Либеральное просвещение – просвещение образом жизни?

Николай Подосокорский, публицист, заведующий кафедрой новых медиа и связей с общественностью Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого.

Панельная дискуссия Либеральной миссии «Глобализация и либеральная демократия» выходит на проблемы современного политического образования.

Сам термин «либеральная демократия» привычен и удобен для политологов и теоретиков, но мало применим к описанию реальных политических процессов в России на языке, понятном большинству граждан. К примеру, в Государственной Думе уже более четверти века представлена Либерально-демократическая партия России (во главе с Владимиром Жириновским), пользующаяся поддержкой миллионов россиян, которая, однако, по факту не является ни либеральной, ни демократической, и это давно никого не смущает. Подобный диссонанс формы и содержания проявляется и в многочисленных соцопросах, когда одни и те же люди могут жестко критиковать «либералов» и «либерализм», но при этом считать конкретные права и свободы человека, записанные в Конституции, безусловной ценностью, которую надо оберегать от излишнего давления со стороны бюрократии и силовиков.

Проще всего сказать, что непросвещенные массы традиционно плохо понимают устоявшиеся в науке термины и суть вещей, а эксперты говорят на более точном и выверенном языке, но и в этом можно усомниться, поскольку ясности нет почти ни у кого. Главный показатель всеобщей растерянности – непонимание, куда движется и как изменится Россия в течение хотя бы ближайших 10 лет. То есть планы, опасения, надежды, мечты, призывы, желания и страхи есть, а взвешенного знания и глубокого понимания – почти не наблюдается. Одни убеждены, что авторитаризм закончится естественным образом, вместе с уходом с политической сцены нынешнего авторитарного правителя, потому что такова сама логика модернизации, на которую обречены все страны, включая и Россию. Другие - что без мощного запроса снизу на демократию и правовое государство, который из фактора временного недовольства стал бы величиной постоянной, определяющей развитое гражданское общество, новая элита в скором времени снова перепишет правила игры под себя, несмотря ни на какие чисто формальные ограничения и конвенции. Подавляющее большинство экспертов при этом убеждено, что всерьез прогнозировать будущее мира в целом и России в особенности, дело неблагодарное, не достойное профессионалов и вообще едва ли возможное в принципе, но это лишь показывает, что качество их описания текущей ситуации и понимания предыдущих эпох оставляет желать лучшего, ибо будущее самым непосредственным образом вырастает из прошлого и настоящего, и нельзя разбираться в одном, ничего не понимая в другом.

Сегодня либеральная демократия - это нечто, чего, возможно, желало бы достичь в России космополитичное меньшинство, ориентирующееся на западные образцы государственного устройства последней четверти XXвека, но чего в нашей истории никогда не было и, скорее всего, уже не будет. Проблема состоит в том, как соединить в российских условиях демократию и либерализм, возможно ли это в принципе и стоит ли вообще этим заниматься? Оба термина не являются понятными и близкими большинству россиян, не вызывают у них безусловных симпатий, то есть в любом случае, говоря о пользе либеральной демократии в ее практическом применении, необходима адаптация языка, смещение акцентов с западных образцов прошлого века на современные российские реалии, но, прежде всего, личный пример тех, кто считает себя либеральными демократами. Давно замечено, что у нас даже самые прогрессивные партии, общественные организации и творческие союзы интеллигенции устроены совсем не демократически, а по т.н. схеме «Вождь и племя» (термин Сергея Цыпляева), и резкая смена харизматичного лидера, который занимал председательский пост более десяти лет, чревата расколом и угасанием этих структур. Иными словами, пока наше общество не научится создавать работающие демократические структуры снизу, с регулярно сменяемым руководством, реально подотчетным членам объединения, с коллегиальным правлением, с прозрачными механизмами принятия решений, с жесткой приверженностью собственному Уставу, который остается неизменным длительное время, и т.п., восприятие демократии на национальном уровне будет весьма размытым, настороженным и отвлеченным.

Что касается либерализма, то его будущее связано с преодолением многочисленных табу (религиозных, политических, сексуальных), которых в современном западном обществе отнюдь не меньше, чем в российском. Фейсбук, блокирующий пользователей за публикации цифровых копий картин ренессансных художников, на которых изображена обнаженная женская грудь, или «неполиткорректные» цитаты из классических произведений мировой литературы, нисколько не либеральнее соцсети «В контакте», охотно выступающей орудием политической цензуры. В эпоху глобализации, тотального распространения Интернета и повсеместного использования технологий слежки за людьми, свобода самовыражения, защищенность человека от произвола государства, право на тайну частной жизни по-прежнему являются важными гуманистическими ценностями. Однако наступление на эти ценности идет не столько извне, когда якобы плохие охранители и автократы подавляют хороших либералов и демократов, а изнутри, когда сами люди не находят в себе мужества пользоваться собственным умом и здравым смыслом в каждом мгновении своей жизни, перекладывая всю ответственность за принятие решений и оценку происходящего на нечто якобы большее, чем они сами: государство, церковь, транснациональные корпорации, политические партии, различные религии, идеологии, течения и др. В этом смысле более продуктивной в плане общественного развития ближайших лет могла бы быть просветительская работа непосредственно с гражданами через систему дополнительного образования, чем сосредоточение на политическом торжестве определенной идеологии и бесконечном улучшении ветшающих государственных институтов.

