ЗАПИСКИ БЫВШЕГО ВИЦЕ-ГУБЕРНАТОРА. ЧАСТЬ 6.ПОЛИЦЕЙСКАЯ ДОКТРИНА ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ

Распоряжением губернского начальства в село NN перевели становую квартиру. Она разместилась в специально оборудованном под участок доме, Вскоре в село приехал служить становой пристав. Это был человек лет тридцати, сухощавый, лёгкий на ногу,        с ма­нерами настолько добропорядочными, что, казалось, он даже понятия не имел о сквернословии. Мундирчик (совсем неожиданного покроя) сидел на нём как вылитый, делая на талии ловкий перехват; пока­залось даже, что он стукнул шпорами, когда вошёл. По-французски он не говорил, но некоторые русские слова произносил в нос и этим вводил в заблуждение. Сверх того, он помадил волосы и, что всего трогатель­нее, назывался Милием Васильевичем.

Со слов Милия Васильевича, он получил воспитание…в училище для детей канцелярских служителей. По выпуске из оного поступил в губернаторскую канцелярию и там видя, ежедневно чиновников особых поручений его превосходительства, сумел воспользоваться этим , чтобы усовершенствовать свои манеры… Что же касается до его воззрений на жизнь и мир, то он черпал их из предписаний и циркуляров своего начальства.

ххх

На другой день становой пристав организовал приём урядников подведомственного ему стана. На этой встрече он намеревался подчинённым сослуживцам изложить собственные воззрения «на предстоящие ему обязанности, так же как и на ту роль, которая отведена в этих воззрениях обывателям введенного ему стана».

Утром следующего дня урядники собрались на дворе становой квартиры.

Вот речь, которую им произнёс становой пристав:

 «Господа урядники! я собрал вас здесь, прежде все­го, чтобы заявить во всеуслышание, что горжусь вами. Причём, конечно, ожидаю, что и вы, в свою очередь, будете мною гордиться.

Только взаимное и непрерывное горжение друг дру­гом может облагородить нас в собственных глазах на­ших; только оно может сообщить соответствующий блеск нашим действиям и распоряжениям. Видя, что мы гордимся друг другом, и обыватели начнут гордиться нами, а со временем, быть может, перенесут эту гор­дость и на самих себя. Ибо ничто так не возвышает дух обывателей, как вид гордящихся друг другом на­чальников!

В этом заключается весь секрет истории!

Затем я считаю нелишним изложить перед вами вкратце мой взгляд на ваши обязанности. Прошу вы­слушать меня внимательно.

Во-первых, вы должны знать всё, что делается в ваших сотнях, потому что, только зная всё, вы полу­чите возможность обо всём доводить до моего сведения. Я же обязан знать всё, потому что, в противном слу­чае, многое осталось бы мне неизвестным, чего я ни под каким видом допустить не могу.

Чтобы знать всё, нет никакой необходимости во вме­шательстве каких-либо сверхъестественных или волшеб­ных сил. Достаточно иметь острый слух, воспособляемый не менее острым зрением — и ничего больше. В За­падной Европе давно уже с успехом пользуются этими драгоценными орудиями, а по примеру Европы, и в Америке. У нас же, при чрезвычайной простоте уст­ройства наших жилищ, было бы даже непростительно пренебречь сими дарами природы.

Но там, где слух и зрение оказались бы недостаточ­ными, немаловажным подспорьем может послужить це­лесообразная и строго обдуманная система вопросов, которую я назвал бы системою вопрошения. Так, напри­мер, ежели вы встречаете идущего по улице односельца, то первый и самый естественный вопрос должен быть таков: куда идёшь? Если же вы встречаете на ули­це не односельца, но лицо неизвестного происхождения, то, кроме этого вопроса, надлежит предлагать ещё сле­дующие: откуда? зачем? где был вчера? покажи, что несёшь? кто в твоей местности сотский, староста, стар­шина, господин становой пристав? И заметьте, господа, никто не вправе уклоняться от ответов на ваши вопро­сы, ибо факт уклонения уже сам по себе составляет неповиновение властям. Но, кроме того, он означает и косвенное признание не вполне чистых намерений укло­няющегося. Невинный человек отвечает немедленно, не ожидая подзатыльника; отвечает быстро, порывисто, отчётливо, твёрдо, звонко. Напротив того, человек, за которым водятся грешки, даже и по получении подза­тыльника, путается, отвечает уклончиво, неохотно,           а иног­да прямо с дерзостью говорит: не твоё дело! Таковых надлежит, без потери времени, взяв за караул, представ­лять по начальству для исследования.

