Буддизм: диагностка кармы или диагностика совести?

КАРМА И ПОКАЯНИЕ

         Вы верите в судьбу? -- внезапно спросил его граф Сарадин. --
         Нет, -- отвечал его гость. -- Я верю в Суд Господень.

                                                  Г.К.Честертон [873]

Два примера того, действительно ли обогащаются и просветляются мысль и
духовный опыт христианина, если в них появляется примесь буддизма, мы
сейчас рассмотрим подробнее. Сначала возьмем предельный случай, а
затем более частный. Сначала посмотрим, как доктрина кармы в целом
соотносится с Евангелием, и к каким выводам приводит теософов попытка
переиначить христианство под Карму. Затем приглядимся к попытке С.
Лазарева примирить кармизм и Евангелие.

Евангелие возвещает людям прощение. Прощение -- это не перемена
отношения Бога к нам. Это -- освобождение от греха. Мое прошлое больше
не определяет автоматически мое будущее. Если я откажусь отождествлять
себя с тем дурным, что было в моей жизни, -- Бог готов меня принять
таким, каким я стану в результате покаянного преображения, и готов не
поминать того, что было в моей жизни прежде.

Прежде всего покаяние и есть такое растождествление, волевое и
сердечное отталкивание от того, что раньше влекло к себе. Много раз
уже говорилось, что "покаяние" (греческое "метанойя") означает
"перемену ума". "Было просто стыдно грешить, -- описывает покаянное
пробуждение христианская писательница. -- Грех окончательно перестал
быть чем-то привлекательным. Он казался теперь глупым, суетным,
мелким" [874]. Это именно событие во внутренней жизни человека. Не
ритуал и не скороговоркой пробормотанное: "Господи, прости". Это --
крик, поднимающийся из сердца: "я больше не хочу так жить, я больше
не хочу Тебя терять!" Покаяние -- не просто "критическая самооценка";
это движение души к потерянному было Богу

И это движение столь значимо в себе самом, что способно мгновенно
создать нового человека. "Брат спрашивал авву Пимена: я сделал великий
грех и хочу каяться три года. -- Много, -- говорит ему Пимен. -- Или
хотя один год, -- говорил брат. -- И то много, -- сказал опять старец.
Бывшие у старца спросили: не довольно ли 40 дней? -- И это много, --
сказал старец. Если человек покается от всего сердца, и более уже не
будет грешить, то и в три дня примет его Бог" [875].

Именно потому, что покаяние -- это путь, движение, подвиг, в
святоотеческой мысли своим антонимом оно имеет... "отчаяние".
"Покаяние есть отвержение отчаяния", -- определяет преп. Иоанн
Лествичник [876]. Отчаяние говорит: ты не сможешь быть другим. У тебя
нет будущего. Откажись от труда. Теперь тебе терять уже нечего -- так
поживи "как люди". Отчаяние учит видеть в Боге голую Справедливость.
Если ты нарушил закон -- от воздаяния не уйти. Мысль о Боге тогда
становится предметом ужаса... Не страх Божий поселяется в человеке, а
страх вспоминать о Боге.

Поэтому и советует преп. Иоанн Лествичник: "Если мы пали, то прежде
всего ополчимся против беса печали" [877]. Иногда логика этой борьбы
может подсказывать неожиданные средства для духовной самозащиты от
искушения отчаянием.

"Пролог" (21 мая) рассказывает о том, как необычно некий инок
избавился от впадения в отчаяние: Некий брат пошел набрать воды в реке
и встретил женщину, стирающую одежду, и случилось ему пасть с нею.
Сделав же грех и набрав воды, пошел в келию. Бесы же, приступая и
воздвигая помыслы, опечаливали его, говоря: "Куда ты идешь?
Нет тебе спасения! Зачем мира лишаешь себя?" Познав же брат, что они
хотят совершенно его погубить, сказал помыслам: "Откуда вы пришли ко
мне и опечаливаете меня, чтобы я отчаялся? Не согрешил я, -- и снова
сказал: -- Не согрешил". Войдя же в келию свою, безмолвствовал, как я
прежде. Бог же открыл одному старцу, соседу его, что такой-то брат,
пав, победил. Этот старец пришел к нему я говорит: "Как ты
пребываешь?" Он же говорит: "Хорошо, отче". И снова говорит ему
старец: "Не было ли у тебя скорби о чем-либо в эти дни?". Говорит ему:
"Ни о чем". И сказал ему старец: "Открыл мне Бог, что ты, пав,
победил". Тогда брат рассказал ему все случившееся с ним. И старец
сказал ему: "Воистину, брат, рассуждение твое сокрушило силу вражию".

То, о чем догадался инок в своей простоте, о том же написал М. Бахтин
в своей учености: "Только сознание того, что в самом существенном меня
еще нет, является организующим началом моей жизни из себя. Я не
принимаю моей наличности, я безумно и несказанно верю в свое
несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя
сосчитать всего, сказав: вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем
нет, я уже есмь сполна. Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой
на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу
ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и
завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки
зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только
извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого
смысла. Пока жизнь не оборвалась во времени, она живет изнутри себя
надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое
предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей
наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри
самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)" [878].

Стремление "не совпасть с этой своей внутренней наличностью" есть уже
событие внутренней жизни. Само желание изменения уже меняет человека.
Да, христиане верят в "переселение душ", в перемену душ. Только мы
исповедуем, что эта перемена душ должна произойти в рамках одной
земной жизни. Мы бываем разными, мы должны быть разными, иными, чем
сейчас. Но -- "только змеи сбрасывают кожу. Мы меняем души, не тела".
Это самая христианская строчка Гумилева. Покаяние есть новое рождение.
Покаяние дает новую, иную жизнь.

Но чтобы эта перемена была возможна, нужно, чтобы человек был свободен
от своего прошлого. Для того, чтобы не быть под властью временного
детерминизма, чтобы мое настоящее не было просто производной от моего
прошлого, во мне должно быть нечто надвременное. Это то, что в
христианском богословии называется "ипостасью", личностью.

Чтобы изменять свое будущее, человек должен быть свободен не только от
внешне-материальных причин, но и от мира психической причинности,
которую он носит в себе самом. Или, лучше сказать, он не должен быть
сводим к этой причинности, как и к внешней. Человеку необходима защита
от своего прошлого.

Если я тотально зависим от внутренних моих стремлений, то это то же
рабство, но у хороших господ. Кант говорил в таких случаях о "духовном
автомате" [879].

В этой связи Кант считает необходимым говорить о двоякой свободе: "Под
свободой в космологическом смысле я разумею способность
самопроизвольно начинать состояние... Свобода в практическом смысле
есть независимость воли от принуждения импульсами чувственности"
[880]. Аскетика -- это и есть борьба за свободу от "принуждения
импульсами чувственности". Если я не властвую над своими проявлениями,
я семь эти необходимые проявления, я стал автоматом... Но -- "я могу
нового хотения, то есть творить себя" (Н.О.Лосский) [881].

Различение природы и личности помогает обосновать эту независимость
человека от внутреннего детерминизма. Человек существует как
личностная инаковость по отношению к природе -- и потому личность
через свое произволение может сублимировать природные стремления.
"Сублимирует в конце концов свобода и только свобода. Она витает над
всем материалом эмоций, влечений, аффектов, направляя и изменяя
непроизвольно-бессознательные удачные и неудачные сублимации. Свобода
ответственна за все содержания сознания и подсознания"
(Б.П.Вышеславцев) [882]. О. Павел Флоренский в этой связи ставил
вопрос о "воспитанных и невоспитанных сновидениях"...

Здесь сохраняет свое значение аристотелевское понимание "формы" и
"материи". Материал низшей онтологической ступени со всеми его
законами используется в созидании более высоком. Дом сохраняет в себе
кирпичи со всеми их физико-химическими свойствами, но кирпичи не
содержат в себе дома, не предопределяют его архитектуры.
Вот почему дом есть высшая новая ступень бытия, созданная из низшей
материи. Так человеческая свобода вбирает в себя законы мира и
психологии, языка и общества, не растворяясь в них.

Откуда же зло? Оно возникает только потому, что разумное бытие не
тождественно себе самому, не растворяется в своей природе. Именно в
зазоре между личностью и природой возможен распад.

В тех философиях, где нет различения личности и природы, тайна зла
оказывается неразрешенной. Китайский мудрец Сюнь-Цзы полемизирует,
например, в III веке до Р. X. со своим коллегой Мюнь-Цзы, полагавшим,
что природа человека добра: "Я утверждаю, что это неправильно. С
древности до наших дней добро -- это соответствие поступков и
высказываний истинному дао. Если предположить, что природа человека
действительно изначально соответствовала истинному дао, что человек
всегда следовал установленным правилам, то зачем еще существовали
совершенномудрые правители и какое они имели значение? Какое значение
они могли иметь, если природа человека независимо от них
соответствовала истинному дао и, следовательно, установленным
правилам?" [883]. Именно неразличение природы и личности неизбежно
приводит к таким апориям. В этом отрывке замечательно непонимание
того, что человек может действовать не просто как экземпляр рода.
Действия человека здесь однозначно определяются его природой и даже
перед лицом самого себя человек не свободен...