Вопросы от модератора дискуссии: 

Ирина Чечель:

Николай Подсокорский:

В связи с крушением Советского Союза и окончанием Холодной войны появилась иллюзия, что история завершилась, и либеральная демократия, наконец, стала тем финальным образцом, к которому постепенно и со скрипом (через т.н. волны демократизации) придут самые разные страны, включая посткоммунистическую Россию. США и Евросоюз воспринимались тогда в качестве наглядных примеров того, что государство, общество, экономика могут быть устроены совсем иначе, чем в тоталитарном СССР, - без жесткого подавления инакомыслия и инициативы снизу, диктата одной партии, несменяемых правителей, всесилия спецслужб и проч. – и такой порядок вещей делает их лишь сильнее, устойчивее и богаче. Казалось, что наступает эпоха мирового согласия и благоденствия; свободы, равенства и братства; и теперь мягкая сила окончательно заменит грубую, а большие войны и тирании останутся в далеком прошлом.

 Однако вскоре выяснилось, что бедность и непросвещенность – слишком шаткий фундамент для построения либеральной демократии, и сами по себе новая Конституция и номинально демократические институты не гарантируют ни процветания, ни гуманизации, ни равноправия. Оказалось, что Россия по-прежнему слишком большая и сложная, чтобы влиться в западный либерально-демократический мир на тех же основаниях, что и страны Восточной Европы. Да и условный Запад не успевал переварить наследие Холодной войны и, конечно, не был готов всерьез заниматься еще и российскими проблемами с целью взаимной интеграции. В итоге к концу девяностых годов в российском обществе произошло заметное разочарование в западном пути развития и откат в сторону привычного авторитаризма с новым непогрешимым и несменяемым вождем, который знает «как надо». Многие известные либералы тогда искренне считали, что демократия на данном этапе скорее препятствует экономическому развитию, что народ в его нынешнем темном состоянии сам не способен выбрать умных и компетентных представителей и неизбежно предпочтет им популистов, бандитов и фашистов, что нам нужен «русский генерал Пиночет», который будет наделен неограниченными полномочиями для наведения порядка и проведения успешных реформ.

События XXI века в России и мире продемонстрировали следующие уроки:

1) Либерализм без демократии быстро вырождается в пустую риторику и начинает оправдывать авторитаризм (явление т.н.

«системных либералов»).

2) Либеральная демократия больше не воспринимается как необходимый элемент политического и экономического доминирования в мире. Это связано с усилением позиций Китая и других недемократических стран.

3) Либеральная демократия на Западе оказалась не такой крепкой и устойчивой, как казалось ранее, и сейчас пребывает в кризисе. Среди наиболее очевидных маркеров – нарастающие сложности с ассимиляцией миллионов мигрантов и их потомков, получивших гражданство, но придерживающихся совсем иных, не либеральных и не демократических ценностей; угроза терроризма, побуждающая власти к ограничению прав граждан и расширению полномочий спецслужб; Brexit; вырождение либерализма в политкорректность с жесткими санкциями за нарушение многочисленных изощренных запретов; набирающий силу правый и левый популизм; экономические проблемы ряда стран ЕС, грозящие социальными волнениями и дальнейшей трансформацией Евросоюза;

4) Мир вовсе не застрахован от новой большой войны и перекраивания границ государств, причем если произойдет какая-то масштабная катастрофа с применением ядерного оружия, то это может спровоцировать отнюдь не укрепление, а ослабление, а, может, что и гибель хрупкой либеральной демократии;

5) Стремительное развитие новых технологий, компьютеров и смартфонов, интернета вещей и биохакинга, искусственного интеллекта и bigdata, значительно опережающее этический прогресс, является серьезным вызовом для человечности и либерализма. Система т.н. социального рейтинга, широко используемая в коммунистическом Китае, вскоре может быть внедрена и в остальном мире. Последствия порабощения миллионов людей гаджетами и алгоритмами хорошо показаны в современных антиутопиях вроде британского сериала «Чёрное зеркало» или романа Виктора Пелевина «iPhuck 10».  

