Вторая часть 6 кадр Артисты "Беглого театра"

Вторая часть 6 кадр.  АРТИСТЫ «БЕГЛОГО ТЕАТРА». 

   Автору очень хочется, чтоб быстрее прошла ночь и увидеть, что же утром  будут делать Капа и Ляптя.

   А вот и искрящийся, тёплый  рассвет, рассекающий темень и рассыпающийся блесками, похожими на крохотные зеркальца.

   Если б провинциалка не спала, она рассказала бы, как батько будил её утром, и они уходили на бугры встречать Солнце. Они проходили мимо заброшенного, паутинного  совхозного сада, затянутого тиной ставка, обросшего высоким камышом, разрушенной, земляной дамбы пруда с лужицами воды и кочковатым дном, водокачки с ржавеющими трубами и гниющей деревянной мельницы, конторы с красным флагом на фронтоне, под которым громоздилась куча пустых деревянных ящиков, осторожно перебирались по узкому, шаткому мостику, перекинутому через мутноватую речку «Забияка», так называли её за скверный «характер», разливаться весной и затапливать прилегающие огороды.

- Эх, мать твою, - орали посельчане. – Земли и берегов тебе мало, что ты прёшь в дом.

   Взбираться  на бугры было чрезвычайно трудно. Острые, торчащие из земли камни, глубокие рвы, которые вымыла бушующая весенняя вода, заброшенные и заросшие жилистым бурьяном  карьеры, «обманывающие» незнакомого с местностью человека. Незнакомство оборачивалось полётом и крепким ударом о землю с развесистым матом.

   Они делали крюк, заходя в балку Глубокая с густолиственными деревьями, и по затёнённому дну, продираясь сквозь кусты шиповника, выходили на макушку самого высокого бугра Белолобика, с которого открывался вид на «пылающую» от солнечных лучей росистую  степь, покрытую лёгким туманцем, оживавшую от птичьих голосов.

   Даль. Какая даль. Какой простор. Какая ширь. Как тут удержаться от восторга. Как не распахнуться душе. Как не почувствовать себя вольным человеком. Кипит кровь, рвётся сердце. Всё, что есть в тебе , обращается в одно чувство радости, но не долго держится радость. Одолевают мысли, почему так  скудно и неуютно живёт человек. Зачем ему дана такая красота, которой он может любоваться, но не владеть.

   Как не вспомнить украинские степи, Тараса Бульбу, Запорожскую Сечь. Как понять, что за сила застлала глаза тем, которые раньше считали друг друга братами, а сейчас питают друг друга кровью и степь?

   Немец, француз, поляк… в теснине живут, за каждый кусок земли бьются. Дай им широту, развернутся и настроят каменных громад, подстригут, подровняют, уберут силу первозданности, свою пристегнут, а русский в теснине не живёт, он бежит, мчится к ней. Кому мало дадено, а он стремится к большему, тому прибавится, а кому много, но он дальше своей руки не тянется, у того и последнее отнимется.

   Иногда батько брал с собой гармошку и играл, сказывал, что степь живая. Она, как человек. Может говорить, слушать, радоваться, но не каждому доступен её язык.

- Дед и прадед  были степняками, - рассказывал батько, - берегли степь, год работали, на второй давали ей отдых. Пахали конями, волами. Живым живое. А сейчас трактора, комбайны, дух железный, но ничего не поробишь, так повязано.

   Возвращались они той же дорогой. Батько с чувством грусти и благодарности балке Глубокой за то, что она спасла его и  товарищей, когда они во время войны пробирались по шляху и наскочили на немцев. Им пришлось залечь в балке и отбиваться до прихода своих. Ляптя испытывала детское очарование от увиденного. Уже подросшая она сама ходила на бугры, захватив карандаш и листок бумаги, писала стихи, показывала батьке и просила его сочинить на них музыку. Она складывала стихи в сундук в летней кухне, но однажды кухня загорелась, и от сундука остались лишь железные угольники, а от стихов пепел.

   Зачем вспоминать грустное.    Пора уже  вернуться к Ляпте и Капе и посмотреть, что же они делают.

   Капа уже выскреблась из – под ковра с ощущением себя легендарным  Робин Гудом. Скинув шелковую ночнушку и всё, что было под ней, она осталась довольна. Молодость уже не проглядывалась, а старость чуток прихватила, но полностью не добила. Небольшая разминка в три приседания и поза йоговской кобры вызвали не оглушительные аплодисменты, переходящие в овации, а потоки пота на лбу,  скрежет и хруст, от которых у Капы чуть не лопнули ушные перепонки. Другая завалилась бы, плюнула  и отработала б задний ход, но это же была артистка Капа, вживавшаяся в роль благородного разбойника, всю ночь представлявшая увесистую дубину, которая лихо обрабатывала супер – бизнесмена. Правда, под самое утро дубина сильно отяжелела и вместо неё появилась скалка.

   Почистив зубы, умывшись и быстро одевшись, она выметнулась из квартиры.

   Ляптя, проснувшись, увидела отражение Капы, размахивающей руками, в огромно куске зеркала. Хозяйка пританцовывала и издавала  громогласное «Ух!».

- Ты зачем это, - спросила квартирантка.

