руки ученым, не давая вести полноценную научно-исследовательскую работу. До нашего обращения, разумеется, были и другие. Вот, к примеру, в прошлом году проводилась подобная акция, направленная против сокращения финансирования РФФИ. Тогда удалось набрать около 2200 подписей.

Евгений Шеваль: Подписи собирали от всех: и от студентов, и от молодых ученых, и от академиков. В том письме было высказано две мысли. Первая— протест против сокращения финансирования научных фондов, а вторая— аккуратная просьба о повышении финансирования. И аргументация была простой: РФФИ— это самый эффективный механизм поддержки фундаментальной науки в России на данный момент, каждая вторая статья в России содержит ссылку на РФФИ. Ясное дело, что ломать эту систему— глупо, нужно поддерживать.

Молодые ученые - авторы открытого письма президенту России - объясняют его суть Источник GZT.RU

— И что в итоге? Подняли финансирование?

Е. Ш.: Да, на одну сотую процента.

— Но ведь не сократили...

Е. Ш.: Не сократили. Правда, в следующем году обещают сократить. У нас же принимается трехлетний бюджет, и поэтому мы знаем, что в ближайшие годы планируется сократить бюджет РФФИ на 29 %. Вот так мы и живем постоянно под Дамокловым мечом.

С.Д.: Сейчас в целом политика нашего государства, и в частности министерства образования и науки, такова, что идет сокращение конкурсного финансирования. А на первый план выходят механизмы выделения денежных средств огромными кусками, причем не конкретным группам на определенные проекты, как и должно быть в нормальной науке, а целым организациям. И понятно почему. От такого "куска" по дороге можно много "отпилить", да и возни меньше— а на реальные проекты денег не останется.

Е. Ш.: Отдельного внимания заслуживают еще и заявки на грант.

— А что с заявками?

С.Д.: Может быть заявка на 100 страниц, например.

Е. Ш.: Один раз у нас была заявка на 125 страниц.

С.Д. (смеется): У вас еще будут отчеты по 350 страниц.

Ученые не хотят заниматься "чиновничьей работой". Источник GZT.RU

— Что же там писать на 125 страницах?

Е. Ш.: Большая часть этого не содержит ничего содержательного. Это какие-то справки, бумажки. Чистая бюрократия.

С.Д.: Можно встретить и такие вопросы, например: "Внебюджетное финансирование вашего вуза в первом квартале прошлого года".

— Полный абсурд...

С.Д.: А вот теперь представьте, что во всем этом должен разбираться ученый. Мы то разберемся, нам деваться просто некуда, но сколько времени при этом уйдет.

Е. Ш.: Это все равно что мерить среднюю температуру по больнице. Но это еще не все. Самое веселое— это оценка научной значимости заявки. По 94 закону вклад научной составляющей в общую оценку заявки составляет только 45%, остальные 55%— это цена. Иначе говоря, даже слабая заявка, но на выполнение которой заявитель попросит немного денег, победит самую сильную заявку, если на выполнение работы запрошена большая сумма. Даже если заявку подал нобелевский лауреат, победит тот, кто снизит цену сильнее. Сейчас появилось множество организаций, которые отправляют сразу пачку дешевых проектов, ну и с некоторой вероятностью выигрывают. А реальные научные проекты простаивают.

— Получается, что ученым тоже приходится демпинговать?

С.Д.: Ну да, только демпинговать они не умеют. Ну и сами посудите, если сильно занизить цену, то проект нормально сделать не получится.

Е. Ш.: Вот и выходит, что механизм, который был нацелен на то, чтобы устранить всякое нецелевое расходование, наоборот, необратимо к нему и приводит.

Ученый Сергей Шеваль показывает стандартную российскую лабораторию. Источник GZT.RU

— Почему 94-й закон является главным камнем преткновения для вас? В чем заключается его "неудобство"?

С.Д.: Это закон, который изначально был придуман для того, чтобы бороться с коррупцией: он относится к трате средств государственными учреждениями. На нас этот закон действует аж дважды. Во-первых, мы не можем полноценно тратить деньги, которые мы уже выиграли по конкурсу того же РФФИ, например. Мы их уже выиграли, то есть нам их доверили тратить— но потратить их так, как считаем нужным, мы фактически не можем. Второй момент заключается в том, 94-й федеральный закон определяет еще и закупки государством научных услуг. Значит, это уже относится к раздаче конкурсов министерства. То есть министерские деньги, в основном, раздаются вот именно подотчетно этому закону. Выходит, что государство как бы покупает услугу у научной организации. Скажем, министерство образования покупает услугу у МГУ. Услуга заключается в том, что некий ученый из МГУ будет проводить какое-то исследование, что само по себе абсурд. Наука— это не товар, это поиск.

