Несколько дней назад я опубликовал статью«Паломникам нужны настоящие библейские маршруты». Она вызвала жаркую дискуссию, и в форуме к статье столкнулись достаточно жестко и, как мне показалось, непримиримо две позиции – от полного приятия до, наоборот, абсолютного неприятия изложенного. Напомню, в статье шла речь о фальсификации истории и о результатах исследований, полученных российскими учеными Фоменко и Носовским. Эти результаты полностью опровергают существующее ныне представление о дате и месте рождения Христа. Согласно исследованиям академика Фоменко и его коллеги Носовского, Христос родился в 1152 г. н. э. в Крыму, в пещерном храме (ныне – храм Рождества Христова), был распят в 1185 г. в Константинополе (он же Царьград, он же нынешний Стамбул, столица Турции, он же – древний (евангельский) Иерусалим). Место распятия – гора Бейкос (она же – древняя Голгофа), где до сих пор фактически нетронутыми сохранились место и обстановка распятия.
В той статье ставился вопрос о паломничестве к Святым местам. Если следовать новым научным данным, для того, чтобы поклониться святыням, нужно ехать именно в Крым и Турцию. При этом были даны ссылки на исследования указанных ученых. В современном же Иерусалиме нет никаких археологических и старинных документальных свидетельств не только рождения и распятия Христа, но и даже Его кратковременного пребывания. Более того, современный Иерусалим – город с историей вряд ли старше 300, от силы 400 лет (это с запасом), поэтому «встречи» Христа с нынешней «землей обетованной» в принципе быть не могло.
Просматривая сообщения на форуме, я натолкнулся на вопрос, который очень часто задают люди, когда им рассказываешь об этом разделе теории Фоменко – Носовского. Они спрашивают: как же тогда быть с Благодатным огнем? Ведь многие столетия (считается, что те же 2000 лет) ежегодно в кувуклии – небольшой часовне над Гробом Господним в нынешнем Иерусалиме – самовозгорается Благодатный огонь. Сегодня самовозгорание Благодатного огня считается одним из главных аргументов в пользу святости иерусалимских мест.
Ожидание этого момента всегда торжественно обставляется средствами массовой информации и у нас, и за рубежом.
Прежде чем изложить материал, свидетельствующий о том, что ныне возгораемый Благодатный огонь – фальшивка и фокус заинтересованных сторон (о них ниже), хотелось бы сделать ряд важных, я бы сказал даже – важнейших замечаний. Исследования по новой хронологии никак не связаны с религиозными догматами и касаются только чисто научных вопросов хронологии и истории, поэтому между новой хронологией Фоменко – Носовского и религией нет и не может быть неразрешимых противоречий. Что же касается действия новой хронологии на умы людей, то оно даже выгодно Церкви, поскольку, привлекая внимание к Священной истории, новая хронология заставляет более глубоко задумываться над многими вопросами, имеющими отношение к религии, что в конечном итоге скорее может привести неверующего человека к Церкви, чем оттолкнуть от нее верующего. Если кто-то думает, что датировка Рождества Христова или других событий Священной истории является церковным догматом, а изменение датировок способно пошатнуть основание, на котором стоит Церковь, он глубоко заблуждается.
А теперь приступим собственно к заявленной в заголовке теме.
Процитируем труд, не имеющий никакого отношения ни к Фоменко, ни к Носовскому, а именно «Книгу Бытия моего» епископа Порфирия Успенского.
Епископ Порфирий Успенский в XIX в. по призыву Императорской Академии Наук был послан от государя и от Синода на Восток осмотреть и описать обстоятельства Греческой церкви. В предисловии к первому тому дневников епископа Порфирия Успенского от имени Императорской Академии Наук сказано следующее: «Можно с полною достоверностью сказать, что ни один из последующих представителей России в Сирии и Палестине не ознакомился с этими странами лично, наблюдениями и посещениями, так подробно и обстоятельно, как архимандрит (в епископы рукоположен в 1865 г.) Порфирий» (стр. 10). Этот, как называют его, в высшей степени правдивый епископ, наблюдая все у греков, написал следующее:
«Иеродиакон, забравшись в часовню Гроба в то время, когда, по общему верованию, сходит Благодатный огонь, видел с ужасом, что огонь зажигается просто из лампады, которая никогда не угасает, и так Благодатный огонь не есть чудо. Об этом сам он говорил мне сегодня» («Книга Бытия моего: дневники и записки епископа Порфирия Успенского», т. 1, 1841-1844 гг., стр. 671).