Этому убеждению восточной философии противостоит христианский
персонализм, для которого, напротив, "бытие человека недостойно, если
оно само собой разумеется, если оно механически может быть налажено...
Иначе и не было бы смысла в жизни, и не стоило бы жить такой жизнью, в
которой все уже распределено и гарантированно. Тогда акт жизни, т. е.
собственного переживания фундаментальных отношений был бы избыточен и
ненужен" (М. Мамардашвили) [884].

Если же человек тождествен своей природе, то он неотличим от
животного: как животное целиком растворено в своем восприятии мира,
его реакция всецело обусловлена, так и у человека нет зазора между
ним, его актуальным поведением и внешним миром. Эрос и Танатос
действительно оказываются теми мировыми инстинктами, на скрещивании
которых находится животный мир, в том числе и человек. В современной
философской антропологии, однако, подчеркивается, что специфически
человеческая черта -- - это "способность быть объективным", то есть
возможность относиться к другой реальности не под действием личных
аффектов. Человек может просто любоваться, просто радоваться и даже --
умалять себя ради другого. "В человеке всего более божественно то, что
он может благотворить. Ты можешь стать богом, ничего не сделав, не
пропускай случая к обожению", -- говорил св. Григорий Богослов [885].

Наконец, человек должен быть защищен от мира идеальных ценностей. Он
не должен быть лишь местом проявления высших "реалий", местом
приложения внечеловеческих стихий: языка, архетипов, нравственных
идеалов, платоновских идей и т.п. Человек должен быть защищен от Бога,
чтобы не быть лишь "функцией" Божества.

Оберегая свободу человека, мы должны неизбежно прийти к
персоналистическому монизму христианского типа -- иначе человек будет
растворен в мире безличностности. Метафизическая реальность, причастие
которой дарует нам независимость от мира физического, чтобы даровать
нам независимость и от себя, должна быть сама свободно-любящей, т. е.
ограничивающей свое могущество и свое присутствие перед человеком.
Кенозис Бога есть основа человеческой свободы. Но к кенозису способна
не субстанция, а личность.

Ни одно из этих условий свободы человека не соблюдено в теософии. В
ней не проведена грань между человеком и миром материи. В ней прямо
постулируется, что человек не свободен от своего прошлого. В ней,
наконец, утверждается, что весь мир и человек в том числе есть не что
иное как проявления Абсолюта.

В результате получается то исповедание веры рерихианства, которое
предложил Клизовский... Впрочем, прежде чем его привести, напомню
высокое мнение об этом авторе и его книге Елены Рерих: "Понимаю, что
книга "Основы Нового Миропонимания" кому-то пришлась не по вкусу -- не
совсем приятно, когда вам наступают на больные мозоли " [886]. Теперь
же посмотрим, на каких мозолях топчется г-н Клизовский: "Воздаяние
людям за их поступки производит не Существо, хотя бы и очень высокое,
хотя бы и сам Бог, Которого можно было бы упросить, но слепой закон,
не обладающий ни сердцем, ни чувствами, которого ни упросить, ни
умолить нельзя. Человек не может дать ничего закону, чтобы получить от
него больше, он не может его любить и не может рассчитывать на
ответную любовь со стороны закона. Греческая Фемида говорила древнему
греку то, чего не знает современный христианин, что воздаяние за дела
производит не премудрый Господь, но слепой и вместе с тем разумный
закон. Религиозно настроенный христианин может молиться своему Богу
хоть с утра до вечера, может каяться в своих грехах хотя бы каждый
день, может разбить себе лоб, кладя земные поклоны, но он не изменит
этим своей судьбы ни на йоту, ибо судьба человека складывается его
делами, за которые закон Кармы приведет соответствующие результаты, и
результаты эти нисколько не будут зависеть ни от молитв ни от
поклонов, ни от покаяния" [887].

Этот символ оккультной веры стоит хотя бы нескольких минут внимания.
Во-первых, из него с неоспоримой очевидностью следует, что все
заявления оккультистов о том, что они христиане, не более чем
рекламная ложь. Для того, чтобы выдать изложенное Клизовским учение за
христианство, надо крепко забыть и о молитве разбойника, и о покаянии
Марии Магдалины, и о покаянии Давида. Евангельская притча о блудном
сыне явно ничего не сказала Клизовскому о том, как покаяние может
изменить жизнь человека. Христос же не был учеником Клизовского, а
потому в "невежестве" Своем сравнивал Бога с любящим Отцом, а не со
слепым законом.

Во-вторых, из этого оккультного credo явствует, что к разряду такой же
рекламной лжи относится уверение Рерихов (учителей Клизовского) в том,
что они единомысленны с Оригеном. Последний не только написал трактат
о пользе молитвы, но и поддержал в нем церковный обычай его времени
троекратных молитв в продолжение дня: "Вся жизнь христианина должна
быть непрерывной великой молитвой. Одну часть этой великой молитвы и
образует обыкновенная так называемая молитва, которая каждодневно
должна быть совершаема по меньшей мере по три раза" (О молитве, 12).
"Должно далее знать, что и преклонение колен необходимо, когда кто
собирается каяться пред Богом в грехах своих и молить Его об исцелении
от них и прощеньи их" (31).

В-третьих, обращает на себя внимание, с какой легкостью оккультисты
переходят с философских высей к повторению обычных антихристианских
пошлостей типа уверения в том, что христианская молитва есть
"разбивание себе лба в земных поклонах".

Этой формулой почему-то принято высмеивать христиан. Но за все годы
моей церковной жизни мне не доводилось видеть ни одного христианина, у
которого были бы шишки на лбу от поклонов. А вот в Шамбале такие люди,
оказывается, имеются. "Второй вид коленопреклонения совершают,
простираясь на землю во весь рост. Поскольку по ритуалу полагается
стукаться лбом об пол или о землю, в зависимости от места совершения
поклонов, на лбу набивается синяк и образуется опухоль, а иногда даже
рана. По особому внешнему виду опухоли и ран знатоки узнают причину их
возникновения, а также определяют, дал ли ритуал желаемые результаты"
[888].

Лишь в литературе я могу найти примеры усиленного "биения челом" -- но
тот контекст, в котором стоят эти образы, никак не располагает к
циничности:

...Храм Божий на горе мелькнул
И детски-чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья.
И шепчет голос неземной:
"Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой.
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной"...
Я внял... Я детски умилился...
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом Бог угнетенных.
Бог скорбящих, Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!

Конечно, у Некрасова это -- стилизация ("лови минуту умиленья"), это
не столько молитва, сколько мечта о молитве... Не вполне ясно, кается
ли Некрасов перед Богом или перед народом, который молится этому
Богу... И все же -- представим, что в эту минуту Клизовский заглянул
бы в этот храм...


Но дело не в оценке коленопреклоненной молитвы (хотя и так вполне
очевидно, что есть такие мысли и чувства, которые во всяком случае
труднее лелеять в сердце, стоя на коленях, чем сидя в кресле). Вопрос,
поставленный Клизовским -- это не вопрос об обряде, об образе молитвы.
Это вопрос о Боге и об отношениях Бога и человека.

Клизовский прав: между его пониманием Фемиды и евангельским
возвещением Бога не может быть ни примирения, ни компромисса. Тут и в
самом деле "нужна максимальная честность и непредвзятость мысли, чтобы
констатировать всю жизненную реальность того, что люди называют
судьбой. Можно сказать так: понятие судьбы перестает играть
доминирующую роль только в мировоззрении абсолютного теизма. Тут перед
нами жесточайшая и беспощаднейшая, свирепейшая дилемма: или есть в
бытии абсолютная целостность, включая все пространства и все времена,
включая всю осознанность этого бытия и все его сознательное
направление -- и тогда существует Божество как Абсолютная Личность и
тогда, в конечном счете, нет никакой судьбы, а есть только самое
большое временное человеческое неведение, или не существует никакой
абсолютно-личностной гарантии в бытии, тогда человек ничего не знает о
реальном протекании бытия не в силу своей временной ограниченности, но
в силу того, что вообще ничего нельзя узнать о бытии в том смысле, что
там и узнавать-то нечего, то есть тогда -- фатализм и судьба" [889].

И тогда, при отвержении Личного и Живого Бога, каяться действительно
бесполезно. "Живая этика" налагает запрет на покаяние и исповедь.
Именно когда речь заходит об исповеди, Рерих говорит: "В чем
заключается самый тяжкий грех церкви? Именно в том, что церковь, на
протяжении веков, внедряла в сознание своей паствы чувство
безответственности" [890]. "Да, именно в этом внедрении в сознание с
детских лет, что у человека есть мощная заступница-церковь, которая за
пролитую слезу и некоторую мзду проведет его к вратам рая, и
заключается тяжкое преступление церкви. Церковь дискредитировала
великое понятие Божественной Справедливости" [891]. Итак, вина Церкви
-- в замене закона "собаке собачья смерть" на проповедь милости и
любви. Вина Церкви в том, что она проповедовала свободу и покаяние,
призывала к раскаянию и исповеди и говорила, что не все предрешено,
что человек хозяин своего сердца, а не "космические законы кармы и
справедливости" *. Вместо "Кармы-Немезиды, рабыней которой является
Природа" [892], Евангелие возвестило прощение. Вместо оккультной веры
в то, что "Светила предопределяют весь путь" (Беспредельное, 304),
Церковь возвестила свободный диалог воли Бога и воли человека.