Плюс ко всему этот закон ограничивает количество заявок от одной организации. К примеру, даже от такой огромной организации, как МГУ, нельзя подать две заявки на такой грант, который по 94-му закону выдается. Ну и еще один момент, что точно так же, как и продажа какого-нибудь там, к примеру, трактора, научная услуга проходит по конкурсу, где главным критерием является цена. Я об этом, собственно, выше говорил.

Е. Ш.: Ну и еще стоит отметить то, как происходит оценка заявки. Существует своеобразная балльная система. То есть несколько чиновников получают заявку, по каким-то странным параметрам ее оценивают— хорошая или плохая, и ставят баллы. Прошу заметить, что занимаются этим чиновники. Получается, что настоящей научной экспертизы, когда заявку оценивает эксперт из конкретной области, 94-й закон не предусматривает.

— То есть, по сути, люди без должного научного образования определяют судьбу научного проекта?

С.Д.: Да. Ситуация абсурдная. Фактически, давать деньги на исследование или нет, решает чиновник, который, возможно, и лаборатории ни разу в жизни не видел, не говоря уже о том, что он может быть совершенно не компетентен в конкретной научной теме.

Е. Ш.: В итоге, вместо нормальной системы, которая работает и дает возможность проводить настоящую научную экспертизу, у нас бюрократия. Попробуй только где-нибудь не там запятую поставить, или слова "имени Ломоносова" сократить до "им. Ломоносова"— все, заявка уже не пройдет.

— Что? Настолько дотошно проверяют все?

С.Д.: Это не шутка. Это реальный пример из жизни.

Е. Ш.: Ну вот, к примеру, федеральная целевая программа "Кадры" была сделана якобы для поддержки молодых ученых. Там в самом начале, в первый год, отсеивали чуть ли не 40 процентов заявок. Ну что молодые ученые, кандидаты наук, могут понимать в этих бюрократических тонкостях? Разумеется в этом все "чайниками" были. Вот молодые кандидаты наук и наляпали ошибок, и все, заявка "умерла".

— Каким образом 94-й закон "мешает" тратить выигранные по гранту денежные средства? На что можно тратить эти средства, а на что нельзя?

С.Д.: Тратить можно, в принципе-то, на все. Но там есть другой момент: ты не можешь купить товаров одной группы наименований больше, чем на 100 тысяч рублей в квартал, иначе надо объявлять тендер. Чтобы понимать масштаб: некоторые реактивы, используемые в области молекулярной биологии, биохимии, цитологии и т.д., могут запросто стоить и 50 тысяч рублей. Одна пробирка маленькая, и уже половина положенной суммы уходит. А помимо этого, еще надо как-то и зарплату рассчитать и другое.

— И сколько таких "хитрых" групп интересно?

С.Д.: До этого года таких групп было несколько десятков тысяч.

Е. Ш.: И делалось все следующим образом. Если мне нужен был какой-то реактив, я находил группу, к которой относится этот конкретный реактив, и от организации я мог на сумму до 100 тыс. рублей спокойно их закупить. Просто пойти в ту фирму, которая мне нравится, в которой я уверен, и в ней все спокойно закупить. Все было относительно просто, хотя и не понятно, зачем тратить время на поиск номенклатурных кодов. А с этого года все поменялось, ввели новую номенклатуру. И теперь там не десятки тысяч пунктов, а 158, и к науке из них относится с трудом пунктов 20. Меня очень забавляет пункт— бижутерия и ювелирные изделия. Но он к науке не относится. Соответственно, теперь все необходимые нам химические реактивы попадают в одну группу! А теперь представьте масштабы: огромный университет, ну купит он на три месяца себе этих реактивов на 100 тысяч. Это на целый университет! А дальше что? По сути, если взять активно работающие лаборатории, то каждой денег на реактивы потребуется на миллион, если не больше.

— Так, а куда же идет остальное?

Е. Ш.: Все остальное идет на тендер, на конкурс. Система такая: я хочу что-то купить— я должен объявить конкурс.

С.Д.: Да, причем, именно мы, именно ученые должны всем этим заниматься.

Е. Ш.: Ну, обещают, что будем этим заниматься не мы. Правда, это нереально, потому что только мы понимаем, что конкретно нам нужно. А фирмы, которые хотят нам продать реактив, к примеру, приходят и якобы начинают друг с другом воевать, кто дешевле нам продаст этот реактив. И так практически все с этого года.

