Бал для красных принцесс. Истории из сталинского аквариума

Мира Яковенко. Агнесса: Исповедь жены сталинского чекиста / пред. И. Щербаковой. – М.: Издательство АСТ, 2019.

Курцио Малапарте. Бал в Кремле / пер. с итал. А. Ямпольской, вступ.ст. С. Гардзонио, Н. Громовой, М. Одесского. М.: Издательство АСТ, 2019.

Когда совершают революцию – рассчитывают на нечто новое: В России рождается новый тип и новый стиль женской красоты – его можно назвать советской красотой. Россия – это Спарта по сравнению с Афинами. Наверняка спартанские женщины походили на сегодняшних русских женщин: крепкие, с сильными ногами, с широкими плечами, с выступающей челюстью, с большими глазами, с короткими мускулистыми ладонями. Отчасти как женщины у Пикассо.

Так говорил на светском рауте в красной Москве летом 1929 года Максим Литвинов – без пяти минут нарком иностранных дел. Собеседником его был итальянский журналист и публицист Курт Зукерт, ставший писателем Курцио Малапарте. Впрочем, не следует безоговорочно верить литератору-репортеру, который писал о Гитлере-женщине и о вооруженных столкновениях в московских подземных коммуникациях между троцкистами и чекистами в 1927 году. Не нужно доверять и словам советского революционера-дипломата, "проваренного в чистках". Откроем мемуары жены крупного чекиста С. Миронова-Короля – Агнессы Аргиропуло и прочтем о "спартанской" жене Литвинова: Я помню, когда-то видела одну эмигрантскую газету, а там фотография Литвинова с женой за границей, она вся в бриллиантах. Корреспондент пишет иронически: "Надо ли было делать революцию?" А она, Литвинова, была права. Ей надо было высоко себя держать, чтобы не вызвать насмешек за границей.

Малапарте приехал в СССР, чтобы собрать материалы для задуманной им книги о революциях своего века. Он работал в архиве Института Ленина, встречался с советскими писателями и даже сдружился с М. Булгаковым, поэтому читателю не следует изумляться сходству некоторых деталей "Бала в Кремле" и "Мастера и Маргариты".

Малапарте описывал красную Москву символически. Иногда она представлялась ему аквариумом, из которого вытащили доброго Христа-рака в хрупком панцире; в нем оставалась гора скользких окровавленных жемчужин – икринок (русский народ), а вокруг рыскали хищные рыбины – кремлевские политики. Малапарте поражался диковинному сочетанию обломков "старого режима", индустриального размаха и большевистских варварских зиккуратов: Вся Советская Россия казалась мне теперь призраком гигантского кресла, одиноко возвышающегося на фоне убогого пейзажа коммунистической революции с зубчатыми колесами и дымящимися трубами. Мне чудилось, будто в этом гигантском кресле восседает крохотная мумия ребенка со светящимся фарфоровым личиком, с изгрызенным мышами левым ухом.

Серьезное впечатление произвела на Малапарте революционная знать, с которой он познакомился на светских и дипломатических вечерах. Итальянец с близкого расстояния наблюдал клубок кремлевских змей – жен и любовниц ключевых функционеров: Каменева, Бубнова, Буденного, Егорова, Луначарского, Карахана… Новоявленный историк революций и переворотов чувствовал обреченность этой новой знати, красовавшейся в парижских платьях от Скиапарелли, диадемах-кокошниках и колье розового жемчуга: сквозь шум венских московских вальсов слышалась металлическая поступь советского Бонапарта – Сталина.

Во второй половине 40-х гг. Малапарте приступил к сочинению "русского" романа, но так и не завершил задуманного. Сохранились лишь первые главы-очерки, опубликованные вместе спустя полтора десятилетия после смерти автора. В образцы себе он избрал Марселя Пруста – беспристрастного описателя упадка буржуазии. Малапарте намеревался стать таковым для советской буржуазии. Любовной интригой сюжета могла быть история знаменитой балерины Марины Семеновой и сподвижника Троцкого – дипломата Льва Карахана (расстрелян в 1937-м). Политической интригой – неудержимое возвышение Иосифа Сталина. Возможно, эти две линии пересекались в какой-то момент. Следуя в фарватере Пруста, Малапарте даже подумывал назвать книгу "По направлению к Сталину". Придумав своих Свана – Карахана и Одетту – Семенову, он не позабыл и московского барона Шарлю: Для меня он был идеальной маской троцкизма – гротескный и похоронный персонаж с нарумяненным лицом, подведенными глазами, розовыми блестящими ногтями, сидящий, словно труп, в углу старого ландо. Малапарте изобразил Дмитрия Флоринского (расстрелян в 1939-м), начальника протокольного отдела Наркомата иностранных дел, жертву "дела гомосексуалистов" 1934 г. (кстати, Флоринский приходился дядей Игорю Савицкому – создателю знаменитого музея в Нукусе).

