Забытая война с Польшей

В начале практически любого ухудшения русско-польских отношений лежит иллюзия возможности диалога с польским политическим классом для того, чтобы избежать возможности превращения польской территории в плацдарм для нападения на Россию. Не были исключением и события 1830−1831 гг.

9(21) мая 1815 г., еще находясь на конгрессе в Вене, Александр I подписал манифест «О договорах, заключенных к пользе Государственной, о присоединении к Империи Российской обширной части Герцогства Варшавского, под наименованием Польского Царства, о подъятии вновь оружия против вышедшего с Острова Эльбы Наполеона Бонопарте». Это была первая попытка подвести итоги большой войны для России. Смысл главного приобретения страны был сформулирован императором искренно: «Не суетное любостяжание внушило Нам искать распространение пределов Наших. Таковое чувствование было бы несродно подъявшим оружие для защищения отечественной страны, а не для завоевания. Непреоборимая сила Империи Российской, на вере, на любви, на благополучии основанная от внешних приобретений возрасти не может. Но соединение под единый Скипетр обширнейшей части бывшего Герцогства Варшавского, необходимым представилось к устроению всеобщего в Европе равновесия и порядка. Сим ограждается пределов Наших безопасность, возникает твердый оплот, наветы и вражеские покушения отражающий, возрождаются узы братства племен взаимно между собою сопряженных единством происхождения. Сего ради признали Мы за благо устроить участь сего края, основав внутреннее управление оного на особенных правилах свойственных наречию, обычаям жителей, и к местному их положению примененных. Следуя учению Христианского закона, коего владычество объемлет толикое количество разноплеменных народов, но при всем том отличающие их свойства и обычаи сохраняет неизменными, возжелали Мы созидать благополучие новых подданных, поселить в сердцах их чувство приверженности к Престолу Нашему, и тем изгладить навсегда следы прежних бедствий, от пагубного несогласия и долговременной борьбы проистекших.»


Итак, Царство Польское должно было стать новым во всех отношениях государством, не воюющим с Россией, а охраняющим ее западные пределы и являющим пример примирения вековых соперников, если не врагов. Дарование прав, немыслимых для побежденных, должно было стать основой новой эры русско-польских отношений. 13(25) мая 1815 г. жителям Царства Польского было объявлено о даровании им конституции, самоуправления, собственной армии и свободы печати. В тот же день Александр отправил Чарторыйскому письмо, напоминая ему о своих планах восстановления польского государства и предлагая ему готовить для этого общественное мнение Польши. Князь получил право показывать это письмо для демонстрации серьезности намерений императора.

9(21) июня в столице нового государства под гром орудий было торжественно провозглашено восстановление Польши, чиновники, армия и жители присягнули на верность своему монарху и конституции. Церемония прошла блестяще. «Ограничусь замечанием, — писал в этот день Чарторыйский императору, — что общее впечатление было таковым, каким только можно было его желать: безграничная благодарность за столькие благодеяния, на которые уже перестали надеяться, и чувства преданности, запечатлевающие обет верности в сердцах Ваших новых подданных.» Это было как раз то, что хотел услышать император, мечтавший благодарностью поляков укрепить связь Царства Польского с Империей.


В радости поляков было много особенностей. Костюшко был в восторге от преобразований императора, в письме Чарторыйскому он заявил: «Я буду благодарен ему (то есть Александру — А.О.) по гроб за воскресенье польского имени."Но изгнанник-генерал хотел большего — королевство, по его мнению, должно было начинаться от Двины и Днепра. В Царство Польское он так и не приехал. 12(24) ноября император прибыл в Варшаву, где его ждал блестящий и радостный прием — рядом стояли войска русской и польской гвардии, представители Сената и столицы приветствовали императора, ему поднесли золотые ключи от города. «Город в блистательном виде. — Писал Ермолов. — Народа миллион, женщины чудесные. Государь здесь боготворим, и если захочет, то душу возьмет у каждого.» Столь сильные эмоции имели последствия.

В Варшаве и Вильно немедленно возникли проекты присоединения к новому царству Литвы, т. е. Виленской, Гродненской и Минской губерний, или, по крайней мере, создания здесь государственного образования по образцу Царства Польского. Император принял делегацию литовского дворянства и милостиво говорил с ними, воздержавшись, однако, от конкретных обещаний. Вернувшись из своих заграничных путешествий в Петербург, Александр согласился принять делегацию польского дворянства северо-западных губерний, но предупредил о нежелательности упоминать эту тему в адресе на его имя, и 14(26) ноября принял его, пообещав и далее свое покровительство полякам. Эти слова были поняты всеми, как обещание выполнить то, о чем так и не было сказано вслух. Естественно, что русские и поляки восприняли их по-разному. На следующий день, 15(27) ноября 1815 г., Александр I выполнил другое свое обещание, данное Царству — он утвердил его конституцию.

