Вторая часть 8 кадр Судьба человека

Вторая часть. 8 кадр. СУДТБА ЧЕЛОВЕКА

   Жара выпекала день. Плавился асфальт. Недалеко от города находились торфяники. Они горели. Ветер, подхватывая тяжелый, удушливый дым, атаковывал город.

   Ляптя зашла в привокзальный скверик, поискала  лавку, чтобы присесть, но все они были оккупированы голубями и воронами.

- Ладно, - пробормотала она. – успею ещё отдохнуть.

    Войдя в обшарпанный подъезд дома, Ляптя насторожилась, почувствовала, как засбоило сердце и перехватило дыхание. Из соседней квартиры вышел пьяный мужик с распаренным лицом. Оступившись, прогрохотал кубарем по лестнице и вывалился на улицу.

- Так тебе и надо, паразит, - раздался раздраженный женский голос. – Пьёшь, пьешь, никак остановиться не можешь. Чтоб ты ребра поломал, руки, ноги. Чтоб припаяло тебя. – Раздражение сменилось плачем. – Ты же пьяным не соображаешь. Можешь и человека убить.

   Ляптя точно помнила, что, уходя, дверь закрыла. Ключи находились только у неё и хозяйки, но Капа лежала в больнице, а оббитая дерматином  входная дверь  была открыта.

   Квартирантка прислушалась. Тихо. Она осмотрелась, поискала глазами тяжеловесное. Взгляд зацепился за  гвоздодёр, стоявший в углу. Захватив его, Ляптя обнаружила красные пятнышки на ступеньках, а возле входа в квартиру такого же цвета следы. В голове полосонуло. Подобравшись к двери на цыпочках, она перекрестилась, закрыла глаза и, ворвавшись ураганом в комнатку, заорала.

- Все на пол. Убью.

   Ляптя взмахнула гвоздодёром, который, набрав инерцию, понёсся к полу, потащив заодно и квартирантку, грохнувшуюся  со всего маху на линолеум возле ног, обутых в красные туфли. Ноги были не знакомые, а туфли она где – то видела, но кто был их обладателем? Ляптя разлепила веки, порыскала глазами. Рядом с гвоздодёром, уткнувшись в пол лицом, лежала хозяйка.

- Как ты тут оказалась, - заикаясь, спросила она.

   Ляптя захлопала глазами, продраила с надеждой, что  ей померещилось, но хозяйка не исчезла.

- Капа, - позвала она.

   Капа не сработало. Ляптя перешла на Роби.

   Ответа не последовало. Хозяйка не шевелилась. Квартирантку  залихорадило. Убила. Да нет. Гвоздодёр не достал. Убили. Кто? Неизвестно, но пристегнут её. Может пьяный мужик хлопнул? Ляптю кинуло в крупную дрожь, когда она снова увидела красные пятнышки на полу. Она поскребла ногтём, попробовала на язык. Краска. Ляптя приложила ухо к груди хозяйки и облегчёно вздохнула. После ведра холодной воды и шлепанья по щекам бывшей артистки ситуация прояснилась.

- Как ты тут оказалась, мать твою, - заголосила Ляптя. – Ты же в больнице была.

- Как, как, - отбрила хозяйка, глядя на гвоздодёр, который гипнотизировал её. – Ногами. У тебя не артистичные манеры, - покатила Капа. -  Вместо того, чтобы сделать реверанс и поцеловать мою ручку, ты за гвоздодёр хватаешься и орёшь, как сумасшедшая, отчего я в обморок падаю. Невежа.

- Ты не увиливай. – взвилась провинциалка. – Почему дверь не закрыла? Сбежала из больницы?

- Дверь забыла закрыть. А из больницы ушла, потому что тебя одну нельзя оставлять. Наделаешь делов. Меня чуть  не запорола. Посмотри во двор.

   По двору галопом носился  мелкий, лысый дворник, выдавая разухабистый мат.

- Что за люди, - орал он. – Что за жизнь? Пошёл за краской, гвоздодёр упёрли и гвозди.

- Брешет, - бросила Ляптя. – Гвозди не трогала. Сам, наверное, за водку загнал.

   Она хотел высунуться в окно и отчитать брехуна, но вмешалась Капа..

- Открой окно, - скомандовала хозяйка, - и выброси железку. Смотри только, чтоб не попала в него.