Это правдивое заявление константинопольского иеродиакона Григория было записано 25 апреля 1844 года. После того епископ Порфирий, будучи в Палестине 4 августа 1848 года, слышал от одного иерусалимского митрополита и записал следующее:
«В тот год, когда знаменитый господин Сирии и Палестины Ибрагим, паша Египетский, находился в Иерусалиме, оказалось, что огонь, получаемый с Гроба Господня в Великую Субботу, есть огонь не Благодатный, а зажигательный, как зажигается огонь всякий. Этому паше вздумалось удостовериться, действительно ли внезапно и чудесно является огонь на крышке Гроба Христова или зажигается серною спичкою. Что же он сделал? Объявил наместникам патриарха, что ему было угодно сидеть в самой кувуклии во время получения огня и зорко смотреть, как он является, и присовокупил, что в случае правды будут даны им 5000 пунгов (2,5 млн пиастров), а в случае лжи пусть они отдадут ему все деньги, собранные с обманываемых поклонников, и что он напечатает во всех газетах Европы о мерзком подлоге.
Наместники Петроаравийский митрополит Мисаил, Назаретский митрополит Даниил и Филадельфийский епископ Дионисий (нынешний Вифлеемский) сошлись посоветоваться, что делать. В минуты совещаний Мисаил признался, что он в кувуклии зажигает огонь от лампады, скрытой за движущейся мраморною иконою Воскресения Христова, что у самого Гроба Господня. После этого признания решено было смиренно просить Ибрагима, чтобы он не вмешивался в религиозные дела. И послан был к нему драгоман святогробской обители, который и поставил ему на вид, что для его светлости нет никакой пользы открывать тайны христианского богослужения и что русский император Николай (I) будет весьма недоволен обнаружением сих таинств.
Ибрагим-паша, выслушав это, махнул рукою и замолчал. Но с той поры святогробское духовенство уже не верит в чудесное явление огня.
Рассказав все это, митрополит домолвил, что от одного Бога ожидается прекращение (нашей) благочестивой лжи. Как Он ведает и может, так и вразумит и успокоит народы, верующие теперь в огненное чудо Великой Субботы. А нам и начать нельзя сего переворота в умах, нас растерзают у самой часовни Св. Гроба. «Мы, – продолжал он, – уведомили Патриарха Афанасия, жившего тогда в Царьграде, о домогательстве Ибрагима-паши, но в своем послании к нему написали вместо «святой огонь» «священный огонь». Удивленный этою переменою, блаженнейший старец спросил нас: «Почему вы иначе стали называть святой огонь?» Мы открыли ему сущую правду, но прибавили, что огонь, зажигаемый на Гробе Господнем от скрытой лампады, все-таки есть огонь священный, получаемый с места священного». («Книга Бытия моего», т. 3, 1846-1849 и часть 1850 гг.; издание Императорской Академии Наук, СПб., 1896 г., стр. 299).
В 1884 году Палестину посещал один из ревностных последователей господствующей Церкви А.И. Елисеев и оставил подробное описание, изданное в Санкт-Петербурге в 1885 году отдельною книгою под оглавлением «С русскими паломниками на Святой Земле весною 1884 года».
А.В. Елисеев пишет: «Печальное, грустное, скверное зрелище представляет Храм при раздаче священного огня, когда приходится видеть в храме Воскресения у Гроба Господня такие сцены, которые приличны только на торжищах и рынках среди нетрезвых людей. Несмотря, однако, на все свои темные стороны, обряд низведения священного огня (чем бы это последнее ни обусловливалось) производит страшно потрясающее впечатление даже на человека интеллигентного, не только что на толпу таких фанатиков в религии, как паломники или, особенно, православные туземцы Палестины. Видевши и осязавши все детали этого обряда, я вполне соглашаюсь с одним почтенным духовным лицом, которое выразилось о раздаче небесного огня в Великую Субботу следующим образом: «Обряд этот составляет престиж греческой Иерусалимской патриархии; он служит одним из тех могущественных средств, которыми еще поддерживается православие на Святой Земле, чем бы ни обусловливалось низведение огня, какой смысл оно ни приняло бы с течением времени, Иерусалимский патриарх должен сохранить этот обряд за собою как священную ордалию Иерусалимского патриаршего престола...