Господа! я не без намерения остановился на этом предмете больше, чем нужно, ибо он есть фундамент, на котором зиждется наша становая внутренняя политика. С помощью системы вопрошения, а также при посред­стве слуха и зрения... а быть может, и обоняния... мы получаем такой богатый запас сведений и материалов, который стоит только надлежащим образом обработать, чтобы перед нами предстала картина современного бы­та, такая картина, которая заставит содрогнуться на­чальственные сердца. Итак, сначала напишем эту карти­ну — и чем смелее, тем лучше, а затем, разумеется, по­думаем и о том, как следует поступить, дабы превратить её неблагонамеренное содержание в благонамеренное. Имея ее в виду, мы бодро пойдем навстречу злоумыш­лению, и ежели находящаяся в наших руках ариаднина нить приведёт нас к дверям логовища, то уж, конечно, не для того, чтоб осрамиться в нём, но для того, чтобы несомненно и неминуемо обрести поличное!

Вторая ваша обязанность заключается в следующем: вы должны употребить все усилия, чтобы обыватели содействовали вам. Чтобы достичь этого, вы можете воспользоваться всеми имеющимися у вас преимущест­вами власти, начиная с увещаний и кончая требования­ми, не терпящими возражений. Вы можете, в случае на­добности, даже употребить мое имя. Помните, господа, что содействие, о котором я говорю, нам безусловно не­обходимо. Как это ни больно для нашего самолюбия, но должно сознаться, что если мы не будем иметь приспеш­ников в обывательской среде, то не исполним и малой доли тех задач, кои нам предстоят. Это одна из тех пе­чальных истин, с которыми мы сразу должны прими­риться, с тем чтобы потом и не возвращаться к ним. Но, называя этот факт печальным, я в то же время имею право назвать его и радостным, потому, во-пер­вых, что он вводит нас в общение с обывателем, а во- вторых, и потому, что делает сего последнего нашим со­участником. Я согласен, что он умаляет тот ореол все­могущества, которым мы были бы окружены, если бы обладали таковым, но вместе с тем он ограждает нас от злоречия и гласит во всеуслышание о чистоте наших на­мерений. И вдобавок дает нам случай делать полезные наблюдения и над самими содействующими.

Но содействие, о котором идёт речь, может быть троякого рода. Во-первых, содействие действительное, плодоносящее и безусловно полезное; во-вторых, содей­ствие, не особенно полезное, но и не вредное; и в-треть­их, содействие, положительно вредное.

Действительного и истинно плодотворного содейст­вия вы можете ожидать, по преимуществу, от господ кабатчиков. Я говорю это прямо и смело, хотя и знаю, что у нас принято называть это занятие зазорным. Я не разделяю этого предубеждения и, следовательно, не мо­гу допустить, чтобы его разделяли и вы.

На свете нет зазорных ремесл, ибо всякое ремесло вызывается насущ­ною потребностью в нём. Господа кабатчики, независи­мо от их личной и всегда несомненной благонадёжности, драгоценны еще и в том отношении, что они находятся в непрерывном и тесном общении

с представителями самых разнообразных слоёв общества.

В кабак стремятся все. Туда идёт и добродетельный человек, и злодей, и мирный земледелец, и храбрый воин, и помещик, и зо­лотарь. Выпивши добрую рюмку водки, человек делает­ся наклонным к сообщительности, а выпивши две тако­вых, он уже мало-помалу начинает давать этой наклон­ности и ход. Ещё стакан — и он готов. Спрашиваю вас: кто из присутствующих при этих метаморфозах может быть назван достоверным их свидетелем? — и с уверен­ностью отвечаю: кабатчик и только кабатчик! Всё кру­гом пьяно, даже сотский, скромно тут же сидящий, не всегда находится на высоте своего призвания; один ка­батчик всегда и неизменно трезв. Он трезв, потому что должен удовлетворять разнообразным требованиям по­требителей; он трезв, потому что такова задача его за­нятия. Одним словом, он трезв. Он один имеет возмож­ность трезвенно проникать в глубины человеческих сер­дец, он один твёрдою рукою держит все нити злоумышлений, как приведенных уже в исполнение, так и проек­тируемых в ближайшем будущем. Вот почему мы так часто находим в кабаках целые склады краденых вещей. Но потому же самому мы обязаны от времени до вре­мени прощать кабатчику его поползновения к сбыту та­ковых вещей и видеть в нём дарованное нам орудие, ко­торое, при добром руководительстве, может не только облегчить наш труд неожиданными откровениями, но и сообщить изысканиям нашим совершенно непредвиден­ное направление.