- Вхожу в роль, - бросила хозяйка, «боксируя» перед зеркалом.– Утром промоталась по всем свалкам, чтоб найти зеркало.

Можно, конечно, потренироваться и на тебе, да у тебя ещё шишка на голове не спала.

- Ты что серьёзно решилась на грабёж. Я же пошутила. Остынь.

- Поздно, - отбрила хозяйка. – Я уже не Капа, а Робин Гуд. И прошу тебя называть меня не Капой, а Роби. Я тогда сильнее буду врастать в роль.

- Как ты себе это представляешь, нас же посадят, - вскипела Ляптя.

- Не трусь. Мы идём к бизнесмену, ты говоришь ему, что я твоя бабушка, покорённая супер – техникой и хочет посмотреть, как она работает. Ты его отвлекаешь, а я наношу удар. – Капа резко полосонула рукой, и если бы провинциалка не присела, её точеный нос, отвалился бы.

- Ну, ты, артистка, - взъярилась Ляптя, - смотри. Нос мне чуть не покрошила.

- Ограбим, купим новый. – отсекла Капа. – Я его, значит, мочу

 Он теряет сознание. Мы связываем его. Нажимаем кнопку на факсе и гребём бабки, а потом учёсываем  из города на Канары. Купим островок.

- А институт, Капа?

- Не забывайся.

- А институт,  Роби.

- Молодец. Мы на островке свой построим.

- Ну, да, - провинциалка подняла планку. – Построим своё государство «Капа, Ляптя и К».

- Государство не нада.. Я от своего нахлебалась. Ты сейчас жми в библиотеку. Возьми книгу «Робин Гуд». Освежим в памяти его технику благоразумного грабежа.

   Переубедить Капу не удалось, как не пыталась Ляптя. Она направилась в библиотеку, решив, что спорить сейчас с хозяйкой не стоит, нужно выиграть время.

   Дорогой она завернул в "Домоуправление № 1 ".   На его месте находился огромный, белый особняк с вывеской «Беглый театр». Домоуправление, словно слизало ураганом.

- Интересно, - процедила Ляптя. –  Беглый театр. А что там внутри?

   Вход в театр преградил человек с резиновой дубинкой. Дубинка потыкалась в грудь, ноги Ляпти.

- Куда? - спросил охранник.

    После ответа Ляпти дубинка выгнулась и зашипела, как кобра.

    Ляптя зашла в тыл театра. В тылу находился подвал. Дверь была усеяна табличками, как поле саранчой. Они отражали торговый -  финансовый -политический спектр эпохи бизнеса.

    Вход баррикадировали качки. Они работали мышцами. Мышцы трещали и вырабатывали электричество.

- В торгово-политическую корпорацию, - бросила Ляптя.

    Она ткнула в гигантскую табличку, которая была словно глава дома на семейной фотографии.

- Вчера накрылась!

    Из припарковавшегося "Мерседеса" как из окопа, грянул залп. В семейной фотографии на одного члена семьи стало меньше. Качки заработали мышцами. "Мерседес" обуглился.

    Ляптя попыталась проникнуть в политический -  финансовый концерн. Концерн только что накрылся.

- Почему таблички не снимаете? - возмутилась Ляптя: - Они вводят в заблуждение.

    Преодолеть силовой барьер помог "Запорожец". Из "Запорожца" выползла баллистическая ракета и уставилась рылом на подвал. Очнулась Ляптя через три часа. "Запорожец" тащил на багажнике подводную лодку. Он остановился на мосту. Лодка плюхнулась в воду.

- Ни хрена себе, - сказала Ляптя. – Чем они там занимаются?

    Она прошла дальше и остановилась перед дверью с табличкой  "Режиссерская группа и К"

    Открыв дверь, Ляптя увидела человека с галунами.

    Швейцар сидел за станковым пулеметом в позе лотоса. Галуны свисали с плеч, как языки загнанных овчарок. Старшина работал с кинокамерой.

- Что за бизнес? - спросила Ляптя.

- Мы снимаем сериал, - строго сказал старшина.

    Год назад был снят сериал "Закрученный мафиози". В ста сериях. На роль мафиози объявили конкурс. Результаты были потрясающие. В отечественном кинематографе оказалась бездна талантов. Бездну заткнули человеком из прошлого. Артистические данные человека были не ахти какие, но лицо знакомым среди публики, которая прозвала его скандалистом. Скандалист блестяще работал на публику, пил с ней горькую и вместе с публикой досаждал артистическую верхушку ее привилегиями, за что верхушка и изгнала его с театральных подмостков.

- Пахать, - вздохнула Ляптя. - У него судьба, как у меня.

- Черта с два, - сказал старшина. - Мы, козлы, предложили этому козлу роль в прежнем сериале.

- А под какими именами вы в фильме будете?

- Я – Хася, он, - швейцар показал на старшину, - Руця, скандалист Еля.

- Странные у вас имена.

- Тебе подавай Ваню и Марусю. Ничего странного. Фильм исторический и войдёт в историю. И имена должны быть запоминающимися. Тебя, как зовут?

- Ляптя.

- Запоминающееся имя.

- Тоже войду в историю?

- Эх, хватила. Может, войдешь, а может, и нет. Слушай дальше.