Итак, Малапарте писал о спутницах наркомов и дипломатов, тогда как еще героиня этой заметки, будучи их сверстницей, относилась к следующему поколению советской знати – чекистскому. На рубеже 1920–1930-х гг. значение структуры ОГПУ в жизни страны становится определяющим. Особенно ценен внимательный сторонний взгляд, поэтому стоит процитировать Артура Кестлера, находившегося в СССР в 1932–1933 гг.: На каждом вокзале имелось железнодорожное ГПУ; это был стальной каркас, скреплявший пирамиду воедино. Все же характерно, что он подчинялся не правительству и не местной администрации, а службе безопасности. Не террор, а само вездесущее присутствие этой организации, без которой невозможно обойтись, ибо только она способна что-то сделать, определяет жизнь тоталитарного полицейского государства.

Агнесса Аргиропуло родилась в Майкопе, дедушка ее провел 8 лет на каторге по обвинению в убийстве, отцом был грек, не слишком преуспевший коммерсант, матерью была Революция: После прихода красных слух пошел такой: будет объявлена свободная любовь, ни одна женщина никому не должна отказывать. Старшая сестра Лена жила с мужем и любовником, подобно персонажам "Третьей Мещанской". Агнесса не проявляла рвения к ведению хозяйства, но мужчины – столпы дома ее влекли: Мне нравились только такие, перед умом и авторитетом или силой и доблестью которых я могла преклоняться. Мужьями Агнессы последовательно становились пограничник Иван Зарницкий, чекист Сергей Миронов и разведчик Михаил Король (последние приходились друг другу двоюродными братьями). Первое ее приданое преимущественно состояло из подарков неудачливого поклонника Абрама Ильича, а импровизированным кортежем невесты выступали чекисты-пограничники, подчиненные Зарницкого. Молодая да ранняя Агнесса быстро усвоила принципы построения номенклатурной карьеры. Поповича Зарницкого в Северо-Кавказском пограничном округе вскоре "подсидел" Фриновский (будущая правая рука Ежова), и муж, недолго послужив в милиции, стал всего только управляющим на обувной фабрике в Ростове.

Агнесса, не без самонадеянности сравнивая себя с Анной Карениной, начала осаду перспективного красавца из ГПУ – Сергея Миронова: Породистое лицо, высокий лоб, изогнутые брови, чуть прищуренные улыбающиеся глаза необычной формы и эти удивительные ресницы… Он был очень честолюбив, ему всегда надо было первенствовать, даже в такой мелочи, как игра в шахматы или бильярд. Сергей Миронов (Мирон Король) отличился в 1925 г., когда руководил поимкой лидера повстанцев в Дагестане и Чечне – имама Гоцинского. Шесть лет продолжался роман Агнессы и Мироши, в 1931 г. он был назначен заместителем полпреда ОГПУ по Казахстану и уехал туда с чужой женой. Отношения были урегулированы лишь в 1933 г. в Днепропетровске, где Миронов возглавил областное управление ОГПУ-НКВД: Все загсы Днепропетровской области были подчинены Мироше, и он вызвал к себе на дом работника загса. Тот развел нас с Зарницким, а Миронова – с Густой и соединил нас с Мирошей. Все это совершилось за полчаса. Приезжаем в Киев, а слух, что мы поженились, достиг Киева раньше нас, все поздравляют. Нарком внутренних дел Украины Балицкий смеется, требует: "Свадьбу! Свадьбу!" Все это так неожиданно было, я даже белое платье сшить не успела. Денег нам на свадьбу Балицкий дал, ну, конечно, государственных, а каких же еще?

Многократные уверения мемуаристки в сильной любви к Миронову перемежаются описанием флирта Агнессы с начальником ее мужа – наркомом внутренних дел Украины В. Балицким – стройным и веселым Зигфридом, на который нервно реагировала жена последнего. Со странными намеками Агнесса пишет об их с Мироновым приемной дочери – тоже Агнессе. Официально она считалась дочерью Павла Аргиропуло (родного брата), которого оставила жена. Но родственники Миронова создали легенду, что Агуля была дочерью Агнессы, да и сам Сергей говаривал: Вся в тебя.

​Повседневная жизнь высокопоставленных чекистов и их домочадцев напоминала быт колонизаторов на захваченной территории: после нас – хоть потоп! Жена полпреда ГПУ в Казахстане Каруцкого покончила с собой, и он устраивал оргии. Пока голодающие дети Караганды ели друг друга, в ОГПУ Петропавловска пировали поросятами и апельсинами, а в Новосибирске вкушали пирожные с начинкой: мороженое с горящим спиртом. Жили Мироновы на широкую ногу: У нас было несколько человек обслуги. Мария Николаевна – она нам стряпала и всюду с нами ездила, как член семьи – я без нее не могла; Ирина – она нам приносила паек и всё, что положено из специальных магазинов и столовых; горничная, которая убирала и подавала к столу; прачка, которая стирала и гладила и помогала другим, когда не было стирки… В Новосибирске (в 1936–1937 Миронов возглавлял УНКВД по Западно-Сибирскому краю) нам предоставили особняк бывшего генерал-губернатора. Там был большой сад, в нем эстрада, где выступали для нас приезжающие и местные актеры. В самом дворце устроили нам просмотровый кинозал. И я, как первая дама города, выбирала из списка, какой именно кинофильм сегодня хочу посмотреть. У меня был свой "двор", меня окружали "фрейлины" – жены начальников, и они соперничали за мое расположение.