О, сколько бы согласились дать католики за право низводить огонь с небес, которое освящено для греков обычаями веков?». Соглашаясь с первой частью приведенного изречения, я не могу согласиться со второю и, видя ту профанацию святости храма при совершении этого обряда, я приветствовал бы с большою радостью стремление настоящего Иерусалимского патриарха если не уничтожать вполне этот обряд, то обставить его иначе, чтобы он не производил впечатления только своей театральностью и теми страшными картинами драки, крика и смятения из-за обладания священным огнем – зрелища действительно потрясающего, единственного в мире...
Нечего и говорить, что вера в небесный огонь велика не только среди православных туземцев Палестины, но и среди русских паломников, хотя я и не могу утаить того, что в этих последних уже начинает прокрадываться сомнение, которое они стараются отогнать, но которое невольно заседает в их голове, как и многие другие во время их паломничества. Правда, огромное большинство верует, якобы по личному опыту, что в первую минуту полученный священный огонь даже не жжется, и свою палящую силу получает только после некоторого горения на свече, но зато многие не стесняются высказывать свои сомнения в том, что небесный огонь им кажется чересчур земным» (стр. 290-291).
Елисеев невольно высказал то, что накипело у него на душе, и он в другом месте своей книги говорит: «Поставьте на мое место простого паломника. Быть может, он заметит и не все, но то, что он поймет, глубоко врежется в его сердце, представляющем пока еще tabulam rasam, как говорят психологи; и если он, уже вышедший раз из колеи блаженного незнания, будет еще поневоле замечать и наблюдать, то на сердце его явится целый калейдоскоп таких представлений и впечатлений, которые заставят его бежать из Палестины. И таких беглецов из паломников немало на Святой Земле; всякий, кто способен мыслить немного и умышленно, не закрывать глаз перед колющею глаз действительностью, прозревает рано или поздно, увидит все то, что представляет Иерусалим современный, и тогда бежит оттуда в Россию, чтобы не потерять многого из своих религиозных убеждений, не разбить взлелеянных от младых ногтей идеалов, не видеть и не осязать того, о чем он ранее и думать не мог... Спросите любого паломника, возвратившегося из Палестины и пожившего там немного, и он вам назовет одно или два имени поклонников, не вынесших своего креста и бежавших из Палестины... Я приведу только два наиболее рельефные.
При мне один купец средней руки из Москвы, приехав в Иерусалим на шестой неделе поста, едва успел было осмотреть святыни гроба Давыдова, как на Страстной собрался внезапно ехать обратно, мотивируя свое решение тем, чтобы убежать скорее прочь отсюда и не увидеть в святые дни всего того, что он успел уже увидеть в несколько дней. «Я боюсь потерять веру, – говорил он. – Я уже и теперь не могу верить так, как верил прежде. Пусть лучше Пасха застанет меня в пути, чем среди греков, которые со Христом, с верою обращаются как с пустыми звуками»... Так и не дождался бедняга даже получения священного огня, торопясь на пароход, шедший в Россию. При мне же в нынешнем году приехала одна генеральша с целью творить добро и подавать милостыню... Она даже не обитала на русских постройках, чтобы не стеснять других. Приехала она на пятой неделе Великого поста и, еле пробывши в Иерусалиме шестую и Страстную, она бежала буквально в первый день Пасхи в Яффу. «Чего я не насмотрелась там! – говорила она. – Виденное превзошло все мои ожидания; я не верила тому, что мне говорили, и я увидела в десять раз более... но почти ничего, кроме безобразия... Бог им судья, а у меня сердце уже не лежит так к Иерусалиму, как прежде; оно не горит верою и любовью при одном представлении о Горнем Граде, при одном звуке его священного имени. Для меня он теперь представляется местом, где даже слишком царят земные стремления». Так мне говорила седая паломница, прощаясь с Иерусалимом.
Быть может, скажут мне, что это бегут интеллигенты, которые с априорным представлением идут в Иерусалим? Без априорного представления об Иерусалиме как граде, обагренном кровью Распятого, где каждый шаг напоминает о Христе, где все верующие в Распятого должны направлять свои помыслы ко кресту, в самом деле никто из паломников и не едет в Палестину; но спросите вы в консульстве, и оно из своей многолетней практики ответит, что даже простые паломники бегут из Иерусалима иногда перед самою Пасхою, смущенные тем, что им приходилось видеть в храме Воскресения. Я не знавал нынче, правда, ни одного простого поклонника, который бы бежал перед Пасхою, но зато могу привести целый десяток таких, которые после некрасивой сцены низведения и раздачи Священного Огня закаивались ходить в храм Воскресения на все службы Страстной и Пасхальной недель, отстаивая их у себя на постройке и посещая храм Гроба Господня только при прощании с ним, для огромного большинства – навсегда.