-----------------------
* Конечно, эта антипокаянная проповедь чрезвычайно уместна в
постсоветской России. Уместна и созвучна пафосу "исторического
оптимизма", полагающего, что любые грехи искупаются и покрываются
просто течением событий, "ходом истории". Одна из самых ярко
антихристианских черт современного сознания сказалась в популярной
детской песенке из мультфильма о Чебурашке: "Если мы обидели кого-то
зря. Календарь закроет этот лист. К новым приключениям спешим, друзья!
Эй, прибавь-ка ходу, машинист!" Покаянию здесь явно нет места. Грехи и
обиды покрываются "календарем", то есть чисто механическим течением
событий -- судьбой -- кармой. Грех не изживается, не исцеляется
покаянием и прощением, а просто оставляется в прошлом. Вообще к
Чебурашке я отношусь хорошо, и к сказке тоже -- там более чем
достаточно светлых и добрых мест. Но вот мультфильмовская песенка,
столь азартно распевавшаяся не только на детских, но и на взрослых
посиделках, боюсь, наложила свой недобрый отпечаток на многие души,
утвердив их в беспокаянном житии.

И этого оккультизм простить ей не смог.

Важнейший постулат оккультизма гласит, что Бог не может и не смеет
прощать. "Никто, даже Высочайший Дух не может простить содеянных
прегрешений, ибо это противоречило бы закону кармы" (Е. Рерих) [893].
Бог не свободен прощать, потому что Сам подчинен закону Кармы.
Однако с точки зрения христианской философии, существо, которое
подчинено чему-то иному, чем оно само, не может считаться Абсолютом.
Но в теософии этот запрет логичен. Ведь Бога вне мира нет. Более того,
Божество само постепенно развивается внутри мира. Естественно, что,
развиваясь по общемировому закону кармы, оно и не может быть от него
свободно. Так что здесь внутренне необходимая логическая связь: или мы
признаем, что Бог может прощать людей, а значит, Он свободен от
кармической необходимости, что, в свою очередь, означает, что Бог не
включен в мир, и, следовательно, мир сотворен Богом; или же мы
считаем, что мир совечен Божеству, и последнее подчинено закону кармы
и ничем не может защитить нашу свободу.

Кант из феномена человеческой свободы выводил существование Бога. Из
этого же феномена можно вывести суждение о том, что мир сотворен Богом
"из ничто". Человек может быть свободен от мира только в том случае,
если свободен от мира Бог. Ибо если Бог не свободен, но скован миром,
то Он не может быть гарантом человеческой независимости от
причинно-следственных цепей.

Свобода человека нуждается в свободе Бога. И поэтому Климент, борясь с
античным пониманием фатума, настаивает и на свободе Бога: "Господь
благ не независимо от своей воли, как огонь, который, и не желая того,
обладает согревающей силой. В полноте свободы своей воли Он осыпает
своими щедротами того, кто добровольно бросается в Его объятия"
(Строматы, VII, 7).

Бог свободен. И, значит, он может весь ход мировых событий повернуть
так, чтобы у человека была возможность выжить даже при самой страшной
и самой настойчивой его ошибке.

Но теософское утверждение автоматичности кармического закона не может
признать за Богом свободы прощать. Г-ну Клизовскому бесполезно
напоминать, скажем, евангельскую сцену о женщине, обвиненной в
прелюбодеянии. Он убежден, будто "воздаяние за свои дела человек
получает не от Господа, но мудрый космический закон отмечает каждый
человеческий поступок" [894]? Христос не имел права простить
блудницу.

Когда христианство говорит о Божием Суде, оно мыслит его не как
безглазую Фемиду. Оно утверждает самодержавие Бога над миром в
надежде, что у монарха есть исключительная привилегия миловать там,
где закон велит карать. Напоминанием именно об этой привилегии монарха
авторитетнейший русский богослов XX века В.Н.Лосский закончил статью
о том, что значит Господство Бога: "Высочайшее право Царя есть
милосердие" [895].

Через всю христианскую литературу проходит уверенность в том, что Бог
выше справедливости. Евангелие началось с возвещения о том, что Любовь
выше справедливости и закона. Преп. Исаак Сирин пишет: "Не называй
Бога правосудным. Хотя Давид называет Его правосудным и справедливым,
но Сын открыл нам, что Он скорее благ и благостен... Почему человек
называет Бога правосудным, когда в главе о блудном сыне читает, что
при одном сокрушении, которое явил сын, отец прибежал и упал на шею
его и дал ему власть над всем богатством своим? Где же правосудие
Божие? В том, что мы грешники, а Христос за нас умер? Где воздаяние за
дела наши? (Слово 60). А в "Древнем Патерике" описывается, как именно
Диавол просит Бога, чтобы Тот справедливо судил людей, по делам их --
в обоснованной надежде, что в этом случае Бог должен будет отречься от
всего человечества [896]...

Теософы полагают, что эта просьба Сатаны была удовлетворена. Если
Евангелие говорит, что Отец передал суд Христу, то теософия уверяет,
что Бог (которого нет) передал суд над миром полностью на
усмотрение... Сатане. "Сатана есть Судья Справедливости Бога (Кармы);
он держит весы и меч", -- приводит Е. Блаватская цитату из
"превосходного", по ее словам, трактата "Тайна Сатаны" [897].

Каяться бесполезно. Бога нет. Его вообще нет, а тем более такого,
который мог бы прощать. В мире вообще ничего нет, кроме кармы. Причины
и следствия от века порождают друг друга, и "в сущности говоря, ничего
кроме кармы не существует. Все Бытие есть лишь нескончаемая цепь
причин и следствий" [898].

И эту цепь нельзя порвать. В одном из селений Индии Блаватская
разговаривала с потомком некогда очень могущественного царя, который
рассказал следующее; во время одного из своих путешествий царь, как
было принято, щедро одарил мудрецов, но при этом забыл одному из
присутствующих принести дары, и, смертельно оскорбленный, тот проклял
царя. В ужасе царь бросился к его ногам и стал молить о прощении. И
вот здесь произошло самое, на мой взгляд, интересное. Мудрец ответил,
что уже поздно: проклятие начало действовать, и остановить его нельзя
-- царь потеряет трон, но жизнь ему и потомкам мудрец постарается
сохранить [899].

Так что же такое -- эта неумолимая карма?

Карме можно дать несколько определений. Самое корректное (то есть
наиболее точно выражающее смысл собственно индийской философии) звучит
так: "Карма -- всякое действие, мотивированное желаниями" [900].
Кармой можно назвать любое "обусловленное бытие". То, у чего есть
причина для его существования, кармично. Влияние одной жизни человека
на следующее его перевоплощение -- это лишь одна из сторон действия
этого общекосмического закона. В этом контексте есть свой смысл в
этимологии, производящей французское слово chause (вещь) от латинского
causa, причина. Вещь -- это причиненное.

Теософы любят приводить пример с камнем, брошенным в воду. Войдя в
воду, камень породил волны. Эти волны кругами расходятся по воде,
порождая друг друга. Камень давно покоится на дне, а волны еще бегут.
Так и человеческое действие. Оно само осталось уже давно в прошлом, а
его последствия сказываются еще годы и века. И нет такой силы, что
могла бы остановить круги на воде или кармические последствия в жизни
людей... Христос умел останавливать морское волнение.

Христианство в принципе иначе ставит проблему. Там, где теософия видит
комплекс "причина-следствие", там христианство видит человека. Можно
изучать волны, произведенные "камнем". А можно заметить, что камень и
волны -- просто не одно и то же. Человек не сводится к сумме тех
воздействий на мир, которые он произвел. Человек вообще не сводится к
своим функциям.

Вся христианская этика строится на принципе различения человека и его
поступков. Однажды к авве Дорофею пришел послушник и спросил: отче,
как могу я исполнить заповедь "не суди"? Если я вижу, что брат мой
солгал -- должен ли я считать, что все равно он поступил право? В
ответ он услышал от старца: Если ты скажешь, что "мой брат солгал" --
ты скажешь правду. Но если ты скажешь "мой брат лжец" -- ты осудил
его. Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение
приговора о всей его жизни. И добавил: а грех осуждения по сравнению с
любым иным грехом -- бревно и сучок по притче Христовой...

В Евангелии сказано "каким судом судите, таким будете судимы" (Мф.
7,2). Эта привычная уже мысль рисует на деле совершенно необычную
ситуацию. Представьте, что человеку, которого уже взяли под стражу и
который неизбежно должен будет явиться на суд, вдруг предлагается
самому написать Уголовный Кодекс (он в былые годы с Президентом в
теннис играл). Он знает, в чем его обвинят на суде. И постарается
составить Кодекс так, чтобы "его" статья трактовалась как можно
мягче... Именно так предлагает нам поступить Христос: "каким судом
судите, таким будете судимы". Сами выберите -- за что вас будут судить
в Последний День. То, за что ты осуждаешь и презираешь своих ближних,
-- не окажется ли в тебе самом?

Но ведь немыслимо жить и не оценивать поступки людей. Значит, вопрос
не в оценке. Вопрос в суде. Как я должен относиться к другим людям,
проще понять, если себя представить перед судом Господа. Мои грехи там
будут очевидны и для меня, и для Судии. Чем я смогу оправдаться?
Только если смогу показать: "да. Господи, это было. Но это -- не весь
я. И дело даже не в том, что было и что-то светлое в моих делах. Дело в
том, что я прошу Тебя: то, что было "моим" -- отбрось в небытие. Но,
отделив мои дела от меня, сохрани меня, мою душу. Да не буду в Твоих
глазах я нерасторжим с моими грехами!".

