АРИОН (Продолжение)

Администратор принимал слова Ариона за блуд и напрасно принимал. Это были уже шаги воли экскурсовода. Могучую поступь Ариона хранитель музея почувствует, но слишком поздно. Её следы останутся в музее в виде максимально упрощённого мира древностей, но до этого было далёко. Непрозорливый хранитель музея соглашался и говорил, что экскурсовод совершенно прав, что рука современного человека качественнее, изобретательнее и изворотливее, но рука древнего человека - это рука мученика и страдальца.

- То есть? - бросал Арион.

Эта фраза настораживала администратора. За ней следовали непредвиденные поступки экскурсовода.

- Пожалуйста, без идей, - просил хранитель музея. - В Вашем возрасте я думал только о мирской суете.

- A о чем я буду думать в Вашем возрасте? - спрашивал Арион.

- О страдании, - вздыхал администратор. - И начинайте думать о нем сейчас.

Администратор был прав по-своему. Он заглядывал за мир расколотых вещей. В первый раз Арион ничего не ответил. Он обошёл надгробную плиту фараона, который был мучеником и страдальцем и добывал хлеб в поте лица своего. Экскурсовод попытался представить фараона за гончарной работой и почувствовал, как его голову засеивает металлическая пыль. Плита источала неувядаемый аромат славы и могущества. Арион спросил администратора о внешней архитектуре музея и скривился, услышав, что эта форма наиболее полно выражает страдание.

- А у меня она вызывает туман! - сказал Арион. - Вот здесь. - Он постучал костяшками по размашистому лбу.

- Страдание и есть туман, - торжественно, словно диктор, вещающий о смерти государственного человека, ответил администратор. - И живёт человечество в нем.

Почитатели древности Ариону надоели. Они были похожи на идолов. От них исходил железный и каменный дух. Плита фараона была для них гвоздём программы. Они простаивали возле неё в оцепенении, словно парализованные. Экскурсовод отгонял их указкой, размахивая, словно кнутом. Случались и приятные минуты, когда в музей заходили мужики в солярных кирзовых сапогах с натянутыми на них синими бахилами и с лицами, вспаханными, как поле. Мужики были просты, называли ржавые наконечники железками, а не древностями, спрашивали: "Кому нужны эти осколки?", тыкали в каменные топоры и предлагали свои. Арион подзывал администратора и тот нагонял на мужиков страшную тоску мученическим трудом древнего человека, который каменным топором срубывал дерево в сто обхватов.

- А зачем ему нужно было такое большое дерево? - удивлялись мужики. - Мог бы и не жадничать, а поменьше..., - и добавляли. – Флору и фауну истощал. Нехороший мужик. – Они осуждающе качали головами.

Взгляд администратора загружался чернотой, как мазутом. Мужики обваливались в слове и говорили, что у древнего человека охваты, наверное, были меньше, чем сейчас. Администратор теплел. В разговор вмешивался экскурсовод.

- А ты, мужик, куда хочешь?

- Как куда? - спрашивал тот.

- К каменному топору или к своему трактору?

- Товарищ Арион Сергеевич, - шептал администратор. - Здесь же не то место, где решаются такие вопросы. - Хранитель музея бледнел под грустным взглядом экскурсовода, понимая, что брякнул.

После второго года пребывания в музее Арион почувствовал, что он на пороге открытия сверх могущественной идеи, которая должна потрясти человечество. Сверх идеи были и в институте. Они потрясали грустного профессора истории, и он отказался от проведения семинаров с присутствием Ариона, так как каждое профессорское слово студент подвергал мощному шквальному обстрелу. К концу третьего года работы в музее в голове экскурсовода уже витала заманчивая сверх идея. Опасаясь, что она подвергнется очередной фините, что случалось уже не раз в других музеях, экскурсовод решил снять первую пробу с дремавшей и выморенной вахтёрши-старушки. Вахтерша всегда сидела в проросшем ржавчиной кресле с высокой спинкой и никогда не вставала с него. В нем её привозили в музей, в нем и увозили домой. На спинке кресла красовался вычищенный до зеркального блеска двуглавый орёл. Он клевал старушку между лопатками, а она все также дремала и вязала свой бесконечный чулок. Арион перетащил вахтершу на место, которое уже было очерчено мелом. Кресло оказалось тяжёлым. Экскурсовод тащил его, обливаясь потом. На блестящем паркете остались следы, словно по нему проехали на санях. Администратор, увидев следы, спросил:

- Откуда они?

- А это кто-то проехал на санях по дереву, из которого потом сделали бревно, а потом из этого бревна напилили досок, а из досок сработали паркет, - охотно пояснил экскурсовод.

- Ну и что, а почему следы?

Экскурсовода не понимали. Он обрушил на хранителя шквал аргументов и закончил тем, что обвинил администратора в непонимании исторической последовательности и её эпохальных звеньев.

