Что осталось у системы

Одна за другой зашатались конструкции, на которых стоял путинский режим. Соорудить новые не выходит. Резервов все меньше — только сила охранителей и апатия масс.

Если сбудутся прокурорские угрозы «жестко пресекать действия организаторов и участников незаконных и несогласованных публичных акций», приуроченные к «единым» сентябрьским голосованиям, и каждый акт избирательского волеизъявления будет возможен только в кольце гвардейцев и автозаков, то говорить о выборах как о празднике единства народа и режима больше не придется. Система останется без одной из своих опор.

Другой опоры, пропагандистской, она сейчас лишается менее стремительно, но тоже необратимо. Изображать московские протесты (решительные и довольно многолюдные, но по-толстовски мирные) как разгул малочисленных, подкупленных, направляемых Западом понаехавших извергов, «пролагающих себе путь взрывпакетами», — это значит в стотысячный раз выступить с фирменной байкой, давно всем надоевшей как бородатый анекдот. Мобилизация опостылевших телеболтунов, подкрепленных казенными блогерами, а также забытыми, но страстно желающими напомнить о себе ЛОМами (бывшими «лидерами общественного мнения»), показывает, что агитпроп безнадежно увяз в архаике и зря ест свой хлеб.

Интуитивное и резкое увеличение числа избиений, свинчиваний, штрафов, административных сроков, а также подготовка к уголовным процессам в болотном стиле прежнего устрашающего эффекта не дают. Складывается слой людей, в основном молодых, для которых подвергнуться репрессиям — значит показать себя. Чтобы страх снова стал опорой системы, нужны кары другого масштаба. Полагаться на здравый смысл начальствующих лиц рискованно, но некоторое понимание, что в этом случае события выйдут из-под контроля, у них, возможно, присутствует.

Перейдем, однако, от местных системных трудностей к общим.

Вроде бы, самый простой для властей способ разрядить атмосферу — раздать гражданам деньги. Менеджерского искусства для этого не нужно, а запасов в казне много. Но это только кажется.

Суть нынешнего управления хозяйством — попытки тотального контроля над всем, что в нем происходит. Т.е. удушение любой деловой инициативы и создание раздолья для верхушечных межклановых войн, у которых всегда один сюжет: ловля за руку и последующая расправа с неудачниками и нарушителями. Эта контрольно-охранительная междоусобица полностью поглощает силы госмашины.

Поэтому ни подъема экономики, ни, тем более, роста доходов рядовых людей давно уже нет и не предвидится. Начальство необратимо разучилось говорить с массами на «социальном» языке. Нацпроекты, рожденные извращенной экономической идеологией верхов, в лучшем случае ничего не дадут низам, а в худшем подбавят им инфляции, новый всплеск которой возможен уже к концу этого года.

Система изолирует себя не только от продвинутой части молодежи, но и от широчайших слоев конформистов-обывателей, обремененных семейными и прочими заботами. Она и для них больше ничего не может придумать, кроме, разве что, идеи военных сборов для школьников. Даже Крым, как выяснилось, мог случиться только однажды. Организация его в белорусском, например, варианте дорога, сложна и, по многим признакам, не обещает особых народных восторгов. Что же до повторения второстепенных ходов, вроде очередной ссоры с Грузией, то никакого радостного отклика это не встретило.

Запас подаваемых народу позитивных сигналов иссяк. Причем не только объективно, но и субъективно. Для машины власти простонародье — настолько неприятный и ненужный собеседник, что притвориться просто не получается.

Возьму самый безобидный пример. Красноярский губернатор Александр Усс недавно прославился тем, как лихо высмеял собственную избирательницу, пострадавшую от наводнения. И вот опять: пересказывают его доверительные, но вполне публичные разъяснения о том, что тушить горящую тайгу — дело дорогостоящее и потому напрасное.

Не хочу бросить камень в Усса.

Может быть, с расчетно-финансовой точки зрения его слова даже верны. Но ведь он — не бухгалтер, а глава края, взирающий, как на вверенные ему города опускается смог. И вместо того, чтобы встать на сторону людей, Усс хладнокровно разглагольствует как стандартный путинский технократ, брошенный на участок работы, который не он выбирал, и механически выполняющий приказы сверху. При этом Усс — человек местный, более чем тертый и поставленный недавно руководить регионом именно потому, что типового технократа туда сбросить побоялись. Ну, так он сам стал им почти мгновенно. Просто проникнувшись духом машины власти. Какая же из этой машины нынче опора системы, если даже такие зубры теряют профпригодность?

Что осталось у режима? Инерция персональной власти и апатия масс. Справедливым наш режим не считает почти никто. Но чем его заменить, большинство не знает.

Нынче в моде опрос «Левада-центра»: по оценке 43% респондентов, те люди, которые сегодня доверяют Путину, просто «не видят, на кого другого они еще могли бы положиться».

Это соображение подкрепляется и ответами на вопрос об условном «президентском» голосовании. Среди тех, кто выразил готовность в нем участвовать, 54% сообщили, что проголосовали бы за Путина (фамилии возможных претендентов не назывались), а 31% — что не знают, за кого. Немногие высказались поровну за Жириновского и Грудинина. Еще более немногие и тоже поровну — за Навального и Шойгу. Дополнительно можно заметить, что Шойгу, подаваемый как самый популярный после вождя человек системы, не воспринимается народом в качестве серьезной альтернативной фигуры. О Медведеве уж не говорю.

Сходную картину дает и фонд «Общественное мнение». Правда, он еженедельно предлагает опросник с готовым списком фамилий, в котором нет ни Навального, ни Шойгу. И среди респондентов, готовых идти на выборы, за Путина сейчас высказываются 53%, а о неимении кандидата-фаворита сообщают 20%. Жириновский с Грудининым в этом опросе хоть и далеко отстают от вождя, но набирают куда больше, чем у «Левады», поскольку их фамилии были подсказаны опросной службой.

Не буду приводить индикаторы правительства, лично премьера Медведева, партии «ЕР» и среднестатистического российского губернатора. Все они непопулярны. Доверие к системе, которое еще сохраняется, касается только Путина.

Притом оно далеко не абсолютное. Более или менее поголовно президента поддерживают только пенсионеры — и то за вычетом, возможно, столичных. А те, кому от 18-ти до 45-ти, явно колеблются. Особенно мужчины и особенно образованная молодежь мегаполисов. Если же взять Россию в целом, то, по сведениям ФОМа, доля «безусловно доверяющих» вождю сейчас равна 25%, а «безусловно не доверяющих» — 15%. Единственная (кроме охранительного аппарата) остающаяся у системы опора — и та сейчас стоит не особенно твердо. Апатию усталых и втихомолку брюзжащих конформистов только с большой натяжкой можно записать в актив. А на тех, за кем будущее, опереться уже совсем невозможно.

Не удивляет поэтому нынешнее стремление перейти от обещаний и улыбок к болевым приемам — где бы ни обнаружились возмутители спокойствия: на улицах, в вузах, в школах или в социальных сетях.

Прошлой осенью, еще до принятия закона о карах за нападки на власть, я написал: «„Оскорбление величества“ — пожалуй, самое безобидное из всех оппозиционных занятий, дающее возможность выпустить пар с наименьшими издержками для режима. Но наша правительствующая машина к рациональному поведению не приспособлена. Вал словесных нападок на вождя станет для нее крупным испытанием. Если она поступит, как привыкла, и, не обращая внимания на накаленный общественный климат, ответит репрессиями, то неприятие системы и ее лидера быстро сделается нормой уже для большинства…»

Сегодня могу добавить только, что климат накалился еще больше.