- А было бы хорошо, если б попала, - процедила Ляптя. - Он своей краской меня чуть убийцей не сделал. Заржавевший горшок.

   Гвоздодёр, словно пика просвистел над головой дворника и впоролся в кучу мусора. Дворник застыл, поднял голову вверх и перекрестился.

- Чё это он крестится, - выплеснула Ляптя.

- Чё, чё. Нам с тобой тоже нужно перекреститься. Не понимаешь?

   Они перекрестились. Ляптя попыталась плюхнуться на диван, но обессиленные ноги подвели, и она, промазав, угнездилась на пол.

- А как же с рукой, Капа?

- А, - махнула хозяйка, - заживёт и дома.

- Ну, артистка, - зло бросила квартирантка, поднимаясь на дрожащих ногах. – Я чуть со страха не умерла.

- Я тоже. Как увидела летящую на меня железку, с жизнью попрощалась.

   Они помолчали. Благодарили ли они Бога, судьбу, друг друга – неизвестно, но кого – то благодарили. Без благодарности остался только дворник. Парочка попыталась припечь его, но тот так отбомбил, что завибрировало оконное стекло.

- Как жить будем, - маленько очухавшись, спросила Ляптя. - В больнице тебя кормили, а тут.

- Поживём пока на мою пенсию и твою стипендию. Рука поправится – грабанём вокзального. Книжку притащила?

- Нет.

- А как же я в роль вживаться буду.

- Роби, Роби, - вздохнула Ляптя. – У тебя же рука в гипсе.

- Вот и хорошо. Удар сильнее будет.

- Никак не можешь оставить эту идею. Забудь.

- С моей пенсией и твоей стипендией долго не протянем.

- Протянем. Я возьму академический и поработаю на рынке. Да мне ещё одна бабушка полторы тысячи баксов должна. Завтра пойду искать..

   На следующий день Ляптя вышла на новый круг. Исходной точкой в круге был рынок.

   Возле ворот рынка стояла знакомая бабушка. Охранника не было. Висела одна куртка. Видимо, не вылержал крестных мучений. Ляптя потребовала свою долю: полторы тысячи баксов, которую отвалил грузин, запутавшийся в подоле платья бывшей лифтёрши и громадных шароварах хохла. Доля оказалась в квартире бывшей лифтёрши.

- Ладно, - сказала Ляптя, - завтра принесёшь сюда.

- Может, еще раз в русалочку сыграем?

- Некогда, - бросила Ляптя. - Меня администратор рынка ждет.

   Ждал Ляптю не администратор рынка, a дынный азиат, который разговор Ляпти с бывшей лифтёршей не слышал, а поэтому и решил, что баксы у Ляпти.

   Был полдень. Ляптя направилась на поиски администратора. Азиат последовал за ней. Добраться без помех не удалось.

   Возле подвала с надписью "Администратор и К" Ляптя наткнулась на человека в рясе, которая по размеру не уступала шароварам хохла и с коробкой из-под банан на шее. Надпись "Made in..." была стерта. Вместо нее красовалось "Жертвуем на храм".

   Ляптя прошла бы мимо, если бы не магический жест. Монах так дружески просигнализировал правой рукой, левая была в протезе, что Ляпте почудилось: она не на ранке, а на вокзале.

   Эпоха бизнеса обладала свойствами хамелеона. Она откатала на лице бывшего таксиста не великолепную улыбку, а  скорбь. Отпечаток скорби проглядывался и во взгляде, которым служитель культа жег прохожих, если они не жертвовали на храм. Монах пытался догнать их. Прохожие трусливо убегали. Он прибегал к крайнему средству. Коробкой перегораживал проход. Поведение монаха было недостойно служителя культа.

- Ба! – воскликнула студентка, когда коробка перегородила дорогу. - Знакомое лицо. Собираем бабки на храм.

   В первый день эпохи бизнеса, которая хлынула в Отечество, как водопад, таксист утром впихнул в такси не пять пассажиров, а двадцать пять, а вечером, взяв скалку, начал выбивать из себя бабки. Они сыпались из-под кепки, карманов, пазухи... ворохом, пока не закрыли его всего.

- Хороший бизнес, - сказала Ляптя, - почему бросил и где левая рука?

- Отстегнули, - вздохнул бывший таксист.