- При чем здесь эпохальные звенья? – возмутился хранитель музея.

- При том, - жёстко ответил экскурсовод, - что эпоха не возникает из воздуха...

Кресло с вахтершей Арион поставил напротив надгробной плиты фараона. Результаты от перемещения кресла с вахтёршей оказались потрясающими, но совершенно противоположные тем, на которые рассчитывал Арион. Служащие музея стали путаться, не видя кресло на привычном месте. Жизнь музея погрузилась в хаос. Экскурсоводу пришлось взять на себя роль проводника, чтобы разводить потерявшихся сослуживцев по рабочим комнатам. Мало того, со временем пошла совсем непонятная местечковая кадровая чехарда. На служащих словно нагнали магического тумана. Они начали склочничать и рукоприкладствовать из-за должностей. На место администратора стали претендовать все сотрудники музея. Администратора тоже кружил вихрь непривычности. Он заседал в бухгалтерском отделе возле огромного стального денежного сейфа, одевал суконные подлокотники и занимался платёжными ведомостями. Посетители также втягивались в эту кашу, но склочничали и наносили тумаки друг друга из-за первых мест возле плиты фараона. Экскурсовод сколько не ломал голову, но понять причину хаоса не мог, а она была на расстоянии руки. Музей стал пропитываться сыростью от малой нужды. Сослуживцев было сто, и экскурсовод не успевал водить их в туалет. Он накупил горшков на сумму, которую с лёгкостью вывела рука хранителя музея после слов Ариона о стихийном бедствии.

- Совершенно угрожающие размеры, - сказал экскурсовод.

- При таких размерах и раздумывать нечего, - с лёгкостью ответил администратор и скрипнул пером, которое лихо выбросило цифру в три нуля.

Хранитель музея заслужил дружеское похлопывание по плечу и лёгкий намёк, и его перо вновь выбросило цифру, но уже в шесть нулей в платёжной ведомости, но вопреки лёгкому намёку Ариона не напротив его графы, а немного сбоку напротив администраторской.

- Кто спасает отечество, - сказал хранитель музея, - тому ни в чем отказа нет...

Сладить с администраторским пером экскурсоводу не удалось, хотя Арион прилагал максимум усилий. Он подталкивал перо, ориентируя его на свою графу, но оно обходило его строку и пристраивалась к администраторской. Он даже вспотел от напряжения, но перо, как утверждал администратор, обладало сакральной силой и..., хранитель музея беспомощно разводил руками, давая понять экскурсоводу, что тайны администраторских перьев ещё не разгаданы.

Вахтерша все также вязала бесконечный чулок, но, когда экскурсовод останавливался возле плиты фараона, она очищалась от дрёмы, откладывала в сторону стальные спицы и насквозь прожигала Ариона, закрывавшего надгробье. Экскурсовод чувствовал в теле дыры. Оно напоминало решето, сквозь которое вахтерша рассматривала гранитную память о могущественном владыке.

- Я совершенно прав, - грустно сказал Арион после тщательного анализа поведения вахтерши. - Она смотрит не на меня, а на плиту фараона, словно фараон был её родным сыном.

Он решил вернуть вахтершу на прежнее место. Она оказалась тяжелее вдвое. Арион сказал то, что должен был сказать:

- Она отяжелела от любви к фараону!

Экскурсовод протащил кресло как лошадь, запрягшись в верёвки, словно в постромки. На полпути он встретил начальника отдела кадров в спортивном кепи с длинным козырьком, на котором лежали гвозди. Один гвоздь торчал во рту, как сверло в дрели, в руке был молоток. Он выискивал отскочившую паркетину.

- Помочь! - крикнул он, увидев обливавшегося потом экскурсовода.

В паре они притащили вахтершу на её обсиженное место. Через час экскурсовода вызвали к администратору. В музее стояла рабочая тишина. Дорогой на Арион налетел взъерошенный начальник отдела кадров.

- Идейный, - с ненавистью бросил тот. – Кто тебя просил?

Экскурсовод даже не успел задать уточняющий вопрос: то есть! Кадровик прошмыгнул мимо него, оставив нехорошее чувство в душе Ариона. В кабинете хранителя музея не оказалось. Он стоял возле туалета, задумчиво рассматривая горшки, словно хотел попробовать их на зуб. Администратор был без суконных подлокотников, платёжных ведомостей, вдали от сейфа и с недовольным лицом. Он хмуро осмотрел Ариона и пробарабанил пальцами по близлежащему горшку

- Идеи у Вас, конечно, хорошие, - похвально начал хранитель музея, - но кресло, зачем на место поставил? – зло бросил он и с упрёком добавил. - Оно тебе мешало? Перетащи назад, а меня верни в...

