Тридцать седьмой год: как это было.

На модерации Отложенный

Тема сталинских репрессий не перестает быть одной из самых обсуждаемых и здесь, на Гайдпарке, и на других интернет-ресурсах. При этом оппоненты продолжают забрасывать друг друга цифрами масштабов жертв, которые отличаются у сталинистов и антисталинистов на порядки величин. За этой кровавой арифметикой все реже вспоминаются конкретные люди, уничтоженные сталиным, очень мало историй, передающих реальную атмосферу тотального страха конца 30-ых годов. Причина понятна: людей, которые жили в то время становится все меньше и подавляющее большинство из них не заходят в интернет. Между тем без конкретных рассказов о том, как это на самом деле было, сталинистам становится проще утверждать, что этого вообще не было. Призываю всех адекватных людей, помнящих сталинские репрессии и тех, кто хорошо знает о них по воспоминаниям представителей старшего поколения, рассказать об этом страшном времени, написать конкретные истории жизни и смерти своих близких, которые были расстреляны или отправлены в сталинские лагеря.

    Здесь я напишу об своем деде и деде моей жены.

Мой дед по окончании экономического вуза в Москве был распределен в один сибирский город на должность начальника планового отдела горисполкома - довольно типичная ситуация для того времени: и распределение из Москвы в провинцию, и назначение выпускника института сразу на руководящую должность - в 30-ые было мало людей с высшим образованием.

  Дед мой к тому моменту уже был женат и имел маленького ребенка (моего отца). К месту распределения он поехал с семьей, тем более, что там предоставляли служебную квартиру. По воспоминаниям моей бабушки, дом в котором они поселились, был большим, многоподъездным, с несколькими десятками квартир.  Жили там семьи работников горисполкома и специалистов местных предприятий. В каждой семье был мужчина. Репрессии начались в августе 37-го. Когда забрали первого, никто не придал этому значения. Многие говорили: "Ну значит что-то есть, просто так не забирают". Потом забрали второго, третьего, забрали и тех, кто говорил "просто так не забирают". Черный ворон подъезжал почти каждую ночь. Люди перестали спать, прислушивались к каждому звуку на улице. Моего деда арестовали 19 декабря 1937 г.  В январе 1938 г. в этом доме не осталось ни одного мужчины.

    Сразу после ареста деда моя бабушка уехала из этого города и возможно это спасло ей жизнь или во всяком случае свободу: ее не забрали как ЧСВН (члена семьи врага народа). В Москве она писала прошения, ходатайства в разные инстанции. Писала и на имя Генерального прокурора Вышинского, но ответ получила за подписью его заместителя Романа Руденко (конечно это эмоциональная реакция, но бабушка ненавидела Руденко всю жизнь, ей казалось, что он выносил этот приговор, хотя на самом деле на бумажке стояла лишь его подпись, в реальности Руденко не имел к этому никакого отношения): "Приговор 10 лет без права переписки". Бабушка не сразу поверила, когда ей сказали знающие люди, что это означает расстрел. На самом деле, когда бабушка подавала прошения, деда уже не было в живых. Его расстреляли 17 января 1938г., менее чем через месяц после ареста. Я узнал об этом не так давно, когда запросил в ФСБ материалы дела своего деда. Там фигурируют протокол обыска, протоколы допросов. Все написано очень безграмотно одним почерком сержанта НКВД. Есть текст приговора, (его дата совпадает с датой расстрела), правда почему-то нет обвинительного заключения.

Есть медицинское заключение о смерти приговоренного. Из приговора следует, что мой дед расстрелян, как "агент польской разведки".

       Часто говорят о том, что почти на всех, кто был репрессирован сталиным, есть донос. В случае с моим дедом прямого доноса не было. По-крайней мере он отсутствовал в материалах дела. Есть ссылка на показания ранее арестованных ( и тоже расстрелянных), в которых написано, что мой дед говорил примерно следующее: "Мы, поляки, должны держаться вместе. Советская власть нам враждебна, наша Родина - Польша и наша задача помогать своей Родине в борьбе с Советами".

   Честно говоря, большую глупость выдумать сложно: мой дед не был поляком, никогда не жил в Польше, находился на момент ареста во многих тысячах километров от Польши. Кстати и те, кому он якобы это говорил, тоже поляками не были. Фамилия одного - Мазур: скорее украинская или белорусская. 

   Я не держу зла на этих людей. Они такие же жертвы сталина, как и мой дед и не имеют никакого отношения к его гибели. Я прекрасно понимаю, что под пытками они могли признать что угодно и указать на кого угодно.

   В 1957 г. мой дед был полностью реабилитирован. Моя бабушка получила 400 рублей компенсации за ружье, которое было конфисковано при аресте (дед был охотником). Место, где покоится прах моего деда - неизвестно. В электронных книгах Памяти жертв сталинских репрессий фамилии моего деда нет.

 

            Дед моей жены был арестован в феврале 1938 г. в Москве. Он работал инженером на одной из московских фабрик. Расстрелян в августе 1938 г. Место захоронения  - Бутовский полигон. Жена также запрашивала дело своего деда в ФСБ. Материалов там значительно больше, чем по моему деду. И протоколы все подписаны не сержантом, а лейтенантом госбезопасности. Впрочем, обвинение точно такое же: агент иностранной разведки. Правда, в этом случае, итальянской. В деле фигурируют 2 доноса. Один написан соседкой по фамилии Петрова, другой - сослуживицей Коган. Обе фамилии очень распространенные, поэтому указываю их без изменения. Обе пишут, что обвиняемый высказывался одобрительно о Западе и о том, что жизнь там намного лучше, чем в ссср. Собственно это все, никаких других "улик", нет.

    Реабилитирован в 1956г. Любопытно, что при рассмотрении дела в период реабилитации, и Петрову, и Коган вызывали и допрашивали. В деле зафиксированы их ответы: Петрова смутно припоминает такого соседа, но категорически отрицает, что писала на него донос по простой причине: абсолютно неграмотна, даже вместо подписи ставит крестик.  Коган вообще заявила, что никогда не знала такого человека и естественно ничего на него не писала. По поводу протокола 38г., в котором стоит ее подпись, сказала, что ей его подсунули и она подписывала, не зная содержания.

     Это лишь две истории репрессий, близко касающиеся моей семьи. Я лично знаю десятки подобных историй, но они принадлежат другим людям, которые не давали мне права их обнародовать.

    Полагаю, многим гайдпаркерам тоже есть, что рассказать о репрессиях Сталина, которым подверглись их близкие.