Но если я рассчитываю на такой суд по отношению ко мне -- я должен
так же поступать с другими людьми. Святоотеческая заповедь дает образ
подобного разделения: "Люби грешника и ненавидь грех".

Итак, важно за "делами" заметить самого человека. Если признать, что
в человеке существует личность -- это не так уж сложно. Но если
по-теософски утверждать, что личности в человеке нет, а есть лишь
сцепление кармических обстоятельств, то за вычетом этих
"обстоятельств", от человека не остается уже ничего.

Для теософии человек есть лишь комбинация некоторых случайно или
закономерно сложившихся характеристик, и каждая из тех компонент, что
составляют наличную психическую жизнь человека, будет действовать
сама по себе, пока не приведет к следующему результату, к следующей
реинкарнационной мозаике. Оккультизм всюду видит лишь некую Единую
Энергию, безличную и даже не знающую и не рефлектирующую себя. Частные
же сознания -- это не более чем случайные всплески на ее поверхности.

Непонятно, однако, как эту космологию можно сочетать с декларациями об
"этике", "творчестве" и "ответственности" человека. Откуда же в
человеке, который есть не более чем сочетание прежних событий, может
взяться та независимость от былого, которая может позволить ему самому
сотворить свое не-кармическое будущее? Что во мне или в мире может
сделать меня столь независимым от моего прошлого, чтобы не оно, а я
сам смог создать и избрать свое будущее? Как может творить человек,
если "карма творит свое" (Беспредельное, 463)?

По утверждению еще одной современной продавщицы "карма-колы", "что
происходит с нами сейчас, не зависит от нас, что же касается нашего
будущего, то оно исключительно в наших руках" [901]. Но в том-то и
дело, что только сейчас, только в моем настоящем я могу создать свое
будущее. Будущее творится не в будущем, а в настоящем. А если все, что
в настоящем окружает меня, и все, что наполняет меня, мои мысли и мои
желания "не зависят от нас", то тогда не я творю мое будущее, а
прошлое создает свою вечность.

Это как раз тот взгляд на мир и на человека, с которым христианство
вполне сознательно вступило в борьбу. Если есть судьба, если "карма
творит свое" -- то мы марионетки. Тогда "напрасно после этого и
доискиваться мне, что за странное животное я представляю -- я, жребий
коего необходимость, который от судьбы наделен желаниями, однакоже
возбуждаемыми какой-то чуждой мне силой" (Климент Александрийский.
Строматы, II, 3). Христианство выступило в защиту свободы человека. Но
этика человеческой свободы может быть обоснована только
антропологически. Чтобы обосновать способность человека самому, а не
под тиранией прошлого, из коего исходят все его части, создавать свое
будущее, должно признать, что в человеке есть личность. Есть та
надвременная и над мирная целостность его сознания, которая обладает
способностью к свободному самоопределению. Но раз теософия видит в
человеке лишь "комплекс сочетаний" -- то и не может она заметить того,
что делает меня свободным от кармического прошлого и от универсума.

Когда Е. Рерих не занимается морализаторством, она высказывает ясное
понимание сути проповедуемой ею системы. "Не легко человеку принять
истину о его зависимости. Ведь ту цепь существований не прервать, не
выделить себя, не приостановить течение. Как один поток Вселенная!"
(Беспредельное, 193). "Предопределение есть следствие заложенной
причины" [902]. Закон кармы можно назвать "слепым в силу его
неизменности, непоколебимости, когда он действует космически
непреложно. Закон кармы становится разумным в действиях человека с
пробужденным разумом" [903]. Последнее, кстати, очень близко сердцу
советского человека, воспитанному на диамате: "свобода -- это
осознанная необходимость".

Клизовский же это описывает еще прямее: признав, что "Закон Кармы, или
закон причин и следствий, есть то, что в обычном понимании значится
как судьба или рок", он утешает тем, что карму можно изучить и увидеть
в ней "порядок, к которому можно приспособиться" [904]. В самом деле,
если человек изучил распорядок лагеря и научился жить строго по режиму
-- вот он уже и свободен.

Познав закон Кармы и его непреложность, человек должен восславить
свои цепи. "Когда дух поймет, как беспрерывно текут проявления жизни,
тогда можно указать на беспрерывность всех цепей. Цепь мысли, цепь
действия, цепь следствий, цепь стремлений, цепь жизней -- одна цепь
предопределяет другую!" (Беспредельное, 451). Когда Е. Рерих думает,
она приходит к логичному выводу: "Нарушить цепь нельзя, но заменить
железные кольца более тонким металлом можно" (Беспредельное, 48). Но
стоит ей заняться пропагандой, -- и лозунги забывают о всякой
философии: "разорвите цепи и откажитесь от кармы быть порождением"
(Беспредельное, 63). В другом же месте она вновь вспоминает о том, что
теософия давно уже преодолела христианский невежественный предрассудок
о личности и свободе: "Творчество магнита жизни состоит из этих цепей.
И дух должен содрогнуться при мысли о нарушении цепи. Если проследить,
как несутся в пространстве рекорды порванных цепей, то содрогнется,
истинно, дух. Достигнет тот, кто примкнул к единству эволюции"
(Беспредельное, 451).

Итак, просвещенный теософ должен делать свои выводы. Во-первых,
каяться некому -- потому что нет личности, а "комбинация сочетаний" не
может стать чем-то иным, нежели она есть. Во-вторых, каяться не перед
Кем, потому что Карма не слышит и не желает, а Бога, свободного от
мировой и собственной кармы, просто нет. В-третьих, каяться
бесполезно, потому что покаяние не может изменить тех следствий, что
были порождены прежде происшедшими грехами. "Около понятия прощения
много непонимания, -- пишет Е. Рерих. -- Простивший полагает, что он
совершил нечто особенное, между тем, он лишь сохранил свою карму от
осложнений. Прощенный думает, что все кончилось, но ведь карма
остается за ним. Сам закон кармы остается поверх обоих участников"
[905. Не важно -- просишь ты прощения у человека и Бога, или нет.
"Карма остается за тобой".

Выбора не избежать: либо есть Личный Бог и человек призван к познанию
его воли, либо и познавать-то нечего, потому что человек нигде не
встретит Собеседника, нигде не встретит тепла любви и свободы, но
будет натыкаться лишь на безжалостные законы. И здесь уж поистине --
"удовольствия мало, если монах и за гробом не находит никого, а только
идеи. Может быть, лучше уж было бы не столь идеально жить и умирать,
но было бы устроено так, чтобы там, за гробом, оказался кто-нибудь,
живая личность, а не общая идея" [906.

Так что перед нами две внутренне прочные связки: или есть свобода
человека -- и есть Бог, трансцендентный по отношению к нашему космосу.
Или -- нет Бога и нет свободы. Итак, дано: христиане фанатично, со
свойственным им невежеством и средневековым мракобесием отстаивают
свободу человека. Рерихи веротерпимо и современно уверяют, что свободы
нет и быть не может. Задача для прессы: доказать, что "Живая Этика"
более гуманистична и демократична, чем христианство...

Как возвестили сами оккультисты, с появлением теософии темное
средневековье кончилось. Никаких "личностей" не обнаружено не только
"там, за гробом", но и в мире людей. А потому -- "настал час указать,
что Величайший Бог -- это Бог непреложного Закона, Бог Справедливого
воздаяния, но не произвола в Милосердии" [907. Теперь больше не будет
звучать невежественных суеверий типа того, что пересказывалось в
христианских монастырях: "Спрошен был старец одним воином: принимает
ли Бог раскаяние. И старец говорит ему: скажи мне, возлюбленный, если
у тебя разорвется плащ, то выбросишь ли его вон? Воин говорит ему:
нет, но я зашью его и опять буду употреблять его. Старец говорит ему:
если ты так щадишь свою одежду, то тем паче Бог не пощадит ли Свое
творение?" [908 Не будет больше таких старцев.

Теософская наука точно установила, что Великие Учителя человечества, в
числе которых она особенно ценит

Иисуса Христа, считали безнравственной проповедь покаяния. Теософская
наука с помощью безупречно выверенной оккультной методики доказала,
что даже Евангелие не проповедовало ничего, кроме Кармы.

Рерихи не вместили новизны христианства -- и поэтому обвинили его в
отсталости. Не теософия, а Евангелие обладает подлинной новизной.
Кармические идеи были известны до Христа. Идеи, проповедуемые ими,
повергали в ужас еще античный мир. Вспомним Софокла: "Ты спрашиваешь
меня, к какому богу я сойду? К богу, никогда не знавшему ни
снисхождения, ни милости, но постоянно облеченному в строгую
справедливость" (цит. -- Строматы, II, 20).

И все же даже не в этом самая темная тайна теософской Кармы.
Последняя (или, как все в оккультизме -- "предпоследняя") тайна
состоит в том, что от вести о бессилии Бога в прощении, от уверения в
том, что никакое покаяние не способно ни на йоту изменить жизнь
человеку и его "карму", надо все-таки придти к выводу, что Карма не
безлика. Живым олицетворением Кармы являются Дхиан-коганы: "эти Высокие
Существа выбирают для каждой развивающейся души соответствующие
условия и место рождения" [909].

Как всегда, в теософии вслед за
философски-обосновываемым запретом на обращение к Богу следует
эзотерический совет: там, где не сможет помочь Бог, там космические
духи смогут по своему выбору помогать тебе.