Экскурсовод не услышал последние слова. Его осенило. Причина, спутавшая музей в хаос, скрывалась в кресле, но разве это была идея. Историк Арион знал тысячу таких идей, в них не было свежести, новизны, креатива, от них несло уличной вонью и потной толпой. Хранитель музея настаивал, но Арион, помня случай о загадочных силах администраторских перьев, также беспомощно разводил руками, давая понять хранителю музея, что тайны кресел также ещё не разгаданы.

Экскурсовод мог бы повторить эксперимент, но зачем? Эксперимент только подтвердил, что он, Арион, не ошибся в идее. Администратор разговаривал с ним, как с охотником в колеснице. Вахтёрша отяжелела от любви к владыке, словно он был её родным сыном. Сотрудники склочничали и рукоприкладствовали друг друга из-за администраторского места. Посетители дрались из-за первых мест возле плиты фараона и погружали свои взгляды в стеклянные футляры. Хотя бы кто-нибудь погрузился в его душу. Он, Арион, затерян в этом музейном мире среди осколков истории! Каких осколков истории! Среди моллюсков...Экскурсовод начал скоблить свою мысль, как штукатур стену, и увидел гигантский механизм. Но и этот гигантский механизм был сам только частью. Выходило, что ради наконечников, стрел и топоров работает сложнейшая государственная машина, в которой не видно не только вахтершу, администратора... Какого там администратора! Не видно даже самого верхнего человека. Из-за этого останка древности существуют институты, в них обучаются будущие археологи. Арион завернул круче. Археологи катят за государственный счёт с рюкзаками в поисках останка древности и не находят. Они недоедают, не досыпают, леденеют в северных широтах и раскаляются в тропиках, а порой и находят. После этого осколок транспортируется на поездах, машинах, кораблях, самолётах, лошадях, ослах, верблюдах... всеми видами транспорта, даже собачьим и собственным горбом. Прав администратор! Такой осколок сущее страдание! Для Ариона это был уже не осколок. Чудовище, которое пожирало государственную казну и человеческие силы. Для этого чудовища строится музей с тремя башнями, похожими на гигантские чугунные ядра, и морскими иллюминаторами, словно гигантские жерла пушек. Экскурсовод не мог не спросить, кто строит? Архитекторы, каменщики, плотники...Чудовище нуждается в обслуживании и сохранении при температуре в тридцать градусов и влажности в десять процентов. Нужны реставраторы, когда осколок хиреет. Экскурсоводы, чтобы рассказывать о его судьбе. Толпы любопытных валят в музей вместо того, чтобы заняться полезным общественным трудом.

- А если посмотреть дальше? - спросил Арион.

И Арион посмотрел. Он, человек, объясняет посетителям историю вазы времён Рамсеса. Но кем восхищаются? Чудовищем, но не человеком Арионом. Экскурсовод даже не заметил, что его мысль прошла круг. Начав с Ариона, она замкнулась на Арионе. Им владела мысль и об администраторе с его призывами "Восславляйте! Восславляйте!"

- Кого? - спросил в очередной раз экскурсовод. - Надгробную плиту фараона!

Фараон был тем углом, о который расшиб лоб Арион, воспитанный на известном отношении к фараонам, императорам и прочим кровопийцам. Имя гончара, сработавшего вазу, никогда не вспомнят.

- Как пить дать, не вспомнят, - мрачно говорил экскурсовод. - История знает Македонского, но не кузнеца, ковавшего его лошадь.

В представлении Ариона мир оказался не только сложным. Он был ещё и угловатым. Народ загоняет фараонов в гроб! Археологи вытаскивают их назад! Открытие потрясло Ариона. Он то ли потерял, то ли никогда не имел спокойную рассудительность истинного историка, что история не вещь, а время. В его голове сидела идея, готовая убрать углы в этом мире и разобрать завалы. Она пока держалась в тайниках души Ариона, а сам Арион в стенах этого музея. Беглая прикидка, сделанная экскурсоводом у надгробья фараона показала, что билет из музея к пирамиде Хеопса стоит уйму денег, которых вполне достаточно, чтобы обеспечить хорошую бодрость на десять лет. От диссертации Арион отказался. Бумажный и канцелярский мир опротивел ему с института. В нем не хватало простоты и сжатости.

- Вы излагайте в своих книжках фабулу дела Македонского, - говорил Арион профессору, - а не авторские листы. Вам же платят с авторского. Из-за копейки Вы даже ставите многоточие...

Для необузданного воображения экскурсовода не существовало никаких препятствий. Он решил создать новый археологический мир в музее. Такое название страшно не нравилось Ариону, но, как историк он знал, что любой ушедший мир познаётся при археологических раскопках. Он решил доказать помешанному на останках археологических ценностях администратору, что механика руки умельца Ариона не уступает механике руке древности и, если её умело использовать - она принесёт огромную выгоду. Он отбросил упрёки истории и засел не за слова, а за дело. Экскурсовод понимал, что администратор придёт в отчаяние, но это не останавливало его. После свершившегося факта Арион думал приложить все усилия, чтобы возвести свою идею в ранг государственной политики.