Ирина Чечель:

Николай Подсокорский: 

Наличие кризиса уже само по себе должно побуждать к просветительству, потому что, на самом деле, если бы не было всех этих социальных противоречий и проблем, то отпала бы и всякая необходимость в просвещении умов. В нынешних российских условиях, где легальная оппозиционная политическая деятельность практически запрещена и криминализована, задачу просвещения должны выполнять не политики, а ученые, гражданские лидеры, которые не столько стремятся к личной власти, сколько способствуют оздоровлению общественной атмосферы и облагораживанию нравов. Надо отказаться от примитивной схемы, согласно которой, самое главное - заменить старых и коррумпированных политиков на новых и «честных», а заниматься изменением общества в целом, чтобы любая власть была вынуждена считаться с гражданами не потому, что ей это зачем-то надо в данный момент, а потому что иначе она просто не сможет функционировать. Сейчас в России, несомненно, гораздо больше возможностей для просветительства, чем их было в Советском Союзе, когда Александр Солженицын призывал «жить не по лжи». Есть интернет, социальные сети, мессенджеры пока еще позволяющие устанавливать широкие горизонтальные связи без санкции государства.

Ирина Чечель:

Николай Подсокорский: 

В эпоху постмодернизма и постправды, наверное, вообще не может быть монопольной идеологии – стремление к ней является признаком ограниченного ума и религиозного фанатизма. Сегодня один и тот же человек может позиционировать себя как консерватор и традиционалист в культуре, либерал в политике (особенно в отношении к различным законодательным запретам, сковывающим общественное развитие), левый в экономике и правый националист в геополитике. Причем это вовсе не исключение, а специфика современного мироустройства, в котором персональная идентичность крайне сложна и многосоставна. Поэтому более разумно объединяться не вообще, на долгие годы, на основе общей идеологии, а на какое-то более короткое время, для решения практических задач и конкретных проблем. То есть целесообразнее каждый раз создавать новые тактические союзы со всеми заинтересованными силами и воспринимать такое социальное поведение как норму, а не пытаться сколотить из абсолютно разных людей скучные старомодные партии или политические движения с «правильными» взглядами и общей теоретической базой.

Ирина Чечель:

Николай Подсокорский: 

Лучшее просвещение – это соответствующий образ жизни тех, кто исповедует те или иные взгляды. Иначе говоря, либералы должны жить так, чтобы другие, глядя на них, тоже захотели стать либералами. То, о чем я говорю, может звучать несколько комично, в силу языкового разрыва, о котором я упоминал ранее, но иного способа нет. Пока же в России либерализм в основном является уделом узкой прослойки интеллигенции, живущей, главным образом, в мегаполисах, и материально обеспеченного среднего класса, также сосредоточенного, большей частью, в Москве и Санкт-Петербурге. При этом свободы хотят если не все, то многие. Однако, чтобы эффективно заниматься либеральным просвещением, надо говорить с людьми на понятном им языке и воспринимать их самих не как средство для торжества либеральных идей, но, наоборот, содействовать их освобождению здесь и сейчас (в том числе внутреннему), и не через политические лозунги, а через общественно полезную и интеллектуальную деятельность по борьбе с ложными табу и предубеждениями. Очень трудно объяснить условному бюджетнику в провинции всю прелесть либерализма, когда он больше всего боится потерять малооплачиваемую работу и хорошо помнит полуголодные времена, когда о свободе и демократии не говорил только ленивый. Но вполне можно создать вокруг самого себя атмосферу свободы и разума, - словом, действовать как идеальный гражданин, вопреки обстоятельствам, без ненависти к недемократической власти и презрения к тем, кто ее поддерживает или занят только личным благополучием.   

Какого-то более детального готового рецепта у меня нет, но позволю себе процитировать замечательное стихотворение Евгения Евтушенко «Лесгафт», посвященное выдающемуся деятелю дореволюционной России, врачу и педагогу Петру Францевичу Лесгафту:

“Все это – холодный мой рацио, плоды размышлений – увы! Но в будущем нашем, Петр Францевич, скажите, что видите вы?" Я вижу Россию особенной – Россию без власти кнута, без власти разбойно-оглобельной – мне чужды и эта, и та. Но будет в ней власть не ублюдочная, а нации лучшая часть". "Наив... Ни сегодня, ни в будущем не может народной быть власть. Народ – это быдло, Петр Францевич, и если порою народ ярмом недовольно потряхивает, то вовсе не в жажде свобод. Ему бы – корма образцовые, ему бы – почище хлева... Свобода нужна образованному, неграмотному – жратва. Зачем ему ваши воззвания?" "Борьба за свободу – сама великое образование". "А может, лишь смена ярма?!" "Стращаете? Я – с оптимистами. Еще распахнется простор, еще государыней Истина взойдет на российский престол. Конечно, немножко мы варвары, конечно, немножко зверье, и мы из истории вырваны, но сами ворвемся в нее. Наследники Пушкина, Герцена, мы – завязь. Мы вырастим плод. Понятие "интеллигенция" сольется с понятьем "народ"..." "Да будет мне вами позволено спросить на нескромный предмет, - вы с кафедры вроде уволены, а держитесь, будто бы нет? Простите вопрос этот каверзный, но я любопытен – беда. "А я – гражданин. С этой кафедры уволить нельзя никогда".”