Не особенно полезного, однако ж, и не вредного со­действия вы можете ожидать от господ бывших поме­щиков, ныне скромно именующих себя землевладельцами. Сведения, добываемые этим путём, представляют, по преимуществу, плод досужей говорливости и потому должны быть принимаемы лишь с крайнею разборчиво­стью. Но, будучи очищены от того, что в них есть не­ожиданного и явно неимоверного, и они могут, по вре­менам, проливать луч света на такие извилины челове­ческого сердца, которые без сего легкомысленного ука­зания могли бы остаться навсегда закрытыми для наше­го наблюдения.

Затем остается ещё третьего рода содействие, о ко­тором я говорю лишь с болью на сердце и которое я уже ранее назвал прямо вредным. Господа! я не нахожу достаточно слов, чтобы предостеречь вас от услуг и предложений сих содействователей, и, дабы вы умели отличить их, скажу вкратце об их происхождении. В последние пятнадцать — двадцать лет, вместе с успе­хами наук и развитием форм общежития, у нас появил­ся особенный класс злонамеренных людей, известных под именем газетчиков и сочинителей. Профессия эта, главным образом, направлена к тому, чтобы разнооб­разными путями вводить становых приставов в заблуж­дение, с целью испытания их способностей, а также и для осмеяния их нравов вообще. Люди эти, иногда очень серьёзно, сообщают нам различные как бы полез­ные указания и даже предлагают проекты реформ и                      за­коноположений, которые мы тоже, по чистоте нашей, принимаем за полезные, но на дне которых — увы! — лежит одна жестокая насмешка. В большей части случаев они действуют на нас не прямо, а посредством опубли­кования аллегорий, но тем успешнее увлекают в соблазн и опутывают нас своими сетями. Есть множество сочи­нений, написанных единственно с целью обмана, но при­том с таким сатанинским искусством, что чины, дейст­вующие вдали от административных центров и, так ска­зать, предоставленные самим себе, ничего не в состоя­нии различить. Увлекаясь прекрасным слогом сих книг, они с точностью следуют злодейским советам, в них из­ложенным, и ожидают за сие от начальства наград. Ка­ково же бывает их горестное изумление, когда вместо награды из губернии получается перевод в другой стан, а иногда и предложение подать просьбу об отставке!

К сожалению, я говорю об этом по опыту, ибо сам дву­кратно был вводим подобным образом в заблуждение. Однажды, когда, прочитав в одном сочинении состав­ленный якобы некоторым городничим «Устав о печении пирогов», я, в подражание оному, написал: «Правила о том, в какие дни и с каким маслом надлежит - вкушать блины», и в другой раз, когда, прочитав, как один го­родничий на все представления единообразно отвечал: «не потерплю!» и «разорю!» — я, взяв оного за обра­зец, тоже упразднил словесные изъяснения и заменил оные звукоподражательностью.

И в оба раза вместо награды я получил от начальства выговор, с таковым притом внушением, что книжками этого рода следует пользоваться лишь для того, чтобы поступать как раз в противоположность содержащимся в них указаниям! Вот почему я и предостерегаю вас, господа урядники! Будьте вообще осторожны в выборе ваших руководите­лей, но в особенности опасайтесь льстивых сочинитель­ских приманок, погоня за коими может ревностного урядника довести до исступления!