А имя самого большого космического друга человечества хорошо известно.
"Люцифер есть божественный и земной свет, "святой Дух" и "Сатана",..
есть Карма Человечества" [910]. Как мы помним, Блаватская
отождествляет Люцифера с Астральным Светом. И вот оказывается, что
при чины не сами собой прелагаются в следствия, но что между действием
и причиной, между одной жизнью и следующей есть еще Посредник-Люцифер.
"Астральный Свет есть Всемирная причина в своем непроявленном единстве
и бесконечности. По отношению к человечеству он становится просто
следствиями причин, порожденными людьми в течение их греховных жизней"
[911]. "Само человечество определяет действие и реакцию в великом
Магическом Посреднике" [912].

Значит, будущая жизнь человека зависит от "реакции" Люцифера на его
нынешнюю жизнь. А реакция его известна заранее: он не умеет прощать и
он чужд таким антропоморфическим порывам как "любовь".

23. "ДИАГНОСТИКА КАРМЫ" И ДИАГНОСТИКА СОВЕСТИ

         В том и беда, что прочнее всего держится низшая вера -- в
         приметы, в проклятия, в сглаз, -- и легче всего потерять веру
         высшую, радостную.

                                                  Г.К.Честертон [912]

Одна из самых популярных книг последних лет -- "Диагностика кармы"
С.Н.Лазарева. То, что люди ее читают, мне кажется вполне светлым
знаком. Это значит, что многие люди перестали искать источник зла и
страдания где-то вдали -- в партиях и "властях". Полярное мышление, для
которого "мы" -- это белоснежные ангелы и праведники-страдальцы, а
"они" -- это воплощение всех мыслимых пороков, воодушевляло
"перестройку" (для которой "Мы" означало читателей "Московских
новостей", а "они" -- партократию). "Диагностика кармы" С.Н.Лазарева,
насколько я могу судить по разговорам с читателями этой книги, была
воспринята как призыв к самопознанию. С ее помощью многие стали
задаваться тяжелым и непривычным вопросом: что во мне, в моей жизни, в
моем характере есть такого, что притягивает боль и страдание к моему
миру?

Этот великий вопрос, служащий преддверием христианства, долго вызревал
в глубине умов. "Диагностика кармы" помогла ему пробиться на
поверхность. И при этом предложила слишком пошлый ответ на него.

Если бы Лазарев сказал: "те грехи, что совершил я в моей прошлой
жизни, тяготеют надо мной сегодня" -- это была бы нравственная
проповедь.

Она была бы нехристианской (ибо Евангелие обращается к свободному и
ответственному человеку и потому не знает никакой "кармы" или
"судьбы"). Но все же это была бы нравственная проповедь. Mea culpa --
по моей вине...

Она была бы и философски не слишком убедительной (потому что
представление о карме лишь отодвигает исток зла на несколько поколений
назад; в итоге же человек все равно должен принять на себя
ответственность за зло в мире, но при этом вместо осознания своих
действительных грехов в действительном мире он должен погрузиться в
мир фантазий). Но все же это была бы идея, которая заслуживает
обсуждения.

Увы, "кармическая диагностика" на деле превращается в копание в грехах
ближних. С.Н.Лазарев, например, рассказывает, как он лечил "порчу",
переданную через икону, написанную в прошлом веке художником, никак
не связанным с нынешними обитателями той квартиры, где его икона
оказывает неблагоприятное воздействие. "Диагностика", проведенная
Лазаревым через столетие, показала, что иконописец писал икону ради
денег, без духовного подъема -- поэтому она вобрала в себя "негативную
энергетику", которую и выплескивает на людей... Вывод: "Иконы,
написанные человеком в обычном состоянии, даже освященные в церкви,
могут наносить вред их владельцам" [913].

Особенно любит Лазарев рассказывать ужасные истории о том, как
родители портят карму своим детям. Например, мальчик болеет от того,
что за три года до его рождения отец держал иконы в баре [914].
Лазарев это считает нормальным. Но Бог, возвещенный Евангелием, не
столь злопамятен, как закон кармы...

То, чем занимается Лазарев, слишком часто оказывается поиском чужих
грехов -- грехов предков. Лазаревская "Диагностика кармы" просто
безнравственна: "Допустим, у меня есть кармические нарушения: мой отец
или мать кого-то ненавидели" [915]. С библейских пор выглядывание
греха в своем отце называется хамством...

Закон кармы, оказывается, не есть закон перевоплощений: виноват
оказываюсь не только я, но и мои родители и более далекие предки, и
просто все остальные люди, ибо "на полевом уровне мы едины" [916]. Это
значит, что у моих несчастий может быть любая причина. Лазарев
приводит слова своей ассистентки: "Ты пойми, что все вокруг живое:
телевизор, холодильник, все предметы в доме. И если ты к ним плохо
относишься, они тебе отвечают тем же" *.

----------------------
* Лазарев С.Н. Диагностика кармы. Кн.1, с. 124. Это она Блаватской
начиталась. Теософка э 1 писала, что "гилозоизм есть высший аспект
Пантеизма" (Блаватская Е.П. Тайная Доктрина. -- Рига, 1937.
Т.2, с. 201).

В оккультной доктрине, видящей "все во всем", конкретные причины и
следствия оказываются неразличимы. Все связано со всем. И все что
угодно может быть причиной чего угодно. Пантеистическая философия
"холизма", то есть восприятие мира как абсолютно единого и тотально
взаимосвязанного целого позволяет увидеть причины моих бед вовне, в
других людях и в событиях, прямым участником которых я не был. Карма
людей заложена еще в прототуманностях. Оттуда ползет неизбежная цепь
причин и следствий, которые ныне определяют наши судьбы и характеры.
Из теософских доктрин можно заключить, что все события на Земле -- это
следствия чьих-то грехов на Сатурне или Венере, в наказание за которые
более высокие духи обречены воплощаться в "низших мирах". Например,
"тяжкая Карма Пятой Расы" (то есть современного человечества) была
порождена атлантами [917].

Аналогично и лазаревская "диагностика" ссылками на "иные миры и иные
жизни" может объяснить все, а, значит, не объясняет ничего.

Но кроме того, книжка Лазарева еще и философски безграмотна. Ведь
первый постулат "кармической философии" гласит, что любое "я"
иллюзорно. И поэтому начинать диагноз со слов: "В прошлой жизни Вы
были мужчиной и жили в Австралии" [918] или "В прошлой жизни вы жили в
Тибете, у Вас были большие способности" [919] -- это значит просто
работать непрофессионально. Та философская традиция, на которую
ссылается Лазарев -- традиция тибетских и индийских философских школ
-- отрицает само существование человеческой души.

Вторая книга Лазарева являет еще большее отступление автора от канонов
индийской философии. С точки зрения последней, закон кармы действует
сам по себе, и у него нет своего рода "судебных исполнителей".
Действие закона кармы не персонализировано ни в ком. Действие
человека само порождает свое следствие. Усилить или погасить его могут
лишь действия самого же человека. Если человек копил добро и духовное
благо в одной своей жизни -- то индивид, порожденный итогом жизни
такого подвижника, также будет способен к духовному восхождению и к
прибавлению духовного капитала к тому, через который он был приведен в
бытие.

С точки зрения Лазарева, все обстоит весьма иначе. Есть некая
инстанция, которая разумно управляет течением кармы. У нее есть свой
план относительно людей. И судьба человека, условия его нового
рождения зависят не от того, как раньше жили составляющие его
элементы, а от того, какой смысл вкладывает в это его воплощение некий
"Владыка Кармы".

Лазарев называет его Богом. И в его представлении Божественный Промысл
работает с человеком так: "Чтобы накопить духовный потенциал, он
должен был пройти полную нищету и не упасть при этом духом. Вынести
самые тяжкие удары судьбы. Происходящие события заставят его
усомниться в разумности и справедливости окружающего мира, и чтобы
сохранить свой потенциал, он должен быть устремлен к Богу. Потом
человеку дадут физическую ущербность, а не материальный капитал. В
следующей жизни ему дадут возможность вырваться вперед, почувствовать
себя намного способнее других и тут же пошлют смерть, чтобы ощущение
превосходства над другими ассоциировалось у него со смертью. Так
постепенно будут увеличивать амплитуду, даруя все больше земных
возможностей и счастья, а потом разом разрушая все это, чтобы человек
постепенно перемещал цель жизни на любовь к Богу" [920]. "В этой жизни
к деньгам допускают того, кто в прошлой их не имел и о них не думал"
[921].

Так кто же допускает или не допускает человека к деньгам? Кто
сознательно дает ему возможность жить радикально в иных условиях, чем
в прежней жизни? Кто заботится о том, чтобы человек не впадал в
некоторые грехи, а для того заранее, до их совершения дает ему
болезни, препятствующие той или иной страсти ("Зацепка за мудрость...
блокируется эпилепсией, шизофренией, диабетом, астмой, онкологией,
сердечно-сосудистыми заболеваниями" [922])? Кто, наконец, убирает
человека из жизни именно из опасения, как бы тот не испортил себе
карму?

Так можно говорить только с позиций теизма. Если Лазарев всерьез
настаивает на этих своих мыслях -- он должен покинуть индийскую
философию, покинуть оккультизм и принять библейское понимание Бога.
Бог -- вечный и самосознающий разум. Дух, который есть Любовь я
который в своей свободе и в своей любви вне Себя создал мир как
материальный, так и духовный. Вечный Бог по ту сторону времени и
пространства. Бог создал космос, но Бог не есть ни космос, ни его
законы.

