ТРАПЕЗА

В одно из октябрьских воскресений 1997 года мы всей компанией – Бассам, Татьяна,  двое их детишек, - моих внуков, -  завалились без предупреждения  в гости -  в бейрутский монастырь к братьям-францисканцам, с которыми Бассам водил дружбу.

Два месяца назад мы в этом монастыре крестили ребят – Джованни и Сашку. С тех пор они - христиане, правда, не православные, а католики, как их отец.

Когда двухлетнему Джованьке Падре Джузеппе вылил на голову полкружки святой воды,  Джо очень удивился: такой солидный дедушка, и такое учудил! Неужели не мог придумать что-нибудь поумнее?  Что же касается Сашки, то он просто ничего не понял, поскольку родился всего три месяца назад. Крещение закончилось чаепитием и тортами.

А сейчас -  на пороге кухни нас встретил падре Рафаэле – в джинсах, рубашке с короткими рукавами, в сандалиях на босу ногу и фартуке.  Завидев нас, он стал активно и радостно размахивать руками, приглашая войти. Падре Рафаэле был явно при исполнении поварских обязанностей. Бассам вручил ему приготовленную курицу, вино и торт. Через минуту мы были уже в трапезной.

За длинным столом сидели падре Джузеппе - настоятель, одетый примерно так же, как падре Рафаэле, только без фартука, знакомый нам по прежней встрече,  падре Джованни, , еще два пожилых монаха (вся троица в традиционных францисканских облачениях с обязательной веревкой в качестве пояса) и еще – вполне цивильно одетая  мадам средних лет.

Падре Джузеппе, увидев нас, вскочил из-за стола, побежал к нам навстречу, быстро всех перецеловал и немедленно усадил за стол.

Я огляделся. Трапезная представляла собой длинный просторный зал с высоким потолком. В одном торце всю стену занимала картина, изображающая тайную вечерю. Другой торец украшала большая статуя девы Марии.

Я взглянул на боковую, противоположную от окон стену, и с удовольствием увидел изображение какого-то пожилого выпивохи, сидевшего за деревянным столом – в шляпе и с кружкой в руке. Выпивоха весело улыбался: было совершенно ясно, что кружка не первая.

Трапеза началась еще до нашего прихода. На столе стояли четыре больших бутылки красного вина. Проворный весельчак Рафаэле притащил из кухни большое блюдо пасты и тертый сыр, тарелку с ветчиной и красиво нарезанными крабовыми палочками, принес еще что-то из закусок, дважды произнес «self-service», и, не снимая фартука, сел за стол напротив нас.

Я с удовольствием смотрел, как он принялся наматывать пасту на вилку и отправлять ее в рот, щедро запивая каждую солидную вязанку вином, и при этом ухитрялся  оживленно говорить с несколькими людьми одновременно, щекотать Джованьку, кричать мне через стол «buono!»  и хохотать.

Передо мной сразу всплыл образ незабвенного монаха – приятеля Робин Гуда, только у этого, нашего, темперамент был такой взрывной силы, что мы с Татьяной решили, что, несмотря на живость наших  характеров,  на монахов мы, пожалуй,  не потянем, поскольку выглядим рядом с ним безнадежными меланхоликами.

После третьего бокала я пошел прогуляться по монастырскому саду с Сашкой в коляске. Сад размерами метров сто в длину и пятьдесят в ширину был огорожен от внешнего мира высокой каменной стеной.  Вдоль стены стояли могучие пальмы и кипарисы, а  в саду -  чего только не было!

Впрочем, честно говоря, я вряд ли смог бы вам  назвать растущие там деревья и кустарники, за исключением, пожалуй,  апельсинов, мандаринов и гигантских фикусов.

Дорожки в саду были расчищены, в центре располагался фонтан, над ним – беседка, увитая виноградом: кусочек рая в пыльном и дымном Бейруте.

Когда мы с Сашкой вернулись, великолепная монашеская трапеза была в  разгаре. Мы чувствовали себя не столько гостями, сколько старыми друзьями, встретившими дорогих нам братьев-францисканцев.

Много лет уже прошло с той памятной трапезы, но она помнится мне как некий символ братства всех людей на земле – братства, которое не зависит от вероисповедания, языков, принадлежности к расам и иных различий, порой придуманных и ложных.