Она была опубликована 12(24) декабря — в день рождения императора. Чарторыйский в публично приветствовал эту новость следующими словами: «Император Александр мог господствовать одною силою, но руководимый внушением добродетели, он отверг такое господство. Он основал свою власть не на одном праве, но на чувстве благодарности, на чувстве преданности и на том нравственном могуществе, которое порождает вместо трепета — обязанность, вместо принуждения — преданность и добровольные жертвы.» Этот документ был результатом объединения положений, содержавшихся в конституции герцогства Варшавского, дарованной Наполеоном в 1807 г., конституционной хартии 1814 г. Людовика XVIII и некоторых положений конституционного характера, разработанных перед Отечественной войной 1812 г. М.М. Сперанским.

Статья 1-я конституции гласила: «Царство Польское навсегда присоединено к Российской империи». Корона Царства становилась наследственной для российских императоров (ст.3). Католическая церковь объявлялась «предметом особого попечительства правительства» при соблюдении гражданских и политических прав иных «христианских вероисповеданий"(ст.11), объявлялось покровительство духовенству «всех вероисповеданий"(ст.12). Конституция гарантировала равенство подданных всех сословий перед законом, свободу печати, неприкосновенность личности, уничтожал конфискацию имущества и административную ссылку. Польский язык объявлялся государственным и обязательным в администрации, суде, армии. Во всех государственных учреждениях Царства должности занимали только его подданные. Император в качестве царя Польского присягал конституции (ст.45: «Обещаюсь и клянусь перед Богом и Евангелием, что буду сохранять и требовать соблюдения конституционной хартии всею моею властью.»).

Законодательный аппарат состоял из двухпалатного сейма и монарха. Сейм должен был собираться раз в 2 года на 30 дней для обсуждения законопроектов, вносимых в него короной или ее представителями. Права законодательной инициативы он не имел, а все законопроекты предварительно рассматривались в Государственном Совете. В нижнюю палату сейма избиралось 77 депутатов от дворянства и 51 от городов. Избирателями стали все дворяне, не моложе 21 года, внесенные в дворянские поветные (уездные) книги и владевшие недвижимостью, в городах — все настоятели и викарии, профессора, учителя и художники и владельцы недвижимости. Правом избрания пользовались лица не моложе 30 лет, уплачивающие в виде прямых налогов не менее 100 злотых (15 рублей серебром). Это был высокий имущественный ценз, тем не менее, он уступал таковому же во Франции. В Царстве благодаря этому было 100 тыс. законных избирателей, в то время как во Франции 1815 г. — только 80 тыс.

Наместником Царства был назначен генерал Иосиф Зайончек, 24 декабря 1815 г. он принес присягу в этом качестве. Великий Князь Константин был поставлен в подчиненное к Наместнику положение. Генерал по достоинству оценил сделанное императором для Польши и поляков. В первом же своем обращении к соотечественникам от 1 янв. 1816 г. он напомнил им: «Вы не утратили ни одной свободы, дарованной вам прежними статутами: к свободам тем приобщены уже другие.» Генерал был прав. Сейм имел гораздо больше прав, чем его предшественник в герцогстве Варшавском — тот собирался раз в году на 18 дней, на принятие законопроектов при этом выделялся всего 1 день, обсуждать их депутаты не имели права, предварительного рассмотрения в верней палате не было и т.д. Количество членов Сената, т. е. верхней палаты, было в 2 раза меньше депутатов нижней. В ее работе имели право участвовать члены русского императорского дома, в бытность их в Варшаве, несколько католических епископов, один униатский, представители высшей администрации Царства — по выбору Сената и дальнейшему утверждению монархом.

Внешняя политика Царства объединялась с Империей, император определял степень участия Царства в войнах Империей и трактатах, заключаемых ею. Исполнительная власть в полной мере принадлежала монарху, он имел исключительное право награждать, назначать на военные и штатские должности, включая членов Государственного совета. Он состоял из Наместника, министров, государственных советников и членов по назначению. Члены совета имели совещательный голос. Сейм не имел права заниматься предметами, не подлежащими его ведению или не указанными в акте о его созыве. Вооруженные силы Царства состояли из действующей армии, численность которой определялась царем, в зависимости от надобности и возможности бюджета.