Но если Лазарев примет последовательно теистическую позицию, то будет
невозможно писать бессмыслицу вроде "Есть Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух.
Бог-Сын -- материя, Бог-Дух -- поле, пространство, Бог-Отец -- то, что
их рождает вместе" [923]. Лазареву придется осознать, что космос --
это отнюдь не Бог. Бог -- это не "космическая энергия" или "поле", или
"единство вещество-энергия" ("Информация, энергия, вещество составляют
единое целое. В христианстве -- понятие Святой Троицы" [924]). Это --
Создатель мира. И именно потому, что Бог не есть ни мир, ни его часть.
Он может менять то, что случается в мире. Всемирную кармическую цепь
может остановить Тот, Кто не скован ею.

Если нет евангельского Бога, о котором Отцы говорили, что вся бездна
грехов человека перед Его любовью -- что горсть песка перед морем, то
человеку нет послабления от слепого действия безликого и
нерассуждающего закона кармы. Как однажды написал сам Лазарев,
"система полевой регуляции -- это обратная связь Вселенной. Суть ее
заключается в том, что любое действие человека, хорошее или плохое,
через единство информационно-энергетического поля Вселенной
возвращается к нему обратно" [925].

Может быть, Лазарев пересмотрел свои взгляды и отказался от понимания
Бога как "системы полевой регуляции", которую он отстаивал в первой
своей книге. Но в таком случае (хотя бы для того, чтобы не отягчать
своей кармы) имело бы смысл во второй книге повиниться перед
читателями: "простите, уважаемые, я ложно говорил о Боге, я говорил о
том, что дурно понимал, но теперь мой взгляд стал более близким к
Евангелию, а потому я прошу вас забыть то, что я говорил о Боге и
Карме в первой книге и прошу простить мне мое невежество". Пока же
таких слов от Лазарева не слышно, и потому остается констатировать,
что Лазарев сервирует на стол читателей традиционное блюдо российского
интеллигента под названием "каша в голове".

Полагаю, что даже человек, верящий в реинкарнацию и карму, выразит
недоумение при знакомстве с таким, например, опытом "диагностики
кармы": "Однажды в компании я встретился с молодым человеком, который
очень богат. Он сказал, что швыряет деньги направо и налево, но они
все равно к нему возвращаются. Мне стало интересно, в чем же дело?
Посмотрел его поле и увидел там мощную связь с Божественным. Причина
крылась в его прошлой жизни, в которой он был монашкой, молился всю
жизнь, и поэтому, сколько бы денег он не имел сейчас, все равно его
душа не прилипнет к земному" [926]. Итак, монахиня-молитвенница стала
кутилой... Из рассказа Лазарева следует, что она была не наказана, но
именно поощрена таким перевоплощением. Вряд ли в любой религии мира
найдется хоть один монах и хоть один религиозный мыслитель, который
признает, что монах трудится именно для того, чтобы в следующей жизни
стать нуворишем...

Отношение Лазарева к деньгам вообще своеобразно. По его мнению,
"чтобы получить и сохранить богатство, человек должен иметь
нравственный потенциал, накопленный в прошлых жизнях" [927]. Возможно,
Лазарев не знает о том, что не он первый пришел к такому воззрению.
Ряд протестантских сект XVII-XVIII веков мыслили так же. Конечно, идея
реинкарнации была им чужда. Тем не менее они исходили из схожей
предпосылки: судьба человека предопределена Богом еще до сотворения
мира. Человек не может сделать ничего для того, чтобы приобрести
спасение или утратить его. Мы можем лишь стремиться к тому, чтобы
узнать -- внесены ли мы в книгу жизни или нет. Признак, по которому
можно узнать, отношусь ли я к числу избранных -- это Божие
благоволение ко мне во время моей земной жизни (ибо если Бог любит
меня в вечности, то Он должен одаривать меня всяческими благами и на
земле). Отсюда они делали вывод: тот, в ком Бог видит праведника и
кого Он желает спасти, должен быть богат. Людей, терявших состояние,
такие секты, бывало, даже отлучали от причастия. Бедность же
рассматривалась как состояние, обличающее богоборца и грешника...
Отсюда радикальная перемена в отношении к бедности, столь поражавшая
Диккенса и Честертона. Христианское средневековье умело ценить
бедность и утешать бедных. Пуритане Нового времени приняли жесточайшие
законы против нищих [928].

Вообще кармические философии очень легко и логично приходят к мысли о
необходимости кастового разделения людей (кастовое разделение не то
же самое, что классовое: классовое разделение не оправдывается
религиозно, в то время как кастовые барьеры рассматриваются как
освященные свыше). Касту сверхчеловеков возвещала Блаватская. Кастово
расчлененное общество обещает устроить движение "Харе Кришна" в
случае, если оно придет к власти. Эта идея брезжит и за лазаревским
кармизмом. Отметив, что есть чистые аватары, а есть те, кто никогда не
сможет очиститься, Лазарев итожит: "Поэтому их нужно разделить на
касты" [929].

Но все же вновь обратим внимание на фундаментальный вопрос: что есть
Бог по Лазареву? Действительно ли Он свободен от мира, или даже выбор
судьбы для человека Он совершает, подчинясь действию более высоких и
непреложных законов? Но если над Богом властны законы -- то на самом
деле у Бога нет никакого выбора. Бог не свободен помогать человеку.
Бог не свободен принимать покаяние человека. В своем классическом виде
философия кармы не может признать ни возможность, ни действенность
покаяния.

В книге "Коррекция кармы", имитирующей брошюру С.Н.Лазарева, яснее,
чем в иных изданиях, видна логика оккультного христоборчества. С одной
стороны, как и положено рерихианке, Н.Ф.Лазарева утверждает: "Нет
такого понятия, как прощение или смывание того злого и
безнравственного, что уже содеяно, другим способом, кроме
соответствующего наказания грешника... Раскаяние удержит человека от
повторения ошибок, но оно не может спасти его или других от
последствия уже совершенного и, что абсолютно точно, настигнет его в
этой жизни или в следующем воплощении" [930]. При этом возникает
вопрос: а о чем тогда вся остальная книга? Зачем в таком случае все
эти кармические целители занимаются лечением кармических болезней?
Если человек должен сам выстрадать ту меру болезней и несчастий,
которые он накопил на свою голову в прежних жизнях, то зачем же
облегчать его страдания? Не станет ли хуже участь "исцеленного" в
будущем еще и от того, что он отказался нести кармическую ношу в этой
жизни и прибег к магической "коррекции кармы"?

Более тонко разбирающийся в кармических проблемах Махатма Ганди, если
верить Борхесу, возражал против открытия больниц на том основании,
что благотворительность лишь оттягивает искупление грехов [931]. Некий
дух Рамфа, сильно покровительствующий движению New-Age, учил своих
контактеров быть элементарно последовательными в своих кармических
взглядах: "Каждый, кто голодает и страдает, сам выбрал свой опыт (по
закону кармы), оставьте их одних и позвольте им развиваться в
соответствии с их желаниями и потребностями" [932]. Алиса Бейли с
позиций кармической диалектики увидела положительный момент в
катастрофах Первой мировой войны: она усмотрела в ней "опыт Арджуны" и
позитивно расценила то, что многие в страданиях войны расплатились со
своими кармическими долгами" [933]. Елена Рерих с позиций кармической
же мудрости оправдывала Большой Террор: "Не будем думать, что Россия в
терроре. Смерть висит над теми, кто причинил ее другим. Так действует
Высшая Справедливость" [934]. Как говорит "Живая этика", облеченный
этой мудростью "йог проходит мимо кажущегося несчастья, ибо ему ясны
причины и следствия случая" (Агни Йога, 187).

Поведение многочисленных "кармических целителей" непонятно и по другим
основаниям. Если они уверены, что искупить последствие греха "не может
никто, кроме самого согрешившего", зачем они сами влезают в душу
человека? За Богом они отрицают свободу прощать человека. Но сами
готовы заняться "коррекцией кармы" за умеренную плату. С.Н.Лазарев,
вспомнив слова Христа "Нельзя служить Богу и мамоне", считает
возможным подкорректировать их: "Сейчас мир изменился. Человек должен
быть одновременно святым и дельцом" [935]. Слово "святой" здесь явно
лишнее. Честнее было бы прямо сказать -- "шаманом".

Скажете, слово "шаман" здесь напрасно? Но разве не приложимо это слово
для определения деятельности человека, который пишет, что "без вреда
для себя магией и оккультизмом мог заниматься только человек, знающий
законы Вселенной" [936]. Лазарев-то наверняка считает, что он "знает
законы Вселенной". Значит, про себя он решил, что "мне позволено".
Лазарев с понимающим сочувствием готов воспроизводить суеверия,
которые обычно относят к "темным средневековым предрассудкам": "Стало
понятно, почему всех ведьм рисовали с распущенными волосами.
Оказывается, волосы могут иметь отношение к колдовству.
Если желание человека проникает на тонкие уровни и достигает
загробного мира, то вероятность реализации этого желания многократно
возрастает. Когда человек, высказывая свои желания, поглаживает
волосы, наблюдается тот же эффект. Волосы женщин усиливают возможность
реализации земных желаний, сбивают энергетику и мешают духовному
настрою" [937].