Я думаю, всего сказанного слишком много чем достаточно для подтверждения того, чем начал я свое скорбное повествование о духовных потребностях нашего паломника. Если этот последний иногда принужден бывает бежать из Иерусалима, что подсказывает ему внутреннее убеждение, то, мне кажется, подобное паломничество может приносить только отрицательную пользу как самому паломнику, так и среде, из которой он вышел. Но пусть даже закроет глаза свои паломник (хотя этого он сделать не может) и помнит только цель, ради которой он подъял свой труженический крест. Пусть не будет видеть он и не замечать мерзости, творимой на месте святе, пусть он в священном трепете будет видеть один Горний Иерусалим и идеальных служителей Храма Господня, и тогда спросите себя: будет ли даже теперь удовлетворен наш русский паломник на Святой Земле с точки зрения своих религиозных потребностей, не пожелает ли он кое-чего еще, чтобы поклонение его Распятому на Гробе Его было более полно и более соответственно его настроению?» (стр. 216-217).
Итак, получается, что если верить официальному лицу Русской церкви, епископу Порфирию Успенскому, посланному от государя и от Синода в Иерусалим «с проверкой», то называемый сегодня «благодатным» огонь является рукотворным. Причем сначала он назывался «святым», затем монахи, признавшись в подлоге, объявили его «священным», а вот теперь название еще более упростили, «уменьшив меру святости», и огонь теперь называется «просто» «благодатным»... Что можно добавить к этой истории, кроме того, что все тайное всегда становится явным?
В христианстве достаточно настоящих, нерукотворных чудес, в которых проявляется закономерность высшего порядка. Чудо в христианстве всегда имеет глубокий нравственный смысл, т. к. направляет сознание и волю человека к высшей цели. Направлением чуда к добру, к высшей цели отличаются истинные чудеса от ложных. Жаль, что «благодатный огонь» как «чудо» явился религиозным соблазном укрепить веру и проявился в погоне излишне рьяных представителей Церкви за внешним эффектом.
Выходит, что свидетельства епископа Порфирия Успенского не противоречат новой хронологии, а даже косвенно подтверждают высказанную выше мысль, что древний, евангельский Иерусалим находился в другом месте. И кощунственно и богохульно, как справедливо заметил на форуме один из читателей, «ехать за тридевять земель в современный Иерусалим и поклоняться простым кирпичам, сараям и камням». Вот это – действительно богохульство и полная ересь.
А что же современный Иерусалим? Ему выгодны, как мы уже говорили в предыдущей статье, огромные толпы паломников. Никто и никого здесь ни в чем не собирается разубеждать. Вся эта история с Благодатным огнем устраивает очень многих людей, поскольку цементирует ту лживую версию истории, которой сейчас учат наших детей в школе. Большое количество подобных «фактов» и составляет ткань нынешней концепции истории. Ткань, которая плелась в течение последних 300-400 лет. Немудрено, что из этого плена так тяжело выбираться. Практически невозможно.
Новая хронология Фоменко – Носовского, возможно, будет даже выгоднее Православной Церкви, чем хронология традиционная, причем вопрос ее верности или неверности – это вопрос научный, а не вопрос веры. Новая хронология может может иметь немалое значение для Русской Церкви. Может быть, поэтому и разворачивается в средствах массовой информации пропаганда ложной идеи, что, дескать, новая хронология противоречит Православию? Не исключено, что кто-то пытается замедлить распространение в православной среде идей, способных принести пользу Православной Церкви. Ведь все мы хорошо понимаем, что после коммунистического погрома Русская Церковь, несмотря на все успехи, пока еще так и не оправилась до конца. У нее достаточно внутренних и внешних трудностей.
Конечно, привычка – сильная вещь, и осознание всего этого может показаться для кого-то мучительным или даже невозможным. Но жизнь идет вперед и ломает устаревшие представления, хотим мы этого или нет.
Если вас заинтересовали изложенные в статье факты, или вы хотите поделиться своим видением затронутой проблемы, вы можете написать автору статьи – stepanmolot@km.ru
Комментарии