Мироновы с 1933 г. жили в Днепропетровске, а Кестлер с друзьями – в 1932-м в тогдашней столице Украины Харькове. Условия быта отличались разительно: Я далеко не сразу ощутил размеры постигшего Украину бедствия, поскольку в привилегированном магазине для иностранцев царило относительное изобилие, но с первого же дня меня насторожило отсутствие потребительских товаров. В свободной продаже имелись лишь марки, липучки для мух и презервативы. Весть, будто в тот или иной магазин что-то завезли, распространялась мгновенно, и люди кидались покупать все подряд. Завидев очередь, прохожие тут же присоединялись к ней. "Хвост" заворачивал за угол, и стоявшие в конце понятия не имели, "что дают". Я пристрастился к этому национальному виду спорта и уже на второй день явился домой с губной гармоникой и пятновыводителем – эта жидкость прожгла дырку в выходном костюме Алекса.

В 1938 г. Мироновы получили шестикомнатную квартиру в Доме правительства на ул. Серафимовича, год спустя – после ареста мужа – Агнесса принуждена была съехать, но вещей осталось немало: несчастье эвакуации 1941 г. – пропажа 14 чемоданов (из них три – ценнейших!). Эта женщина обладала любопытным свойством памяти: много лет спустя она безошибочно могла описать, в каком наряде была на том или ином светском или протокольном мероприятии. Культ Сталина вызывал у Агнессы некоторое сожаление по не вполне обычным причинам, и вот как она упоминает о своем присутствии на чтении конституционного доклада вождя: Нам ведь на таких всяких встречах надлежало выглядеть "синими чулками", даже легкого платья не наденешь. Строгий костюм, разве что белый воротничок!

19 августа 1937 г. Миронов получил ответственное назначение полномочным представителем СССР в Монголии, где борьба за власть среди верхушки вступила в решающую фазу. Главными конкурентами были Чойбалсан и военный министр Дэмид. Пока поезд с Фриновским и Мироновым ехал в Улан-Удэ, в другую сторону по Транссибирской магистрали двигался состав с делегацией Дэмида. 22 августа на станции Тайга военный министр умер вместе с одним из своих адъютантов, "отравившись консервами". Тела привезли в Москву и моментально кремировали. Агнесса эту историю рассказывает с фактическими ошибками, зато в ее воспоминаниях есть фразы о фактической оккупации Монголии ее северным соседом: Едем, как по следам войны, – впереди нас прошел корпус Конева. Кусты, деревья поломаны, дорога танками искорежена. Миссия Миронова – Фриновского сопровождалась террором, жертвами стали 3–5% населения страны.

Падение Ежова вызвало цепную реакцию – началась очередная "чистка" НКВД. Несмотря на то, что Миронов к тому времени возглавлял Дальневосточный отдел наркомата иностранных дел, 6 января 1939 г. пришла его очередь превратиться из палача в жертву. Миронов был арестован и через год расстрелян. Мемуаристка говорит о намерениях мужа покончить с собой в случае неминуемого ареста и сочиняет пространный психологический этюд, почему Мироша не сделал этого. Судя по косвенным данным, он рассчитывал сохранить жизнь и охотно сообщал о преступлениях своих руководителей.

Безутешная вдова скоро нашла замену Мироше, причем в пределах семьи. Третьим ее мужем стал Михаил Король – секретный агент в Польше (1920–1921) и США (1935–1938), функционер в кинематографии (1931–1934), редактор периодики, сценарист. Значительную часть совместной жизни Агнесса и Михаил провели в советских лагерях: Король был репрессирован в 1944–1949 и 1950–1956 гг., Аргиропуло была арестована в эвакуации в Куйбышеве (1942), обвинили ее в торговле на "черном рынке", приговорили к 5 годам лишения свободы.

На склоне лет Агнесса сожалела, что ей отказывали в реабилитации Сергея Миронова, простодушно и бесстыдно уравнивая совсем разных жертв террора: Весной я пошла на кладбище и забрела на могилу Зинаиды Райх. Там я увидела памятник Мейерхольду. Так теперь многие делают: ставят памятник, хотя неизвестно, где на самом деле тлеют тела убитых. Если бы Мирошу реабилитировали, я бы тоже так сделала: выбила бы его имя на семейном памятнике Королей.

Начальник Миронова – нарком Литвинов ошибся в своем пророчестве, сообщенном Малапарте. Новой советской женской красоты не получилось: всего лишь "бытовые женщины" – мещанки, жаждущие купаться в пошлой роскоши.