Вполне шаманскими являются и методы работы кармических чистильщиков.
"Я согласился сделать приворот. Я попросил Лену привезти мне несколько
металлических предметов, которые она впоследствии могла передать
своему возлюбленному, имея при этом 100 процентов уверенности, что
последний будет носить их на своем теле... Я запомнил эту струящуюся
от посетительницы душевную волну. Пальцами своих рук я "навел" эту
волну на лежавшие передо мной предметы. Металлический предмет (а также
вода, соль, вино, мыло, а в итальянских деревнях такие свойства
приписываются коровьему помету, которым некоторые влюбленные
обмазывают ворота своих избранников) обладает свойством передавать
наведенное на него биоэнергетическое поле тому человеку, с телом
которого предмет соприкасается" *. Или: "Прокатав яйцо по телу
мужчины, который попросил убрать у него заикание (оно возникло у него
в 1993 году после решения Центробанка об обмене старых купюр на деньги
нового образца), я разбил яйцо и отделил белок. Белок был слегка
замутнен, причем белые ниточки, придающие мутность яйцу, имеют вполне
определенный рисунок. Этот рисунок поведал мне о том, что у мужчины не
только возникло заикание, но и ухудшилась деятельность почек" **. Или:
"Накануне августовских событий 91 года ко мне обратился мужчина,
которого мучало предчувствие, что он скоро должен совершить поступок,
который в результате исковеркает ему жизнь. С чем будет связан этот
поступок, он не знал. Мне же узнать об этом труда не составило.
Установив чашку с холодной водой за спиной мужчины на уровне затылка,
я затем растопил свечной воск и вылил его в воду. Застывшая на
поверхности восковая лепешка в точности повторяла силу скрещенных
"серпа и молота". Я понял, что ждет посетителя: он должен был вступить
в коммунистическую партию" [938].

----------------------
* Лазорев С.Н. Кармические задачи. Пути их решения. -- М., 1995, сс.
32-33. По мнению С.Н. Лазарева, привораживание хоть и разрушительно,
но все равно является использованием "божественных возможностей"
(Лазарев С.Н. Диагностика кармы. Кн.1, с. 84).

** Лазорев С.Н. Кармические задачи, с. 87. Сей "целитель", кстати,
вполне верен заветам Блаватской. Она это называла "овомантией",
"оккультным искусством, которое 3000 лет назад требовало величайшего
знания и самых сокровенных и сложнейших математических вычислений"
(Блаватская Е.П. Тайная Доктрина. Т.1, с. --9).

Если и это считать "синтезом науки, философии и религии", то придется
в Академии Наук открыть отделение научного шаманизма с секцией
гаруспики -- предсказания "кармы" по внутренностям животных и по
полету птиц. Юлиан Отступник наконец-то сможет сказать: "Ты проиграл,
Галилеянин"...

И вполне по-шамански Лазарев указывает на "мировую ось", которая из
конкретной географической точки соединяет мир земной с надземным.
"Информационные структуры человека приходят в этот мир через центр
звезды, в данном случае -- Солнца" [939]. "Души будущих детей приходят
из загробного мира через Южный полюс" [940]. "Зачатие человечества
происходило в атмосфере Земли над Южным полюсом" [941].

Очевидно, из чувства профессиональной шаманской солидарности Лазарев
помог умножению числа колдуний в нашем мире. По его рассказу, он
однажды вступил в контакт с душой умершей бабки-колдуньи и помог ей
передать знания ее внучке [942]. Для христианина такое поведение явно
невозможно. Но для шамана оно только естественно. Если из всего
Писания признавать только одну фразу -- "по плодам их познаете их" --
то и ее будет достаточно для того, чтобы диагностировать религиозную
практику Лазарева как однозначно антихристианскую.

Беспокаянное существование и игры с оккультными силами не могут пройти
даром. Нравственное чувство "духовидца" начинает замутняться. Как мы
помним, Лазарев считает вполне допустимым, не спросясь, вторгаться в
сознание для кармической "корректировки" [943]. И у него есть
оправдание такому образу действий: "Сейчас я подхожу к такому периоду,
когда для помощи другим мое проникновение в их
пространственно-временные структуры становится необходимым" [9--].

Лазарев о многом пишет верно. Действительно, мы теснее связаны друг с
другом и особенно с нашими ближними, чем нам кажется. Действительно,
наши болезни нередко приходят как отголосок нашего греха. И, действи-
тельно, самый страшный грех -- убийство любви. Церковь знает об этом.
И на этом знании (отнюдь не оккультном) строит свою практику. В
Требнике говорится, что при соборовании больного помазуется не только
сам больной, но и присутствующие. Это признание того, что люди
солидарны, что болезнь одного не есть событие, постороннее для других
-- для исцеления одного надо исцелить весь дом.

Но тем опаснее ложь, если она прикидывается частичкой правды. Лазарев
-- не христианин. Полагаю, он и не врач. Он просто обычный сектант. И
как многие сектанты, он спешит поделиться своим Апокалипсисом. Сроки
Армагеддона у него выглядят так: "С августа 1945 г. происходит
увеличение подсознательной агрессии в информационных структурах
Земли... В последние два-три года резко обострились все энергетические
процессы на Земле, и сейчас то, что называется в биоэнергетике кармой,
работает в десятки раз быстрее, чем раньше... С осени 1995 г., судя по
результатам моих исследований, должны включиться программы
самоуничтожения человечества... Сейчас началась реализация программы
уничтожения человечества" [945].

Как практически любые сектантские брошюры, книги Лазарева просто
пошлы. Он пытается говорить языком, которым не владеет, и о вещах,
которых не знает. Формула типа "механизм покаяния" [946] выдает
человека, который не знает, что покаяние -- это чудо, это подвиг
свободы. Поэтому Достоевский никогда не пытался психологически
"анатомировать" момент раскаяния. По слову преп. Исаака Сирина,
покаяние -- это трепет души перед вратами рая. Это глубоко личное
переживание перед лицом живого Бога, и потому оно совсем не
тождественно обычному самоосуждению. Лазаревская формула "смирение
есть высшая техника развития духа" [947] настраивает человека на
совершенно ложный тон.

"Что такое смирение и как оно рождается в душе, никто не может
выразить словами, если человек не научится сему из опыта", -- пишет
авва Дорофей [948]. Смирение не есть просто осознание своих
недостатков, но есть особое чувство сердца. Можно указать путь ко
смирению, но о самом состоянии смирения вряд ли что можно сказать. По
слову старца, "считать себя ниже всех и постоянно молиться -- это путь
ко смирению" [949], но не само смирение.

Смирение не достигается ни техникой, ни медитацией. Все проще,
неэзотеричнее. Вот лишь несколько святоотеческих размышлений о том,
каково делание смирения. "Дело смирения -- не измерять себя с другими"
[950]. Старца спросили: что такое смирение. Старец сказал: "когда
согрешит против тебя брат твой, и ты простишь ему прежде, нежели он
пред тобою раскается" [951]. "Что есть смиренномудрие? -- То, чтобы ты
благодарил делающему тебе зло. И брат говорит: а если кто не достигнет
в эту меру, что сделает? -- Пусть бежит, избравши молчание" [952].
"Каждый молящийся Богу : "Господи, дай мне смирение" должен знать, что
он просит Бога, чтобы Он послал кого-нибудь оскорбить его" [953].
"Помню, однажды мы имели разговор о смирении и один из знатных граждан
Газы, слыша наши слова, что чем более кто приближается к Богу, тем
более видит себя грешным, удивлялся и говорил: как это может быть? Я
сказал ему: "Кем ты считаешь себя в своем городе?". Он отвечал:
"считаю себя за великого и первого в городе". Говорю ему: "Если ты
пойдешь в Кесарию, за кого будешь считать себя там?". Он отвечал: "За
последнего из тамошних вельмож". Если же, опять говорю ему, ты
отправишься в Антиохию, за кого ты там будешь себя считать? "Там, --
отвечал он, -- буду считать себя за одного из простолюдинов". Если же,
говорю, пойдешь в Константинополь и приблизишься к царю, там за кого
ты станешь считать себя? И он отвечал: "почти за нищего". Тогда я
сказал ему: вот так и святые, чем более приближаются к Богу, тем более
видят себя грешными" [954].

Итак, не смирение и не покаяние, взятые в своем чисто психологическом
аспекте, обновляют и спасают человека. Это всего лишь средства,
которыми человек открывает свою душу для исцеляющего помазания
благодати. Нет добра в той грязи, в поношениях и скорбях, которые
встречает человек на путях своей жизни. Они могут стать проводником
добра лишь в том случае, если человек, вразумленный и очищенный
страданиями, откроет себя перед Богом. Лазарев же обожествляет саму
грязь. "Душа лечится грязью, черной неблагодарностью, если она это не
осуждает и принимает как данное Богом" [955]. На деле душа лечится
благодатью. "Грязь", как и любое иное обстоятельство земной жизни --
лишь средство.

Лазарев говорит, что его "еще в юности тянуло к индийской философии"
[956]. Насколько можно заметить, от увлечения Индией, от вполне
безрелигиозной жизни он пробует проторить путь к Евангелию. Само
усилие можно лишь одобрить. Но нельзя не заметить, что слишком уж
много оккультного фона он продолжает нести в себе. Не очистив свою
мысль, свое сердце от страстей и от языческих стереотипов, он берется
выступать в качестве христианского учителя жизни.

