Снова на работе

Снова на работе

«Представьте, друг, как Вас Работа

обнимет радостно у входа,

и тут же — прямо у ворот —

халат и стетоскоп вернет!»

(Да, «не Пушкин…»

но напоминает же?!)

      Если хочешь кого-то здесь поймать, то надо стоять на площадке первого этажа у лифта клинического корпуса.
      Как говорится, тут пересекаются основные людские потоки. Я имею в виду тех людей, которые представляют для вас интерес.
     Правда, умудренные опытом люди  знают, что избежать нежелательных встреч можно, перемещаясь из корпуса в корпус (а далее — вторыми, «дальними» лифтами, или пешочком — на этажи или наружу) по сквозному подвальному коридору, соединяющему «Г»-образно состыкованные корпуса. Но этим путем без особой необходимости пользуются всё же реже, так как шагать мимо морга, складов, кухни и кладовок не очень-то весело.
     На эту же площадку открывается и двойная стеклянная дверь моего рентгеновского отделения, так что, выходя из него, я могу сразу сесть в лифт и выйти на третьем этаже, где расположены наши отделения гастроэнтерологии и гепатологии. Две мои двухместные палаты (мужская и женская, со своими туалетами) расположены в одном «блоке» и выходят в большое, светлое фойе.    

      Когда-то у главврача существовал официальный список «очередников», не говоря уже о другом — для «особых» больных, кроме того больные поступали по линии «скорой помощи», чем, иногда, пользовались, чтобы в «дежурный день» уложить в клинику кого-то вне очереди, — в общем, места не пустовали.
      Больные тогда ложились в больницу минимум на 2 недели, а большинство — и дольше. В основном, время растягивалось из-за обследования, особенно, у «желудочно-кишечных» и «печеночно-желчепузырных» больных: было принято в один день проводить одно обследование, в другой — другое; к тому же, некоторые обследования или анализы, делались только в определенные дни, по предварительной записи (исключая особые случаи). Кроме того, как всегда бывает, некстати вмешивались «побочные факторы» — то больной забыл и поел или выпил с утра что-то, то плохо себя чувствует, — в общем, причин затягивания было много.

      Меня же всегда привлекал больше процесс обследования больного и постановки диагноза, назначение, подбор и первый период наблюдения за эффективностью лечения, чем последующий период многонедельного (и для меня, каюсь, нудного) выслушивания одних и тех же жалоб хронических больных (которые, даже если им и стало лучше, не спешат это признавать), и заполнения истории болезни стандартными «дневниками».

      Поэтому я разработал свою систему последовательности обследования больных нашего профиля, при которой максимум за три дня больной обследовался  полностью — со всеми общими анализами, биохимией крови, зондированиями желудка и желчного пузыря, УЗИ, эндоскопией, рентгеном желудка и толстого кишечника (через 24 часа после приема бария). В конкретных случаях вносились коррективы для проведения радиоизотопного исследования печени, холецисто- или урографии, или консультаций узких специалистов.

       Такой оперативности немало способствовало не только то, что я как рентгенолог мог сам обследовать больных, но и дружеские отношения со всеми сотрудниками, в т.ч. и хирургическй клиники, где сперва работал, а потом периодически подменял их рентгенолога.
      Ведь все они знали, что если им нужна будет моя помощь, то отказа не будет, и часто приводили ко мне (на обследование, консультацию, мануальную терапию, а то и дробление током камней желчного пузыря или почек) своих родственников и знакомых.
     Так что не было дня, чтобы я не просвечивал в 2-3 раза больше больных, чем это было положено по тогдашним строгим меркам контроля рентгеновского облучения.

     Итак, когда я работал здесь раньше, то меня, после того, как заканчивал утренний обход и просвечивание больных, надо было ловить, и лучшим местом для «перехвата» была эта площадка перед лифтом и дверью в рентгенотделение.

Кто-то сказал, что начинается конференция. Я не знаю кто сейчас ведет ее, но дисциплина — вторая натура.
     Раз я здесь, значит, была договоренность, что я приступаю к работе, правда, пока не знаю в каком отделе. Всё же лучше пойти.
    Но у меня и халата нет! Вот здесь всегда висели мои халаты — а сейчас нет! Как-то я об этом и не подумал заранее…
    Подходит медсестра и протягивает мне халат. Беру — и глазам не верю — мой халат! Да еще тот, с «погончиками», неизвестно куда подевавшийся еще задолго до того, когда я ушел из клиники…
    Я посмотрел на медсестру, но она уже шла куда-то по своим делам. В ее походке было что-то знакомое, но я не вспомнил что…
   Подошла санитарка, уронила что-то к моим ногам.Сменная обувь. Это что-то новое!
   Вижу, что одна тапка как тапка, только розовая с бантиком, а вторая, хоть и розовая тоже, но как бахилы, на резинке.Санитарка ушла — никого вокруг не видно. Да  ну их, тапки!

     В зале полно народа — лица незнакомые, общаются со мной, как со старым знакомым, который только что ненадолго вышел и вернулся…
     Кто-то докладывает историю болезни больного, начинается обсуждение… Кто-то интересуется моим мнением, я что-то говорю, профессор что-то хочет уточнить, я даю ссылку…

     В общем, все идет в рабочем порядке…
     Кто-то, назвавшись, опять переспросил меня по поводу чего-то, я повторил свое мнение и даже взял на себя какое-то обязательство… но он продолжает что-то еще уточнять, обращаясь на «ты»…
     Я чувствую, что это не просто попытка что-то выяснить, и могу вежливо осадить его, но никак не вспомню его имя…

Это моя извечная «болезнь» — плохая память на имена.

     Он мне неприятен. Я знаю, что могу не обращать на него внимания. Я знаю, что могу даже просто уйти, сославшись на то, что  меня ждут,— и ничего этим не испортится, но я хочу вспомнить и назвать его по имени-отчеству...
Пытаюсь вспомнить… Очень пытаюсь…
Поворачиваюсь на спину — и чувствую, что просыпаюсь…
Просыпаюсь.

01,28.  июня. 2019 г