Размышления о национальной идее на Мытном рынке

Жена говорит, что мне нельзя ходить на рынок, поскольку я не умею торговаться и потому не только причиняю ущерб семейному бюджету, но и лишаю торговцев удовольствия исполнить древний базарный ритуал. Однако я все же в выходные прогуливаюсь по Мытному или Средному. Закупаю курево: табак на рыночных лотках подешевле. Есть и такие деликатные продовольственные позиции, в которых на женский вкус по определению положиться нельзя: приправы, остро-жгучие пряности, свирепые стручковые перчики, травы всякие, возбуждающие мужской аппетит к жизни.

Кавказские поставщики традиционно лидируют у нас в этой гастрономической сфере, но корейцы и вьетнамцы составляют им все большую конкуренцию. У знакомого корейца сегодня купил капусты, называемой «пекинская», ее желтые пласты по-особому опаляют рот. А вот адыгейки, у которой всегда беру жгучие перцы, не застал. Огорчился. Может, торговля ее свернута в процессе борьбы за легализацию иммиграции, может, иное что. Но таких злобных стручков взять больше не у кого. У этой дамы продукт был фирменный, гарантирующий поистине кумулятивное действие при соприкосновении со слизистой.

Вышел на Покровку, решил залить огорчение чашкой кофе на ресторанной веранде. Этот напиток всегда провоцирует меня на мечтательное философствование. Подумал: как было бы славно, если бы на Мытном рынке нашем представители всех наций мира всегда в длинных шеренгах предлагали свои самые специфические деликатесы. И вдруг понял, что это я так — посильно, обывательски — мировой рынок представил себе. Вспомнилось — из записных книжек Ильфа: «такой некультурный человек, что видел во сне бактерию в виде большой собаки». Впрочем, любая аналогия хоть и хромает, а все же дает бескрылому разуму некоторую возможность продвигаться в понимании абстракций масштабов астрономических.

Живо представились ряды павильонов в национальных стилях — вроде тех, которые рядами стояли некогда на грандиозной Нижегородской Ярмарке. Каждый со своей особинкой, своей идеей. Той самой национальной идеей, которую мыслители наши тщетно пытаются узреть сквозь пелену мессианского ладана. Так и я не разглядел, каков же отечественный павильон в этих рядах — то ли в игривом теремном стиле «а ля рюс», то ли под имперским фронтоном эпохи ВДНХ, а может быть, в духе футуристических конструкций Родченко и Шухова.

Хотя ведь в рамках моей досужей медитации суть у этого сооружения может быть только одна: торговля в нем должна идти бойчее, чем у соседей, и уж во всяком случае — не хуже. Любая иная идея на рынке чревата потерей не только выгоды, но и уважения.

По сути, и у любого огосударствленного народа в мире свободного обмена ценностями может быть лишь одна главная идея: на основании преимуществ национального исторического опыта обеспечить собственную глобальную конкурентоспособность в производстве продуктов, востребованных мировым рынком. Все.

Именно эту идею успешно реализуют китайцы, изумляя сегодня весь мир стремительностью развития своей страны. В основе их успеха — мудрое соединение современных технологий с конфуцианской этичностью, предполагающей отношение к социальному долгу как к высшему императиву. То есть именно специфика культуры, национального исторического опыта обеспечивает этот успех. Очевидно, что опора на древние, феодальные еще ценности корпоративного уклада, личной самурайской верности князю, сегуну, микадо — краеугольный камень японского «экономического чуда». Эти ориентальные традиции позволяют добиться фантастической эффективности в организации любого массового конвейерного, индустриального труда.

Иное дело — старая Европа, ее культурный ландшафт подобен частому гребню из пиков индивидуальных достижений: амбиции личности суть двигатель ее истории. Италия и Франция, к примеру, вечно будут оспаривать друг у друга роль мирового арбитра в сферах изящества, лидерство в делах вкуса. Обе страны исторически имеют на эту роль все основания. Немногие народы дерзают вмешаться в их рыночный спор о достоинствах деликатных вин или сыров, парфюмерных ароматов, красивой одежды или дизайна любой обиходной утвари.