Он никак не может привыкнуть к мысли о Боге. То его фантазия привычно
по наезженной языческой колее устремляется к "космическим обителям"
("Структура нашей Вселенной состоит из 33 миров" [957]). То он берется
решать за Бога, на какие просьбы Тот благосклонен откликаться, а какие
нужды людей считает ниже Своего достоинства ("Бога можно просить
только о том, чтобы была дана возможность любить его больше, чем любое
земное счастье. А когда просите у Бога не духовного, а физического
благополучия, то Вы не просите, а воруете" [958]). Как помнится, в
Евангелии рассказывается о том, что первое свое чудо Христос совершил
по просьбе человека. И этот человек (Дева Мария) просила тогда Христа
не о том, чтобы окружающие встали на путь монашества, а о том, чтобы
свадьба прошла веселее. И Господь не обвинил Свою Мать в "воровстве",
а просто умножил вино в сосудах...

И "Бог", с которым общается Лазарев, говорит с ним каким-то уж
слишком "новорусским" языком: "Пошло автоматическое письмо. "...Скоро
получишь большие деньги. Успей отдать на создание школы изучения
полевых структур. Если опять будешь вторгаться в наш мир,.. потеряешь
свою силу с женщинами. Скоро это будет. Жди. Отец" [959]. Впрочем, все
эти ужасы миновали Лазарева. Он смог вовремя подкорректировать свою
карму.

Но вообще стоит заметить, что Лазарев очень высоко оценивает свою роль
в судьбах мироздания. "Как-то при очередной попытке нащупать
пространственные структуры и найти способы воздействия на них,
неожиданно пошла информация текстом: "Если ты выйдешь за пределы
шагового пространства. Вселенная погибнет" [960]. Судя по тому, что
Вселенная до сих пор существует, Лазарев своим разумным поведением ее
спас.

Все подвластно великому магу. Самые смелые мечты и страхи фантастов
доступны ему: "Я вышел на контакт с моими будущими детьми" [961].
Время вообще полностью подвластно Лазареву: "Целители более высокого
уровня очищают настоящее, выбрасывая грязь в будущее. Для того чтобы
очистить человека, подтягиваю грязь из будущего, чтобы человек
покаянием очистил свою душу в настоящем. Но одновременно с этим я
ускорял время" [962].

Если бы Лазарев просто шел от индийской философии к философии
христианской, то бездарный эклектизм его философических построений был
бы всего лишь более-менее безобидной особенностью его собственной
судьбы *. Бумага в конце концов все стерпит. Но не все стерпит
человеческая душа. Не все эксперименты и не все "чистки" оставляют в
целостности и неповрежденности человеческую душу. Лазарев не философ.
Он практикующий оккультист. А это означает, что даже если он научится
правильно употреблять слово Бог и даже если он приспособится с
выражением читать православный Символ Веры -- общение с ним все еще
будет небезопасно.

----------------------
* Трудно представить себе такую философию, которая смогла бы
усмотреть смысл в такой, например, фразе: "В следующей инкарнации моя
душа не сможет воплотиться" (Лазарев С.Н. Диагностика кармы. Кн.2, с.
181).

Лазарев уже умеет цитировать Евангелие. Но он еще не прекратил
бороться с ним. Он еще притязает на то, что может вести людей дальше,
чем Христос. И потому для полного "очищения кармы" желательно отречься
от Христа... "Развитие идет через патологию. Познание Бога идет через
отречение от Него" [963].

Псевдобуддистский пафос разрушения всего и отречения от всего еще
силен в нем. Даже Христос для него важен именно как разрушитель.
"Иисус Христос должен был не только дать информацию, которая бы
определяла стратегическое назначение человечества, он должен был
избавить человечество от прилипания к земному и повышенной зависимости
от него. Это могло быть достигнуто через уничтожение всего живого, что
было в нем самом. Он должен был быть уничтожен в физическом теле, и
его распяли, он должен был быть унижен в мудрости, в деньгах, и
благополучной судьбе, и он был всего этого лишен" [964]. Но Христос
пришел не для уничтожения земного, а для спасения.

При этом цель "освобождения" оправдывает чуть ли не любые средства --
от наркотиков * до прелюбодеяния ** и Богохульства. И в самом
буквальном смысле кармическими врагами человека оказываются близкие
его. "Моя теща сломала себе обе руки. Выйдя из больницы, сломала ногу.
Тут явно чувствуется чье-то воздействие. -- Да, воздействие есть, --
отвечаю. -- Вы. -- Да что Вы? -- опешил молодой человек. -- Я ведь к
ней прекрасно отношусь. -- В этом-то все и дело. У вас есть тенденция
привязываться к людям, и этим Вы им вредите" [965]. Те же
кармическо-космические безымянные владыки позаботятся о том, чтобы
сердце их избранника не прикипало к родным: "Если человек любил
родителей больше, чем Бога, то в следующей жизни родители должны были
обижать его, плохо к нему относиться, чтобы его душа не привязывалась
им, и он свою любовь направил к Богу" [966].

----------------------
* "У растений контакт с тем миром сильнее, чем у животных, особенно
сильно он выражен у так называемых галлюциногенов. Принятие дурманящих
напитков или курение различных трав смещало точку опоры сознания,
связанного с логикой этого мира, на логику одного из слоев подсознания
загробного мира. Это давало новую информацию и толчок развитию
сознания. То есть принятие галлюциногенов было одним из источников
получения новой информации, которую черпали из подсознания. При этом
блокировалась зацепленность за земное разрушением логических структур,
и это давало лечебный эффект" (Лазарев С.Н. Диагностика кармы. Кн.2,
с. 12).

** "В Вашем случае грехом будет верность жене" (Лазарев С.Н.
Диагностика кармы. Кн.2, с. 178).

Если хранить верность лазаревскому "Богу", то дозволительно и прямо
становиться преступником и нарушать законы: "А помните притчу,
рассказанную Иисусом Христом о слуге, который распродавал масло своего
хозяина? Смысл этой притчи в том, что человек может нарушать земные
законы, но не может нарушать законы Божественные" [967]. Собственно
евангельский смысл этой притчи не в поощрении преступлений. Речь идет
о том, что каждый человек -- временный владелец тех талантов, которые
дал ему Господь. Дар нашей любви и нашего разума, дары нашего труда и
нашей веры даны нам от Бога. Ему мы должны их вернуть. И если не
сумеем их приумножить, как велит притча о талантах, то не стоит их
зарывать в землю. Лучше тогда уж хотя бы просто раздать, подарить себя
другим людям. Не смог принести свою жизнь в посвящение, в жертву Богу
-- раздай ее людям и, может быть,

будешь оправдан этим. Если человек пройдет жизнь так, что в своей
собственной душе не сможет стяжать или сохранить необходимое духовное
сокровище, то пусть хотя бы своими добрыми делами соберет себе добрых
свидетелей о себе, которые на последнем Суде смогли бы сказать о нем:
да, Господи, он редко ходил в храм. Но это потому, что в это время он
помогал тем, кому было тяжело...

Но самым религиозно опасным постулатом лазаревского вероучения
является проповедь Богоотступничества. Не только к родителям и не
только к деньгам, к успеху или к знанию не надо привязываться. В своих
духовных странствиях человек еще должен пройти мимо Христа. Пройти,
миновать Христа, и -- оттолкнуть от себя "зацепку" за Спасителя.
"Недавно я посмотрел мировые религии с точки зрения прилипания к
земному. Оказалось, что религии не блокируют зацепку за духовного отца
и его мудрость. Значит, все религии, устремляя человека к Богу,
одновременно имеют подводное течение: все более мощное прилипание к
Земле, которое в последнее время усиливается. Постепенно я понял, в
чем дело. Все религии слабеют, чтобы уступить дорогу новому детищу --
религии, которая станет наукой. Вера является звеном, соединяющим
человека с тем, кто создал религию, то есть с духовным отцом. Желание
поставить выше Бога духовного отца и его мудрость неизбежно приведет к
осуждению духовного отца и его мудрости, поэтому Иуда должен был
предать Иисуса Христа. И Христос знал и понимал, что Иуда здесь ни при
чем" [968]. Любимое занятие эзотериков -- оправдывать Иуду...

От Христа тем более надо держаться подальше, что Он постоянно
утверждал, что тот, кто не принимает Его, не принимает и Отца, а тот,
кто отрекается от Него, отрекается и от Отца... По мысли же Лазарева,
"Любая религия, осуждая тех, кто не принимает идей, данных ее
основателем, все сильнее зацепляется за него и за его мудрость" [969].
На самом Лазареве сбывается то, от чего он на словах предостерегает:
"Если не заблокирована карма, другими словами, если человек с земными
страстями вторгается в душу..." [970]. Да, его оккультные вторжения в
души не делают их более чистыми и более близкими к Богу Евангелия.
Александр Нейфах, заведующий лабораторией Института биологии развития
РАН, привел пример, как безответственная пропаганда "нетрадиционных
методов целительства" может привести к гибели сотен людей" [971].
"Кармическая диагностика" может тысячи душ поставить на грань
нравственной и духовной катастрофы.

Путей к прелести много. Но на каждом из них встречается извращение или
отсутствие покаянного чувства. Чтобы избежать духовных катастроф, надо
искать истинного Христа, а не лжехриста магии. И для этого лучше
пользоваться не обломками Евангелия, рассеянными по оккультным
книжкам, а самим Евангелием. И лучше каяться не перед космосом, а
перед Богом.

дьякон Андрей Кураев