Армия получала, а точнее — сохраняла — национальные цвета и обмундирование, в случае необходимости она могла быть подкреплена за счет ополчения. Польский корпус бывшей наполеоновской армии вернулся в Варшаву со своим оружием, где был полностью перевооружен новым, присланным из России, а старое было отремонтировано и сдано в арсеналы для использования в случае мобилизации.

В результате преобразований армия Царства Польского была сведена в две пехотные дивизии по 6 полков в каждой, две кавалерийские дивизии по 4 полка в каждой, лейб-гвардии гренадерский и егерский полки. Командовавший армией Великий Князь Константин Павлович в свое время готовился Екатериной IIдля занятия престола восстановленной «древней Греческой империи», и вот теперь он направлялся в другое, пусть и не столь древнее, восстановленное государство. Великий Князь прекрасно владел греческим, его даже окружали греческими детьми, один из которых — ген.-л. Д.Д. Курута — стал доверенным лицом друга детства в Варшаве. Константин делал все возможное для того, чтобы поднять ее боеспособность на должный уровень, и, надо отдать ему должное — был весьма внимательным и заботливым командиром, никогда не отказывавший в материальной помощи и никогда не напоминавший о ней своим должникам. Навещая больных офицеров и генералов и всегда провожая их в последний путь, Константин все же допускал резкости при публичных выговорах провинившимся, что чрезвычайно раздражало польское общество.

Польские офицеры, часто имевшие за спиной богатый военный опыт, чувствовали себя оскорбленными, когда с них взыскивали за нарушение формы одежды и недостаточную отчетливость выполнения строевых приемов. Русские офицеры не были исключением. Иногда выходки командующего до такой степени раздражали подчиненных, что возникали невозможные, и даже трагические конфликты. Некоторые протестовали даже путем самоубийства, и Константину приходилось преодолевать негатив подчиненных. К его чести, он умел делать и это. Со своей стороны император пытался соединить дарование широких прав цензовой общественности с сохранением весьма значительных прерогатив короны. На собственном опыте он имел уже не раз возможность убедиться в том, что сохранение самодержавия является необходимым условием для продолжения политики, имевшей конечной целью его ограничение.

Император долго надеялся на возможность политической стабилизации Европы, которая позволила бы ему осторожно приступить и к либеральным реформам в собственной стране. 15(27) марта 1818 г. в своей речи при открытии первого заседания польского сейма в Варшаве он предельно ясно изложил эти планы. «Образование, — заявил он, — существовавшее в вашем крае, дозволяло мне ввести немедленно то, которое я вам даровал, руководствуясь правилами законно-свободных учреждений, бывших непрестанно предметом моих помышлений, и которых спасительное влияние надеюсь я, при помощи Божией, распространить и на все страны, провидением к попечению моему вверенные. Таким образом, вы мне подали средство явить моему Отечеству то, что уже с давних лет ему приуготовляю, и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости. Поляки! Освободясь от гибельных предубеждений, причинивших вам толикие бедствия, от вас ныне самих зависит дать прочное основание вашему возрождению. Существование ваше неразрывно связано с жребием России. К укреплению сего спасительного и покровительствующего вас союза должны стремиться все ваши усилия.»

О международном значении, которое Александр I придавал этой речи, говорит циркулярная депеша, разосланная И.А. Каподистрия русским дипломатическим представителям за границей вместе с текстом выступления монарха в сейме 17(29) марта 1818 г.: «Как бы ни относились к конституционному строю Царства Польского, он дает сумму гарантий, способных, по-видимому, укрепить взаимное доверие кабинетов и одновременно оказать самое благотворное влияние как на народы, уже имеющие конституционное правление, так и на те, что еще надеются получить это благо от щедрот своих монархов… В тех уступках, которые благодаря справедливости и мудрости монархов были сделаны их народам, усматривали мнимое возрождение пагубных доктрин, которые едва не повергли мир в самую ужасную анархию или в состояние самого постыдного порабощения. Акт от 14(26) сентября (т.е. Священного союза — А.О.) был, наоборот, истолкован или как некий пакт, укрепляющий деспотизм вопреки правам народов, либо как замысел, направленный к созданию химерической системы всемирной монархии. Будучи далек от мысли о том, чтобы, следя за происками злопыхателей, вскрывать первопричины этого недоброжелательства, застигать или разоблачать его, император предоставил времени и свидетельствам самой жизни — важную задачу — успешно побороть заблуждения, которые пытались распространять. Это время настало. Такие свидетельства получены. Конституционная хартия Царства Польского, ее претворение в жизнь, преимущества, данные ею этой стране и обещанные в будущем — таковы факты, коим единственно и надлежит неопровержимым образом объяснять те мнения, которых император придерживался во время переговоров в Вене и Париже в 1815 г., те принципы, которым он неизменно следовал в своих решениях при создании европейской системы, и результаты, к достижению которых направлена его политика.»