Например, я хочу купить какой-нибудь реактив на 300 рублей. Значит, мне надо объявить конкурс, написать техзадание. Затем по прошествии какого-то времени мою заявку опубликуют на сайте. А потом якобы придут фирмы и дешево мне все это продадут. Но на самом деле это приведет к удорожанию, потому что я трачу свое время, силы, нервы, деньги, а мое время оплачивается государством. Значит, реактив в 300 рублей уже подорожал до 350. Ну, дальше— фирма, ей надо ведь контракт составить, отследить и так далее. Значит, она тоже цену приподнимет— уже до 400. И еще не известно, что это солидная и надежная фирма, потому что это может быть какая-то липовая компания-однодневка, которая продаст мне просто-напросто некачественный продукт. И тут никакой страховки нет.

— Получается, что этот закон способствует возникновению фиктивных фирм?

С.Д.: Получается, что так. Недавно была история, когда один из научно-исследовательских институтов решил купить микроскоп у одной из западных фирм. Написал заявку, объявил конкурс. И тут появляется какая-то другая фирма, которая предлагает аналогичный микроскоп, но только в два раза дешевле и якобы даже лучше. В итоге, оказалось, что эта фирма продает китайские микроскопы, которые практически по всем параметрам уступают западным. Пока институт, причем через суд, доказывал, что западный вариант лучше, прошло полгода. Разумеется, ни о какой научной работе и речи не могло и быть. И эта история касается не только оборудования, но и всех реактивов.

Е. Ш.: Западные фирмы, к примеру, если обязались выполнить какой-то заказ, то выполняют его качественно. Для них важно сохранить имя. У нас все наоборот: фирмы демпингуют, а потом пытаются продать халтурную работу. Например, недавно меня попросили помочь с запуском купленного микроскопа. На монтаж микроскопа приехал мальчик, который микроскоп первый раз в жизни увидел. Оказалось, что он до этого собирал компьютеры.

— Хорошо, что не детский конструктор...

Е. Ш.: Да. И я вынужден был сидеть с ним и переводить ему инструкцию. Потому что по-английски он тоже не говорил. А сам я не мог собирать микроскоп, потому что тогда бы гарантия полетела. Поэтому, конечно, у нас в стране надо стараться делать так, чтобы тендер выигрывали более или менее надежные поставщики, а не те, кто только демпинговать и умеет.

Ученый-биолог Сергей Дмитриев показывает, что можно найти в классической лаборатории. Источник GZT.RU

— А сколько времени уходит на то, чтобы реактив нужный получить?

С.Д.: В идеале месяца полтора, но из-за неповоротливости нашей бюрократии на деле— гораздо дольше, до полугода.

Е. Ш.: Да, на Западе за это время успевают уже работу сделать, а реактивы к ним приходят за 2–3 дня.

— А на Западе, вообще, как система устроена?

С.Д.: Очень просто. Там электронная бухгалтерия. Как правило, у лаборатории есть карточка— если тебе нужен товар, идешь на сайт фирмы, вводишь номер карточки, и на следующий день тебе его приносят. Смысл не в карточке, конечно, а в том, что деньги со своего счета лаборатория может тратить свободно— на нужные реактивы, недорогие приборы— а отчитываются они уже по итогам работы, научными результатами. Западный мир понимает значение науки и хочет получать на вложенные деньги максимум научного результата. Главное— это результат, именно его надо контролировать— а не процесс, не то, как тратятся выделенные средства.

А механизм контроля очень простой: если не оправдал грант, то денег больше не дадут. Если же работа качественная, то тебе доверяют. А как наука может быть качественной и быстрой, если нет нужных реактивов? Никак. На Западе тендеры объявляют только на дорогие приборы в основном, но не на дешевые реактивы.

Е. Ш.: А нам для повседневной научной работы требуется куча расходных материалов— пробирки, пипетки и так далее. И по каждому из них мы должны объявлять тендер. Это безумие... Тендер может привести к выгоде, если товар действительно дорогой. Но когда это копеечные траты, ничего кроме растраты бюджетных денег, времени, сил, замедления процесса и полного паралича деятельности, не происходит.

[vrez — И при таких условиях вам еще удается как-то конкурировать с Западом?

Е. Ш.: Запад никаких скидок на то, что ты из России, не делает. Это еще и минус. Они вообще сильно удивляются, как наши ученые при таких условиях какие-то результаты умудряются получать.[/vrez]

— Руководство университета вообще как-то способствует разрешению проблемы?

С.Д.: А руководство университета не может ничего тут сделать. Закон есть закон. Они обязаны его исполнять.

