Пустая страна: рынок труда разваливается, деревня гибнет, а национальная идея смотрит в прошлое

 

Вчера приезжал приятель из вологодской глубинки, рассказывал, как там живут. Глушь там натуральная: пошел за водой, а нож с собой, мало ли – зверь. Крепкие мужики, занятые на лесе – зимой валят, летом ездят по стране, строят – живут, по словам рассказчика, очень неплохо. Разбухтелась жена, скучно, людей не вижу – раз, достал из кармана тысяч триста-четыреста, «иди, открой себе парикмахерскую, что ли». В райцентре сняла помещение, наняла двух девиц, сама сидит барыней, «Маш, глянь, что у меня кончики не прокрашены?» - «Сейчас, Наталья Алексеевна», и сидит, красит-вычесывает хозяйку весь день, клиентов все равно хорошо, если один-два. Таких людей, зажиточных, по словам моего приятеля, примерно пятая часть.

Денежные доходы остальных, по его словам, ужаснули бы москвича своей ничтожностью, но бытие при этом у них вполне сносное. Свое хозяйство, часто довольно обширное, и – бартер. Очень многое случается даром: если бабка одна, мужики соберутся, сделают ей крышу, покрасят избу, это нормально. Едешь в магазин, берешь и ей хлеб с молоком, «сколько с меня?» - «потом посчитаемся, Прокофьевна». Покупки тоже не как в городах, пришел, «что-то у тебя гвозди подорожали» - «такая партия пришла» - «ну уступи» - «ладно, скину». Цена вообще есть производная от покупателя: если незнакомый, городской, вот, ценник, если свой – договоримся.

Но все это происходит как бы в вакууме: если мысленно провести вокруг села окружность с радиусом километров тридцать, так, чтобы в нее не попал райцентр, в ней окажется человек двести от силы. Россия – пустая, ненаселенная страна, и это очень важный факт, над которым стоит хорошо задуматься.

Недавно меня поразил рассказ одного блогера. Он отправился в Сельцо Архангельской области. Собственно, никакого Сельца больше нет, остались руины церкви, избы давно развалились, дорогу затянуло болото, провода оборваны. Таких местечек в России много, а поразило меня, что блогер нашел мемуары знаменитого художника Василия Верещагина, который был тут до революции. Сельцо, по словам Верещагина - многолюдное и богатое, а вот с нравственностью беда. В церкви – в той самой, ныне полуразваленной, прихожан всего человек 12, да и те, один пьяный, еле стоит, другие о своем болтают. Один батюшка старается, служит, и он так стар, что и не примечает, как летят его слова в пустоту. Осудил Верещагин нравы, и, наверное, справедливо, да только сегодня там лишь филины ухают. «Двое юношей, читавших и певших, перемежали службу смехом — видимо один из них рассказывал другому что-то очень смешное, потому что временами они хихикали и фыркали. Я тронул одного из шалунов зонтиком и укоризненно покачал головой — это подействовало, но ненадолго», - ох, как бы сейчас туда да таких юношей, пусть смеются, пусть шалят, лишь бы были. Нет никого. Растворился русский народ, рассеялся.

Если вы едете по Ярославской области, то обратите внимание, что тут и там стоят храмы. Иные совсем заброшенные, многие понемногу восстанавливаются, но нас они интересуют как маркер экономический. Это серьезные, каменные, очень дорогие сооружения, которые могли быть воздвигнуты богатыми людьми и не на последние деньги. Сегодня окрест этих храмов сущая пустота и лебеда. Люди, которые жили прямо тут относительно недавно и очень хорошо зарабатывали, сегодня, в XXI веке, не в состоянии сделать деньги в этих местах. Тот же лес, тот же воздух и та же вода, но – больше не кормит, поэтому люди уехали. Если мы подумаем, то поймем, что описанная моим другом экономика вологодской глубинки тоже держится на безлюдье. Мало работяг – нет конкуренции, выше доход. Мало иждивенцев – им проще помочь. Никто не открывает парикмахерские, потому что некого стричь – поэтому открыть ее довольно недорого, и так далее.

Россия напоминает пустыню, изредка утыканную небоскребами мегаполисов, и тут, конечно, возникает вопрос, что с этим делать, и надо ли что-то с этим делать. Последняя фраза покажется чуть ли не кощунственной, но давайте ничего не утверждать, а просто рассуждать.

Главный урок этого лета – многие вещи, оказывается, экономически невыгодны. В этом уроке на самом деле нового мало, ведь еще в советские годы многие деревни были объявлены бесперспективными, то есть экономически невыгодными, и людей оттуда отселяли насильно. Недавно я бродил по месту, откуда в 1970-е отселяли людей, и это было страшно. Река отступила, обнажив где детскую коляску, где куклу, а вон – виднеется остов швейной машинки. Кажется, сюда пришли враги и всех убили – и, хотя, конечно, никого не убили на самом деле, нетрудно представить, сколько слез пролили люди, спешно кидая пожитки в грузовики.