Работа сейма прошла в течение месяца, палаты приняли все предложенные законопроекты, за исключением одного — о браке и разводе — как противоречившего традиционному праву этой католической страны. Этот законопроект был разработан по распоряжению императора, так как в законодательстве о разводе царил беспорядок и злоупотребления, ставшие причиной многочисленных жалоб. Так, например, лжесвидетельствование при разводе стало настолько распространенным явлением, что вполне легально действовали центры по найму таких «свидетелей». И тем не менее инициатива монарха была встречена враждебно и провалена большинством голосов. Александр I воспринял это совершенно спокойно.

В речи, произнесенной им 15(27) апреля 1818 г. при закрытии сейма, он сказал: «Из предложенных вам проектов законов, только один не одобрен большинством голосов обеих палат. Внутреннее убеждение и прямодушие руководили сим решением, Мне оно приятно, потому что вижу в нем независимость ваших мнений. Свободно избранные должны и рассуждать свободно. Чрез ваше посредство надеюсь слышать искреннее и полное выражение общественного мнения, и только Собрание, подобное вашему, может служить правительству залогом, что издаваемые законы согласны с существенными потребностями народа.» Речи императора были восторженно приняты польским дворянством.

Австрийский дипломат сообщал, что монарх говорил о возможности проведения либеральных преобразований, «если только они не влияют разрушительно.» У Александра был и рецепт такой успешности либеральных идей в политике, и он щедро им делился с представителем австрийского кайзера: «Для этого их надлежит проводить разумно и умеренно; во всем следует соблюдать известную систему и порядок, если хотят, чтобы дело было прочно.» В этой формуле и заключался смысл варшавской речи императора, пока что он негативно относился лишь к ультралибералам. Впрочем, успех этой политики был односторонним. Варшавские события вызвали волну недовольства в России, где многие не хотели понимать причин, по которым союзники Наполеона получали привилегии, а победители — военные поселения и ужесточение цензуры.


Ближайшие перспективы польской политики Александра I также вызывали немалые и полностью оправдавшиеся опасения. Н.М. Карамзин в своей записке, поданной на Высочайшее Имя 17(29) октября 1819 г., предупредил императора об опасностях этой политики: «Мы взяли Польшу мечем: вот наше право, коему все государства обязаны бытием своим, ибо составлены из завоеваний.» Карамзин писал: «И Господь Сердцеведец да замкнет смертию уста мои в сию минуту, если говорю Вам не истину… Одним словом: восстановление Польши будет падением России, или сыновья наши обагрят своею кровью землю польскую и снова возьмут штурмом Прагу. Нет, Государь! Никогда не будут нам Поляки ни искреннымибратьями, ни верными союзниками. Теперь они слабы и ничтожны; слабые не любят сильных, а сильные презирают слабых. Когда же усилите их, то они захотят независимости, и первым опытом ее будет отступление от России, конечно, не в Ваше Царствование…»

Император не счел необходимым прислушаться к этому предсказанию. После отъезда из Варшавы Н.Н. Новосильцов, убежденный сторонник либеральных реформ и бывший член Негласного Комитета, принимавший деятельное участие в разработке конституции 1815 г., который был назначен «императорским комиссаром» для наблюдения за процессом введения ее принципов в жизнь, начал работу над составлением проекта «Государственной уставной грамоты (во французском тексте — «Конституционной хартии») Российской империи». К 1818 году она была готова. Державная власть императора объявлялась неделимой (ст.11), он являлся единственным источником всех властей Империи (ст.12), но при этом вводился государственный сейм, который должен был «содействовать» законодательной сласти монарха (ст.13). Он должен был быть двухпалатным (ст.101; 114), сеймы вводились и в наместничествах — на региональном уровне. Проект Новосильцова остался на бумаге. Постоянные колебания с заметным уклоном в сторону либерального направления были характерны не только для внутренней, но и для внешней политики Александра I в 1818—1820 гг.

Это не могло не проявиться в правление его преемника.