- Почему пожертвования решил собирать?

- Совсем оглупела, - вскипел монах.

- Я левой ничего не могу делать, нет её, а правой могу и ложку держать, и креститься.

- Не совсем так, - поправила Ляптя. - Еще можно держать пушку и стрелять.

   Азиат, уловив последние слова, крепко насторожился. Эта паскуда год назад забрала его дыню, не заплатив ни копейки. Потом выколотила из грузина три тысячи баксов. А завтра ещё  приволочет на рынок полк старух, которые больше всего пугали азиата. Они смотрели на дыни такими глазищами, что дыни взлетали с прилавков. Однорукого монаха азиат принял за напарника Ляпти.

   Заветная покупка баксов в одиночку зависела на волоске. Хохол был подходящим напарником, но жадным и скандальным, ненавидел пановавших на его горбу москалей. Азиатов - из-за непочтительного отношения к священному животному, которым он думал разжиться у москалей. Грузин был кровным родственником человека с трубкой, портрет которого находился в офисе бывшего носильщика. Деда азиата этот человек послал в Европу, где его голову накрыл ракетный снаряд. Самым подходящим оказался человек без казенной фуражки, которого Ляптя накормила песчаной дыней.

- Да я ее из-за дыни, - сказал милиционер, выплевывая  песок, - прямо сейчас, на виду.

- Не сейчас, а вечерком, не на виду, а на пустыре, - шепнул азиат.

   На том и порешили.

   О грозящей беде Ляптя не догадывалась.

------------

- И как твои дела сейчас? - спросила Ляптя.

   Дела новоиспеченного  монаха были из рук вон плохо. Он выбивался из последних сил, собирая пожертвования. Новый рынок осваивался с космической скоростью. Священное Писание, которым раньше в эпоху шашек топили буржуйки, согревая застывшую кровь, оказалось в силе, дабы Отечество не рассыпалось под ударами эпохи бизнеса. Служители культа, хранившие до эпохи бизнеса гробовое молчание и мирно почивавшие на пасхальных куличах и крашеных яйцах, бросились спасать Отечество. Спешка была огромной. И по закону вечного порядка привела к совершенно неожиданным результатам. Священное Писание, которое толковало эпоху бизнеса, как конец света и которая должна была треснуть и разродиться Страшным Судом, не треснула и не разродилась. Треснуло Отечество и разродилось цепной реакцией на окраинах мелкими отечествами.

   Новый рынок оказался по зубам не однорукому монаху, а наместникам Бога на земле,  в золоченых одеяниях, которые не могла сожрать ни одна отечественная моль. Эпоха бизнеса плодила служителей Священного Писания с неимоверной быстротой, как и храмы, строившиеся не на пожертвования, а на бабки, которые Отечество вбухивало в храмы в надежде, что храмы приберут к рукам прихожан, а Отечество приберет к рукам храмы.

- Знают, что делают, - вздохнул монах. - Смотри за коробкой.

   Совет был к месту. Азиат не спускал глаз с коробки. Год назад он вечером видел такую коробку на рынке, а утром вместо рынка - пустырь.

- Надо их всех по одному месту, - сказала Ляптя.

- Вот так?

   Монах полоснул рукой по горлу. Жест монаха привел в панику азиата с напарником. Однорукий точно был бандитом. Требовались еще напарники.

- Хохла, - шепнул азиат. - Он - голодный.

- Грузина, - шепнул милиционер. - Он злой.

   Препираться долго не стали. После «покупки» баксов у Ляпти грузина и хохла можно было стравить, как бойцовских собак.

   Через час интернациональная бригада из четверых напарников наблюдала из железного короба за Ляптей и монахом. Обстановка была тихой и спокойной. Взорвал ее хохол.

- Ой, хлопцы, - мечтательно сказал он. - Я за её баксы куплю цилу гору сала и як на крыльях полэчу на ридну Bкрайну.

   Хохол действительно полетел, как на крыльях, от сильного пинка грузина, но не на Вкраину, а к ногам Ляпти.

- Здравствуй, паночка, - с ненавистью сказал он. - А що у вас в коробе?

- Мешок пороха, добрый панэ, - ответила Ляптя. - Купи.

- Щас сбигаю и гроши принесу.

   Хохол сделал два круга и оказался в коробе.