Фильм 1984 года «Белые росы» показывает, что было с этими людьми потом: в городе, конечно, канализация, горячая вода и рубль длинный, но чего-то не хватает, то ли воздуха, то ли поговорить.

Пройдет немного лет, начнется Перестройка, и на десятилетие жизнь этих людей и вовсе станет странной. В деревне бы прожили, и не заметили экономического кризиса. Картошка своя, курочку зарезали – мясо, а не «ножки Буша»; свой квас – точно не «Юпи». И выходит: что было экономически невыгодно в условном 1984 году, то оказалось бы весьма выгодным всего через несколько лет. Но фарш не провернуть назад, деревни уже нет, возвращаться некуда. Ломать не строить.

Но что же делать теперь, когда все уже разрушено? Возвращать людей в деревни, как того требуют бородатые энтузиасты? К сожалению, это совершенно утопичная идея. Современное сельское хозяйство не требует многолюдства. Об этом редко пишут, не знаю, почему, но вы бы поразились, какая у нынешних агрохолдингов техника, какие роботы, автоматика – а людей совсем немного надо. Стать фермером, делать сыр, в Москве продавать? Можно, но это нишевая история, не массовая. Экономически деревня в прежнем виде в самом деле не нужна.

 

При этом не будем делать вид, что все хорошо в городах. Привычный рынок труда разваливается. Автоматизация уже вычистила банковских клерков и официантов в ресторанах быстрого питания, очередь за таксистами, а там придет черед и всего офисного люда. Сегодня смотрел вакансии в Москве, четко виден спрос на рабочие специальности. Установщик кухонь – гарантированный доход 150 тысяч, а при заказах и до 250. Токари требуются, монтажники, столяры. Но не станет вчерашний офисный жук установщиком кухонь. Он же ничего не умеет. Его дед из деревни умел, а он нет, испортили мы народ. Получается, люди не очень-то нужны и мегаполисам, и, выходит, они вообще не очень-то нужны. Это с точки зрения экономики, конечно. Чем больше автоматики, тем невыгоднее человек.

Недавно говорил с одним историком, вхожим в разные общественные советы. Историк с тревогой утверждал, что нет-нет, да и всплывает идейка, а сколько вообще народа нужно нашей территории. Хорошо бы, мол, поменьше. «Государство не просило вас рожать». Пока такие разговоры гасятся, едва начинаются, говорит историк, но это пока. Я разделяю озабоченность историка: путь кажется очень легким, по нему шагает Китай, так что и опыт есть, отсюда – соблазн внедрить. Что, конечно, обернется катастрофой. Но – экономически выгодной.

Пора, наконец, сказать одну важную вещь: при том, что экономику мы чтим, делать вид, будто она одна играет все роли в спектакле нашей жизни все-таки не стоит. Опустошив Россию, советские технократы потеряли народ, потому что у каждой нации есть своя культурная физиономия, культурный код, который записан в некой книге, а в России эта «книга» точно хранилась в деревне. Да и, думаю, не только в России.

Пыжатся сейчас, пытаются создать новую городскую культуру. Общественные пространства. Чаепития в районных библиотеках. Местные группы в соцсетях. Все тщетно. В мегаполисе человек человеку призрак, пустой вагон метро – хороший вагон. Мегаполис – место элитарной культуры театров и музеев, и он же – точка бесконечной пустоты и бессмысленности в плане народного духа.

Но столь же верно, что те немногие, кто остался в деревне – уже, увы, никакие не носители скреп и корней. Они сами всего лишь припоминают: тут частушка вылезет, тут на праздник села все соберутся. Только один пример, может, не характерный, но мне он нравится. Раньше на Красную горку катали яйца. Теперь куриное яйцо с холма не скатится. Ведь прежде скот выедал траву, а сегодня нет скотины у сельских, и за покос никто не дерется, растет трава по пояс, как в старой песне. Как восстанавливать народные обычаи, если поменялись декорации самой природы?

 

 

Вот и получается, что надо бы возрождать, а нечего, и придется строить, но что? Проблема «национальных идей», которые в последнее время формулировали власти и общественники в том, что все они обращены в прошлое, то есть в несуществующее. Но не будем отчаиваться. Все успешные идеи, например, русская идея в том виде, в каком она существовала до революции, и крах которой с такой болью запротоколировал Сергей Есенин в «Руси Советской» когда-то были возведены с нуля. Чтобы создавать, не обязательно на что-то опираться. Предполагаю, что новый культурный код появится незаметно и как бы сам собой – а может, уже и появился, только мы его не замечаем. Этот новый строй нашей духовной жизни волшебным образом решит проблемы материальные, экономические. Ведь никаких «законов экономики», непреложных, как законы природы, не существует, как люди решат, так и будет. Вот тогда и станет понятно, кому жить в городах, кому в деревнях, и чем заниматься. Утраченного бесконечно жаль, но мы сами взяли на себя роль вселенских экспериментаторов, сами и пожинаем плоды своей самоуверенности.

 

ЕВГЕНИЙ АРСЮХИН