Даже сугубо техническая, инженерная традиция восходит в этих краях к чертежам Леонардо, обретает символ в почти художническом творении Эйфеля.

Высокие достижения определяются в этих странах иными историческими моделями деятельности, иными преимуществами опыта, богатого, но не универсального все же. Конвейерный итальянский «Фиат» не плох, но едва ли войдет и в десятку индустриальных грандов мировой автоотрасли. А «Бугатти», «Ламборгини», «Феррари» — остаются воплощенными снами, вершинами инженерного творчества: именно потому, что рождаются они не на конвейере, а в мастерских художников технического ремесла.

Хотя, человек обстоятельный и практичный, пожалуй, предпочтет продукт, воплощающий дух методичного германского перфекционизма. Или британской консервативности, ставшей полным синонимом практической надежности в упрямом противостоянии соблазнам преходящих времен...

Свободный мировой рынок в известном смысле остается все тем же базаром, пусть и огромным — в его ряды каждый встает с плодами своих умений, передаваемых от предков к потомкам, из поколения в поколение. Предложить миру то, что при лучшем или равном соотношении цены и качества не смогут предложить ваши соседи по необъятному прилавку, — вот идея, достаточно емкая, чтобы вызывать всеобщее уважение и понимание всех жителей земли — и достаточно гибкая, чтобы дать простор для реализации всего разнообразия национальных опытов, укладов, традиций.

По сути, лишь одно государство всё ещё претендует сегодня на роль глобальной рыночной администрации, исповедуя таким образом как бы совершенно эксклюзивную «национальную идею». Но как раз эта «идея» и вызывает наименьшее уважение среди соседей по планете. Базарные надсмотрщики и рэкетиры, шныряющие вдоль торговых рядов, всегда кончают плохо, даже если вместо кастетов размахивают авианосцами. Бог с ними, сама история устроит им «темную», если не одумаются вовремя.

Интереснее поразмышлять о месте нашей страны в этих честных рядах. Чем прельстит покупателя ее «павильон», кроме лубочных балалаек, икры, сырой нефти и автомата Калашникова? Верю, что выбор будет много шире, есть для этого исторические основания. Случайно ли столько гениальных научных всполохов озаряло темную глубину молодой, полудикой, в общем-то, страны? Ее особая восприимчивость к науке дает надежду на то, что драгоценное знание может она в будущем выставить на продажу в качестве главного своего продукта.

Знание может быть переплавлено во множество умных вещей, в энергию, добываемую уже не из недр земли, а из недр атома: тоже важнейший продукт будущего рынка. И своя сильная национальная трудовая традиция здесь есть — это уклад русской артели, которому не сыщется в мире полных аналогов. Именно эта традиция — структурная и моральная — позволила небольшим группам единомышленников в считанные годы и безо всяких хаббардистских ухищрений построить в России множество небольших, но крепких предприятий...

И масса прочих выигрышных особенностей национального опыта могут открыться на этом — рыночном — пути. Однако сам этот путь полностью будет открыт лишь тогда, когда закончится поиск дорог обходных, ведущих к болотным огням некой сумеречной «национальной идеи», расписанной хохломой. В этом сезоне она фигурирует под брендом «суверенной демократии». Возможно, данная формула подразумевает, что вопрос «почему, собственно, это демократия?» предлагается отныне считать нарушением государственного суверенитета. Впрочем, на интеллектуальной гидропонике вызревают уже новые лозунги. Одна беда — на рынке это товар не очень ходовой.

Кстати, за перцем на Мытный рынок опять через неделю приду. Вдруг адыгейка вернется на свое рабочее место со свежим товаром? Если что-то умеешь сделать, произвести, вырастить лучше других — ты незаменим, ты уважаем, и деньги заплатят тебе. Идея скромная, но граждан на базаре устраивает.


© Copyright: Игорь Чурдалёв, 2010