— А такой личный вопрос: почему остаются силы бороться и не уезжать?

С.Д.: Не хочу просто. Я никогда не исключал для себя возможности уехать, но я, если уеду, то восприму это, просто, как личную трагедию. Фактически это будет означать, что меня выгнали из страны. Что ж, не дали мне возможность работать здесь— ладно, поеду работать туда.

Е. Ш.: Хотя, конечно, уехать проще, чем остаться.

— Что должна из себя представлять адекватная научная экспертиза?

Е. Ш.: Эксперты должны быть учеными. И во всем мире система конкурсного распределения средств именно так и устроена. На Западе все эксперты работают анонимно, причем организаторы конкурса подбирают эксперта из смежных с твоей областей. Он пишет рецензию, выставляет баллы по определенным параметрам. И дальше на основании этой рецензии фонд принимает решение. Очень важно, что на Западе, в отличие от нас, результаты экспертизы можно получить на руки.

— Сколько подписей уже получило письмо?

С.Д.: На данный момент число перевалило за 2600. И это меньше чем за две недели!

— Я так понимаю, что это со всей России?

Е. Ш.: Да, география— абсолютно вся Россия. В основном, это химики, физики, биологи. Гуманитариев мало.

— Как вы считаете, программа по возвращению наших ученых обратно на Родину как-то оправдывает себя?

Е. Ш.: Подумайте: какой ученый поедет сюда из Америки?

— Ну некоторые возвращаются же...

Е. Ш.: Это в основном показные случаи. У меня перед глазами яркий пример. Заведующая лабораторией, тоже биолог, вернулась из Нидерландов. Недавно она мне написала: "Вернулась из Нидерландов, занялась всеми этими тендерами, случилась депрессия". Теперь она регулярно выезжает в Японию. Поработать. И здесь все понятно. Человеку, который поработал на Западе в нормальных условиях, для того, чтобы начать активную научную деятельность в России, нужно создать те же условия. А у нас их нет.

— А как настроены студенты? Уезжают?

Е. Ш.: Да, очень много, число уезжающих не сокращается. Они не видят здесь перспективы. В аспирантуру-то, конечно, можно еще пойти, а дальше что делать? Зарплаты как были, так они и остались маленькими, мягко скажем.

— Я бы сказала, что у аспирантов зарплаты вообще нет...

Е. Ш.: Ну, у аспирантов вообще нет. Когда наш аспирант приезжает на Запад, он там не шикует, конечно, но 1–2 тыс. евро в месяц он имеет. А у нас сейчас— меньше 2 тыс. рублей (в сентябре поднимут до 2,5 тыс. рублей): все знают, что на стипендию жить нельзя. Поэтому условия для отъезда созданы самые замечательные. Я думаю, что западные университеты очень рады этому. И не только западные. Сингапур, к примеру, сейчас активно расхватывает наших специалистов. И если ситуация так будет и дальше развиваться, то через какое-то время мы просто будем вынуждены закупать специалистов за рубежом. У нас не останется другого выхода.

— Как в идеале должен выглядеть этот 94-й закон, если он вообще должен быть? Каких изменений вы ожидаете?

С.Д.: 94-й закон не должен мешать проводить научную работу качественно и быстро. Необходимо увеличивать и развивать конкурсное финансирование, выделять денежные средства научным группам, а не организациям. Такие гранты, как РФФИ, президентские, даже некоторые министерские программы должны контролироваться не 94-м законом, а грантодателем, исходя из научных результатов по проекту. От 94-ФЗ зависит и скорость поступления реактивов и нужных продуктов для исследовательской работы: чем медленнее они поступают, тем менее конкурентноспособной становится российская наука. Также нужно пересмотреть тендерную политику: конкурсы на дешевые повседневные реактивы не должны объявляться. Еще раз подчеркну, что мы совсем не против того, чтобы конкурс объявлялся на какое-нибудь дорогое оборудование, но "копеечные" товары не должны попадать в эту категорию, иначе все время будет уходить на организацию тендеров для каждого из них. Необходимо оценивать итог работы, чтобы ученые отчитывались именно научным продуктом: статьями в престижных зарубежных журналах, участиями в конференциях, цитируемостью статей.

Е. Ш.: Только тогда мы сможем быть конкурентоспособными, а не смотреть, как работа, над которой ты корпел год, а то и два, уже опубликована в Nature под именами других исследователей, которые свободны в своих действиях и отчитываются реальными научными плодами, а не тратят свое время на бессмысленные тендеры для покупки дешевых пробирок.