- Ой, хлопцы, если б вы бачили, що у монаха за рясой и в коробе.

   Под рясой монаха был целый армейский склад. Через час в коробе прибыла еще одна интернациональная бригада, забитая хохлами, азиатами, грузинами... Короба прибывали каждый раз, когда хохол летал на разведку. На лопатках у него выросли даже крылья. К вечеру короба перегородили рынок. У администратора они вызвали подозрение. Он приказал заварить короба. Администратор опасался чеченцев. Они два года назад прибыли в бочках с каспийской селедкой и устроили погром.

- Не отвлекайся, - сказал монах, - а слушай судьбу человека.

   Измученный монах решил добраться до самого Всевышнего. Добрался он до больничной койки. Его ангел-хранитель, который должен был подхватить монаха и доставить к Богу, когда он прыгал с самого высокого особняка, сломал крылья и сам оказался в больнице. Окна в больнице были забраны решетками. Меры предосторожности оказались разумными. По улицам бродила эпоха бизнеса. Заходя в больницу, она приводила Наполеонов, императоров, фараонов...

   Мимо Ляпти и монаха грузчики протащили железные короба, из которых доносился рев.

- Что тащим? - поинтересовалась Ляптя.

- Администратор сказал: голландские тушки! - ответили грузчики.

- Да цэ я! Добра паночка! - с ненавистью заорал хохол.

- Чудно, - сказала Ляптя. - дужэ чудно! Перший раз чую, шо голландские тушки размовляют на украинской мови.

- Не отвлекайся, - второй раз сказал монах, - а слушай судьбу человека.

   Судьба таксиста оказалась пестрой. После больницы он достал кожаную куртку. Над курткой славно поработала моль. На славу поработал и таксист. Лохмотьями он остался доволен. Зеркальные очки он сменил на черные. Зеркальные сильно слепили прохожих. На рынок он вышел в лаптях, с медной кружкой и плакатом с дюжим молодцем и беззаботным лицом. Молодца он приклеил на кружку. Лицо таксиста другим обладателям медных кружек не понравилось.

- За куском хлеба и с такой мордой, - сказали ему.

   Ткнули в морду молодца, а потом в морду таксиста.

   Рынок пришлось оставить. Год таксист бился над рублёвыми бумажками. Иностранец с отощавшими баулами принял его за оригинального художника, увез  за океан и предложил поработать над баксом. Художник поработал, но через год он оказался вместе с иностранцем в трюме парохода, пересекавшего Атлантику, где их пыталась настигнуть заокеанская Фемида.

   Вернувшись, бывший таксист решил прижиться на новом рынке. Он обследовал его, пока не наткнулся на человека в мундире и в сапогах в дудочку. Не то, что таксист в лаптях. Человек в мундире заглядывал в урны и железные короба. Мундир был на загляденье. Его шили в эпоху человека с трубкой. Когда эпоха бизнеса оказалась у дел земных, а человек с трубкой и его последователи у дел небесных, генеральский мундир стал терять силу. В свое время генерал немало уложил героев в лаптях. За что и получил генеральский мундир.

   Обменять мундир на лапти с первой попытки не удалось. Таксист приложил максимум усилий. Эпоха бизнеса двигалась со сверхкосмической быстротой. Через неделю она должна была разродиться эпохой лаптей. Выбиваться из массы, обутой в лапти, сапогами - генералу было опасно.

- А что будет с тобой? - спросил генерал таксиста, стягивая мундир и заплетая лапти.

- Хоть в генеральском мундире в гроб покладут, - ответил таксист, снимая лапти и надевая мундир.

   Бывший таксист замолчал.

- А дальше что? – спросила Ляптя

- Что, что? Понюхай рясу!

   Ряса пахла порохом.

- А чем в будущем будет пахнуть эпоха бизнеса?

- Дерьмом, - твердо ответил монах.

- Почему?

   Эпоха бизнеса вращалась вокруг Солнца, но не по часовой стрелке, а против.

   Рассказ бывшего таксиста заклинил Ляптю. Выбить клин можно было только в комнатке со спартанской обстановкой. Это было последнее убежище, куда еще полностью не проникла эпоха бизнеса. Она кружила возле него, намереваясь привести сумасшедшую старуху, рассыпавшегося от дряхлости орла и костлявую Ляптю.