Солженицын как зеркало русской контрреволюции

Он открылся стране и миру в ноябре 1962 года, когда в журнале «Новый мир» была опубликована повесть «Один день Ивана Денисовича». Шло время хрущёвской «оттепели», и это произведение стало заметным событием в советской литературе, получило высокую оценку критики и писательского сообщества.

Повесть Солженицына, — утверждал, например, писатель Григорий Бакланов, — «суровая, мужественная, правдивая повесть о тяжком испытании народа». А вот мнение Корнея Чуковского: «Шухов (главный герой повести. — А.П.) — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «зло упорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый. Родной брат Василия Тёркина».

Так ли на самом деле? Действительно ли «Один день…» является рубежным явлением в советской литературе? Более того, можно ли вообще считать повесть Солженицына явлением СОВЕТСКОЙ литературы? Да, были и кардинально другие отзывы.

Например, журнал «Октябрь» (главный редактор Всеволод Кочетов) отозвался тогда так: «Повесть идейно порочная, рассчитанная на сенсацию».

И Михаил Шолохов отмечал: у него сложилось впечатление, что Солженицын — «душевнобольной человек, страдающий манией величия». И если это так, считает писатель, то Солженицыну «нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, принесёт огромную опасность всем читателям, а молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек».

Так кто же он, Александр Исаевич Солженицын? Давайте думать.

В ШКОЛЬНОМ курсе русской советской литературы, который я изучал в 10-м классе (1971—1972 годы), Солженицына не было. О нём не говорили учителя, не упоминался он и в обзоре советской литературы 50—60-х годов, завершавшем школьный учебник. Начиная с 1966 года произведения Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и напечатанный в 1963 году рассказ «Матрёнин двор» были изъяты из библиотек. Прочитать я их тогда не мог. О Солженицыне и его рассказах не упоминали и мои родители — заядлые любители советской литературы. Говорить о том, что первые произведения Солженицына перевернули и потрясли страну, по меньшей мере, преувеличение. Московскую и ленинградскую либеральную интеллигенцию — может быть, но не население родного мне города Дмитрова в Подмосковье.

ЕГО запрещённые в СССР книги в конце концов начали печатать ещё в Союзе.

В 1989 году издательство «Современник» выпустило сборник рассказов плюс «Один день Ивана Денисовича». В августе 1989 года в «Новом мире» начали печатать «Архипелаг ГУЛАГ». В 1994 году Солженицын с великим почётом вернулся в Россию и получил от государства в подарок резиденцию в Сосновке-2. Там, в этом районе (Сосновка-2 — Сосновка-4), раньше жили руководители КПСС, в том числе Суслов и Черненко.

В 1994—1995 годах Солженицын вёл еженедельную авторскую программу на телевидении. Ну и, наконец, книги Солженицына вошли в школьную программу по литературе. Повесть «Один день Ивана Денисовича», рассказ «Матрёнин двор» и сокращённый, адаптированный «Архипелаг ГУЛАГ».

Ныне в провластных изданиях провозглашается: великий русский писатель занял достойное место и в литературе, и в истории страны.

Но велик ли Солженицын? Ещё тогда, в 70-е годы прошлого века, его сравнивали с Толстым и Достоевским. Вот и литературовед, литературный критик Игорь Виноградов в своей книге «Духовные искания русской литературы» (2005 год) рассматривает его творчество в одном ряду с творчеством Лермонтова, Толстого, Достоевского и других великих русских писателей и мыслителей.

Но за прошедшие после издания книги Виноградова годы отношение к Солженицыну начало в очередной раз меняться.

Солженицынский юбилей в декабре прошлого года отмечен на самом высоком государственном уровне, ему поставлен памятник в Москве, но с Львом Толстым его уже не сравнивают.

Если вам доведётся посмотреть старую кинохронику о Толстом, вы увидите огромные толпы народа, сопровождавшего писателя при каждом его публичном появлении в конце его жизни, а исход и смерть Толстого стали событиями общенационального масштаба.

В последние годы жизни Льва Николаевича всё более и более мучила мысль о несоответствии его образа жизни — дворянина и помещика — с исповедуемым им духовно-нравственным учением. Кончилось тем, что 28 октября 1910 года Толстой тайно покинул свою усадьбу в Ясной Поляне, намереваясь уехать на юг, чтобы начать крестьянствовать.

В пути Лев Толстой заболел и умер. Его похороны собрали массу народа и стали началом нового общественного подъёма в стране.

Солженицын умер в 2008 году. Я не знаю, испытывал ли он в последние годы своей жизни переживания из-за несоответствия своего положения жителя Сосновки (по соседству с такими деятелями, как премьер-министр Касьянов и глава Альфа-банка Фридман) и жизнью большинства россиян. Но вот народу, как написал в «Новой газете» С. Баймухаметов, на похоронах Солженицына было мало:

«Одна из газет постаралась прикрыть неловкий факт прямым преувеличением: «Пришли тысячи…».

