В чем просчитался Путин

Российский президент совершил несколько принципиальных ошибок, которые не позволяют ему добиться желаемого ни во внешней политике, ни во внутренней. Не все вопросы можно решить с позиции силы, особенно когда сил на самом деле не так уже много.

«Прямая линия» прошла столь уныло и предсказуемо, что даже не хочется ее критиковать. Путина ведь у нас всякий обидеть может. 

Аргументы его противников давно известны. Сплошная демагогия… Отрыв от реальности… Менталитет сотрудника госбезопасности… Узкий кругозор человека, не пользующегося интернетом… «Успехи» возникли лишь благодаря ценам на нефть… Что-то верно сказано, что-то — не совсем. Но в любом случае эти темы затасканы.

Интересно другое: у путинских провалов есть «двойное дно». Я бы сравнил президента России с шахматистом, старающимся выстроить замысловатую стратегию, но при этом просчитывающим свои комбинации на полхода вперед, тогда как нужно — на три.

Возьмем, к примеру, его внешнюю политику. Нет сомнения в том, что Путин отказался от горбачевского «нового мышления», сочтя его слишком примитивным. Нынешний российский президент полагает, что у каждой страны есть свои интересы и их надо жестко отстаивать, а не болтать об общечеловеческих ценностях. Путин заметил, что западные страны, рассуждая порой о таких ценностях, не дают спуску тем, кто «наступает им на хвост». Поэтому он готов к компромиссам, но только с позиции силы. На самом деле такой подход столь же сильно упрощает ситуацию, как и упор на одни лишь общечеловеческие ценности. Попробуем встать, однако, на позиции Путина, предположив, что он прав. Почему же тогда ему не удалось добиться желаемого во внешней политике? Почему приходится сидеть под санкциями и тщетно уговаривать богатые страны направлять инвестиции в Россию?

Ответ прост: подход с позиции силы в международных отношениях иногда приводит к успеху, но для этого нужно иметь ту самую силу. А у России ее явно недостаточно. Несколько раз мы пытались на разных направлениях показать Западу кулак — на Украине, в Сирии, на выборах в США. Оказалось, что напакостить наши стратеги действительно могут. Но их политика неспособна заставить «наших партнеров» (как любит говорить Путин) что-то принципиально изменить в своих подходах к России.

Другой пример — популизм во внутренней политике. Путин с самого начала отказался от тех упрощенных подходов, которые демонстрировали в 1990-е наши демократы, стремившиеся выстроить партии на основе либеральной или социал-демократической идеологии. Путин манипулировал избирателями буквально с первого же дня своего пребывания в большой политике, полагая, что на Западе избирателями тоже манипулируют. Политтехнологии заменили ему идеологии. Двадцать лет он говорит народу именно то, что народ хочет слышать, а не то, что власть собирается делать на практике.

Такого рода манипулирование часто помогает проводить серьезные реформы. На первом этапе своего правления лидер затуманивает народу голову демагогией и, пока люди не прочухались, осуществляет сложные преобразования. А когда народ обнаруживает, что его дурили, реформы уже начинают давать отдачу. 

Лидеру могут, конечно, не простить былые манипуляции, как не простили Ельцину его знаменитые «лягу на рельсы», «девальвации не будет» и т. д., но экономика начинает расти, благосостояние — повышаться, страсти — успокаиваться.

У Путина нынче все по-другому. Манипулирование он использовал для укрепления своей власти, а не для реформ. Более того, всякие преобразования в нулевые годы были заморожены, чтобы рейтинг не падал. И вот теперь в экономике обнаруживаются серьезные трещины, заделать которые манипуляцией сознанием масс становится невозможно.

Приходится осуществлять такие меры, при которых уровень жизни снижается. 

И лишь Росстат героически рисует цифры, предназначенные для того, чтобы показать, будто это не так. Причем неясно, на кого эти усилия направлены: те, кого можно одурачить, статистику не смотрят, а те, кто смотрит, прекрасно понимают, как все обстоит на самом деле.

Третий пример — отношения Путина с демократией. Он, бесспорно, быстро осознал, что прямого правления демоса нигде не существует. Путин понял, что как советская пропаганда, говорящая о буржуазной псевдодемократии, так и восторженное принятие демократии перестроечной «демшизой» (был у нас в свое время такой популярный термин) сильно упрощают действительность. В итоге он решил, что правит страной не демос (как в демократических сказках) и не крупный капитал (как в сказках марксистских), а автократ, способный манипулировать народом и олигархией.

Беда лишь в том, что Путин, скорее всего, забыл о главном предназначении демократии. Он рассматривал ее как механизм власти одной части общества над другой, но не как механизм управления, помогающий решить задачи, важные для всего населения. В частности, демократия является одним из важнейших инструментов борьбы с коррупцией, поскольку включает в эту борьбу не только следователей и прокуроров, которых легко подкупить, но и политическую оппозицию, независимых журналистов, некоммерческие организации. Их всех подкупить сложнее, поскольку оппозиция борется за власть, журналисты — за популярность среди читателей, а НКО стремятся к формированию гражданского общества. Устранив все эти механизмы, Путин столкнулся с тем, что чем сильнее он борется с коррупцией и чем активнее сажает за нее в тюрьмы, тем воровства становится больше, поскольку безграничная власть, которую Кремль дает силовикам, порождает безграничную коррумпированность тех самых лиц, которые должны со злоупотреблениями бороться.

И, наконец, вопрос об империи. Советники наверняка много раз говорили Путину, что все империи обречены на распад. Он, однако, рассудил по-другому. Не до конца же империи распадаются. Англичане вот Шотландию удерживают, испанцы — Каталонию. Германия объединяет такие довольно разные по культуре земли, как Бранденбург и Бавария. Италия состоит из развитого севера и отсталого юга, но тем не менее эти территории худо-бедно держатся вместе уже полтораста лет. Соответственно, рассудил Путин, и мы сможем удержать нашу державу от распада.

В этих рассуждениях есть здравый смысл. Маловероятно, что, скажем, Мордовия или Чувашия когда-нибудь захотят такой же независимости, как Эстония или Туркмения. Беда лишь в том, каким образом и в каких регионах Путин стал реализовывать свой план сохранения великой державы. Формально Кремль одержал победу. Однако реально Чечня остается частью России совсем не по тем причинам, по каким Бавария является частью Германии или Шотландия — частью Великобритании. На Северном Кавказе Путин сделал ставку на одну группу хорошо вооруженных лиц и, подкармливая ее большими деньгами, позволил своим ставленникам зажать всяческое сопротивление. То есть методы сохранения территорий у нас сегодня как раз такие, какие былые империи использовали в своих колониях до тех пор, пока не надорвались финансово и политически.

Таковы печальные итоги двадцатилетнего правления Путина. Позиции на международной арене ослаблены, экономика прогибается под санкциями. Чтобы удерживать относительную финансовую стабильность, Путин вынужден раздражать недавно еще боготворивший его народ повышением налогов и пенсионного возраста. Чтобы сохранить формальные плоды своих былых военных побед — поддерживать кавказскую олигархию. А чтобы страну не разворовали окончательно хотя бы при его жизни, приходится натравливать одни отряды своих верных соратников и сторонников на других. Вот она — осень патриарха по-путински.