ПРАЗДНИК

 -На днях послала меня жена в магазин за продуктами. Обычно-то она сама ходит, а тут, в честь Восьмого марта, пришлось мне переться. Не люблю я это дело, ну да ничего, раз в год можно и потерпеть. А в магазине покупатели - одни мужики. Интересно, это всегда так, или только по женским праздникам? Надо будет как-то зайти, посмотреть. Но большинство, видать, как и я - от случая к случаю сюда приходят. Один продавщицу спрашивает: “А у вас соль - вкусная?”. Больной какой-то, что ли? Вкусы-то у всех разные! Надо спрашивать - свежая, или нет. Ну да бог с ним.

Я, как у меня в списке было написано, буханку хлеба и коробку сметаны купил, и домой. А жена за те четыре часа, что я магазин искал, да покупки покупал, прихорошиться успела. Платье какое-то надела, причёску свою любимую - “ёжик в тумане” - сделала. “Собирайся, - говорит, - скорей, в гости к Тряпкиным пойдём - Восьмое марта отмечать”. Не люблю я, знаете ли, к Тряпкиным ходить. Шибко умные. Ну да ничего, раз в десять лет можно и потерпеть. Тем более что жене они родня какая-то. Побрился, волосы да уши утюгом пригладил, чтоб не торчали, костюм свой импортный натянул. Ну, может, и не совсем импортный – новый рукав да штанину жена к нему от советского пиджака ещё лет двадцать назад пришила. Но зато очень уж модный!

У Тряпкиных в этом году народу понабилось... Человек восемь!.. Или даже девять. Вместе с нами. Это, значит, мы с женой, Тряпкин с супругой, ещё сестра Тряпкина - Валька с негром (она всегда с неграми ходит, болезнь у неё какая-то - негрофилия называется) и сестра Валькина. Эта, говорят, всегда одна приходит, потому как путаной работает, и мужики ей ещё на работе осточертели.

Ну, я женщин, как полагается, с праздником поздравил, пожелал им большого и крепкого женского счастья, и все за стол уселись. На столе у них, как обычно, всякой вкуснятины полно. Одной водки - пять видов. Тряпкин-то зарабатывает - не нам чета! Он ведь художник-секспрессионист. Баб голых рисует и иностранцам продаёт. Потому и секс в названии. Ну, сионист – тоже ясно, почему, а что “прес” означает – я пока не выяснил… Закусь у них тоже ничего. Но особенно мне их фирменное блюдо нравится - редька, фаршированная хреном. Под водочку - милое дело!

После того, как по первой приняли, я ради любопытства у негра спрашиваю - как, мол, тебе в России, не холодно? А он, оказывается, по-русски только три слова знает: “дай”, “Иван-дурак” и “бакс”. Тёмный человек… Потом по пятой врезали. Тряпкин мне в любви стал признаваться: “Ты, - говорит, - Иван, не стесняйся. У нас тут всё по-простому. И вообще я вас, разнорабочих, очень даже с детства люблю, потому как разносторонне развитые вы люди. Так что будь, как дома”.

Ну, я пиджак свой модный снял, ремень на брюках расстегнул, чтобы больше влезло, кусок курицы в рот положил и вежливо так Тряпкину отвечаю, что тоже очень художников уважаю, и живопись их мне большое удовольствие доставляет. И что особенно мне картина “Шишкин в сосновом лесу” нравится.

Цветная такая… А он чего-то засмеялся и начал с негром по-импортному разговаривать. Ну, я ещё немного бутылок водки засосал и сообщаю всем, что нынешняя власть меня абсолютно не устраивает. Женщины на меня зашикали - праздник, мол, не надо бы о политике. А Тряпкин ехидно так говорит: “Ты, Иван, ещё с литр выпей, да колбаской закуси. А там, глядишь, и власть нравиться начнёт…”
 Рот, короче, колбасой затыкает, не хочет правду слушать.

А Валька чего-то ко мне подсела, стала про жизнь рассказывать. Видать, спьяну её к белому мужику потянуло. “Посмотри на меня, - говорит, - как ты думаешь, сколько мне лет?” “Сорок восемь”, - отвечаю. “Ну, нет. Ты, наверное, невнимательно посмотрел”. “Да если бы, - говорю, - я на тебя внимательно посмотрел, у меня бы вся водка назад повылезла”. Она мне как даст по щеке! Тут негр встаёт и, судя по всему, собирается мне по другой щеке съездить. Ну, я не библиофил какой-нибудь, свои щёки кому попало подставлять не собираюсь. Я этого негра сразу предупредил, чтобы не лез, а то я ему быстро его чёрную пипетку оторву. И, пока ему мои слова переводили,  ещё стакашек тяпнул. А то, чувствую, у меня уже предикотное состояние началось - следовательно, чего-нибудь попить надо.

Не знаю, чего там негру напереводили, но все успокоились и стали праздновать дальше. А Валька к жене моей пристала. “Ах, - говорит, - я по ночам так долго не могу заснуть! Наверное, я - сова”. “Конечно, сова! - говорю. - И так видно. Чего тут сомневаться?” А её сестра мне и заявляет: “Какой вы, всё-таки, некультурный человек!” Это мне-то! И добавляет, что такому она бы и за двадцать баксов не дала. И даже за двадцать евро. Во как унизила! “Да ты, - говорю я ей, - молчала бы лучше, а то я на твои эскорт-заслуги не посмотрю - в двадцать четыре секунды из хаты выгоню! Я здесь теперь - как дома”.
Негр что-то опять вставать начал, а я вилку схватил и кричу ему: “Сидеть, орангутанг дрессированный! Не то я тебе сейчас харакири сделаю!” Хорошо - жена меня утихомирила: “Ваня, - говорит, - ещё водка осталась, а ты тут время на пустяки тратишь”. Дипломатка она у меня… Ну, я ещё с часик попил, а потом думать стал. Что это я тут сижу, молчу, как понятой на свадьбе? Как будто мне и сказать нечего. И стал всем объяснять, какая в стране экономика должна быть. А Тряпкин - возразить-то ему супротив нечего, так он на личности перешёл. “Ты, - говорит, - как я вижу, красными знамёнами на демонстрациях не наподмахивался. А я этого больше ни за какие коврижки не хочу”. А негр сидит, как кот чёрный, мартовский, ухмыляется. Как будто что понимает. Обидно мне стало. “Ладно, - говорю, - гигантское вам спасибо за угощение. Ещё раз милых дам с международным бабским днём поздравляю. Надеюсь, что вы тут без меня со скуки не сдохнете”. Жену взял и пошли мы домой. А на душе - как кошки нагадили. Одно слово - гнилая интеллигенция. Весь праздник мне испортили.

1997 год