Увы, не тысячи — сотни. Остатки советской интеллигенции… Уходящая натура».

ВЫХОДИТ, масштабы и личности, и творчества Толстого и Солженицына несопоставимы. И всё-таки есть то, что позволяет их сравнивать. Что же?

Если В.И. Ленин назвал Льва Толстого зеркалом русской революции, имея в виду Первую русскую революцию 1905—1907 годов, то Александра Солженицына можно считать ЗЕРКАЛОМ РУССКОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ.

Действительно, Солженицын и в своём художественном творчестве, и в своей публицистике отразил черты того процесса, который начался в середине 50-х годов прошлого века.

Важнейшей особенностью российской контрреволюции было то, что она строилась на лжи. Без огромной, чудовищной системы лжи реставрация капитализма была бы невозможна. Начало этому процессу положил напичканный ложью доклад Хрущёва на XX съезде КПСС.

Сначала эта ложь имела ограниченный характер. Можно было клеветать на Сталина, искажать ряд других событий советской истории.

А повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича» стала литературно-художественным обоснованием этой линии.

Многие писатели, которые тогда восторженно отозвались об «Одном дне…», позднее стали известны как антикоммунисты, но ведь повесть приветствовали и Александр Твардовский, и Константин Симонов — писатели, безусловно, советские.

Неужели они не заметили коренного порока повести — или сочли это пустяком?

У всякого прочитавшего повесть сложится впечатление, что все, кто находился в так называемых сталинских лагерях, были ни в чём не повинными. Но это ложь, грубейшее искажение исторической правды! Наверное, случай с главным героем повести Иваном Денисовичем Шуховым — его, раненого, попавшего в плен и бежавшего, «свои» объявили немецким шпионом и отправили на 10 лет в лагерь — мог быть.

Но, во-первых, прототип Шухова — сослуживец Солженицына — в лагерях не был.

Во-вторых, после окончания войны из 4,2 миллиона советских граждан (из них 1,5 миллиона военнопленных), возвращённых с Запада, в лагеря НКВД было передано 273 тысячи человек, то есть менее 10 процентов.

Ну и в-третьих… У моего товарища по работе дядя был фронтовым разведчиком, в одиночку ходил в тыл к немцам, был схвачен и в этот же день бежал. Вернулся к своим и всё честно рассказал. Как вы думаете, что потом с ним стало?

А НИЧЕГО! Он так же продолжал ходить в разведку.

Ну а из солженицынского «Архипелага ГУЛАГ» полилась потоком самая гнусная ложь. Это, по-моему, был тот рубеж, когда писатель из условно советского окончательно стал АНТИСОВЕТСКИМ.

ДРУГОЙ особенностью российской контрреволюции является то, что она активно поддерживалась из-за рубежа. Издание «Архипелага ГУЛАГ» огромными тиражами, присуждение Солженицыну Нобелевской премии, активная пропаганда романа западными радиостанциями представляли собой, по сути, спецоперацию против Советского Союза. А Солженицын сыграл в этой операции ведущую роль.

Есть у этого писателя одно характерное качество — склонность к морализированию. Он, так же как и вся антисоветски настроенная часть интеллигенции, оценивал события нашей непростой истории, исходя из абстрактных идеалов и пожеланий, без учёта объективных обстоятельств.

Упрёк Солженицыну в морализаторстве проскальзывает даже в книге упомянутого мной Игоря Виноградова, в целом настроенного к нему, безусловно, положительно.

Значит ли это, что мы не можем говорить об ошибках советской эпохи?

Мао Цзэдун сказал о Сталине: «Сталин на две трети был прав, но на одну треть ошибался». Так же к Мао Цзэдуну относится и современное китайское руководство: Мао Цзэдун на две трети был прав, а на одну треть ошибался.

Но мы не будем копаться в них, а просто исправим их (см. статью Ю.М. Ключникова «Переводы стихов Мао Цзэдуна», «Политическое просвещение», №2, 2018 год).

Тут главное не то, насколько Сталин и — шире — КПСС ошибались. Может, у Сталина было 35 процентов ошибок, а может, только 10 процентов. Главное, эти ошибки надо знать, чтобы их исправить и не допустить впредь.

Вот тут и видна разница между солженицынским пониманием советской истории и отношением к ней нас, коммунистов.

Для Солженицына всё, что было после 1917 года, — цепь злодеяний. И только. Для него идеал — Российская империя начала XX века, а в советском прошлом он не видит ничего положительного, не замечает ни великого культурного подъёма, ни восстановления страны после войны, ни полёта Гагарина.

Для нас, как и для большинства российского народа, советское время — великая эпоха, достойная глубочайшего уважения.

Только что узнал результаты социологического опроса: 66 процентов россиян хотели бы жить в Советском Союзе! При этом значительная часть опрошенных — молодёжь.

Это та молодёжь, которая в школе вынуждена «проходить» Солженицына!

Что тут можно сказать? Я думаю, только одно: история — честный товарищ!