Третья ваша обязанность заключается в наблюдении за целостью и неприкосновенностью наших краеуголь­ных камней. Вы знаете, о чем я говорю. Многие ут­верждают, что камни сии суть лишь недавнее изобрете­ние становых приставов, но ведь для нас важно не то, когда и кем что изобретено, а то, что изобретенное по­лучило надлежащий уход и что, следовательно, сила его для всех обязательна. Вы знаете эти камни, господа. Вы сами обладаете собственностью, сами имеете семей­ства, чтите начальство, ходите в храм божий, так что если б вы не были урядниками, то я сказал бы вам: идите, добрые люди, с миром, и бог да поддержит вас в ваших похвальных начинаниях! Но в качестве уряд­ников вы не имеете права довольствоваться личным выполнением предписаний долга, но обязываетесь требо­вать, чтоб и другие с тою же мужественною непоколеби­мостью шли по стезе добродетели. Поэтому я пригла­шаю вас, а в крайнем случае даже приказываю, действо­вать в этом смысле с неукоснительностью и неуклонно­стью. Само собою, однако ж, разумеется, что если бы в районе ваших действий находились лица, не имеющие собственности, то нет нужды заставлять их приобретать земли или дома, но вы можете и даже должны требо­вать, чтобы лица эти, взамен обладания собственностью, утешали себя уважением таковой.

В-четвертых, я желал бы, чтоб вы как можно дея­тельнее сносились между собой и сообщали друг другу результаты ваших личных наблюдений. А еще лучше бы, если бы вы, хотя раз в месяц, собирались здесь, у меня, для совместного обсуждения возникающих в ва­шей практике вопросов и для получения от меня обяза­тельных для вас разрешений и наставлений. Господа! я сам ничего больше, как первый урядник вверенного мне стана, и хотя в качестве станового пристава стою во главе вашей дружины, но пользуюсь моим титулом лишь для того, чтобы, подобно недавно встретившему­ся со мной на станции генералу Фарафонтьеву, объя­вить вам: и я и вы — одна семья! Все мы под богом ходим, все тщетно спрашиваем себя: что сей сон зна­чит? Будем же действовать единодушно и единомыс­ленно! и встанем грудью против общего врага!

Засим, что касается до прочих обывателей, то про­шу вас дать мне время осмотреться, прежде нежели я решу, как с ними поступить. Теперь же скажу кратко: есть обыватели благо намеренные и есть неблаго наме­ренные, есть благонадежные и есть неблагонадежные Подобно тому как и государства: бывают государства благоустроенные, но бывают и совсем расстроенные. Всё это, конечно, выяснится по мере ознакомления моего с здешнею местностью; а до тех пор предлагаю вам од­но: действуйте неукоснительно, но приберегите реши­тельный натиск, покуда я, обнажив меч, не встану пе­ред вами с кличем: горе строптивым!

Вот все, что я имел вам сказать для первого знаком­ства. Кажется, не забыл ничего. Но если бы вы встре­тили в моих словах повод для превратных толкований, то прошу обращаться ко мне за разъяснениями: двери моей квартиры всегда будут открыты для вас. Мне да­же приятно будет вас видеть сколь возможно чаще, по­тому что урядник, в ожидании разъяснений, может по­мочь моей прислуге нарубить дров, поносить воды и во­обще оказать услугу по домашнему обиходу.

Прощайте, господа! Передайте мой привет сотским, и да благословит бог наши общие начинания!

Господа рассыльные! покажите пример!».

_______________________________________

PS.

Здесь воспроизведен отрывок из статьи М.Е. Евграфовича Салтыкова- Щедрина «Тревоги и радости Монрепо», напечатанной в журнале «Отечественные записки»»,1879г., №2. Публикуется по тексту 6-го тома Собрания сочинений писателя (в десяти томах). Издательство « Правда», 1988г.

Примечание.

Становой пристав — полицейское должностное лицо в Российской империи, возглавляющее стан — полицейско-административный округ из нескольких волостей. Назначался губернатором, подчинялся исправнику, имел в своём распоряжении полицейских урядников. 

Полицейский урядник — нижний чин уездной полиции, подчиненный становому приставу

и ведающий определенной частью стана.

Сотский - в России выборное (обычно от 100 дворов) должностное лицо от городского посадского населения, государственных крестьян и всех категорий крестьян после реформы 1861г. для выполнения общественных, а также полицейских обязанностей.