4 кадр ТОРНАДО. Продолжение

- Удар  «торнадо», - завихрился швейцар и попытался принять боксёрскую стойку, но уставщике от беготни ноги за Ляптей, сработали на пол, он быстро вскочил, отряхнулся, повторять не стал. - Я тебя мочалить должен, а не ты меня. Сюжет менять нельзя. Иностранцев запутаем, репутацию потеряем.

- Можно, - добродушно ответила Ляптя.

- Это почему, - взвился швейцар.

   Они заспорили.

- Вы тут выясняйте истину, - бросил администратор и попытался умыкнуть, но Ляптя чемоданом перегородила.

- Я в туалет хочу, - взревел хранитель гостиницы. – Не кабинет же портить.

- Во время съёмок любые хождения запрещены, - осмелел швейцар, опасаясь остаться один

- Молодец, - похвалила Ляптя. – Креативно мыслишь, но сюжет нужно менять, дорогой дружище, - она перешла на ласковый тон. -  У тебя в сюжете нет креатива, а у меня есть, - она вывела погребальную сцену, в которой следователь бьет мафиози.

- Наши следователи не дерутся, - твердо сказал швейцар.

- А ну спроси у господ, - бросила Ляптя переводчице. - У них следователи дерутся.

   Господа иностранцы криками подтвердили, что их следователи сильно дерутся.

- Врежьте его, товарищ директор!

- Не надо, - быстро ответил швейцар и дал Ляпте зелененькую со стариком, который одобрительно посмотрел на неё.

- Хороший удар, до торнадо ещё не дотянул, но дотянет, - сказала она. - Переведи, - бросила Ляптя переводчице. - Мафиози подкупает следователя. А ну, подкупайте, чтобы иностранцы поверили.

   Через пять минут администратор и швейцар были банкротами.

- А теперь врежь директору, - бросила Ляптя швейцару. - Ты вдруг понял, что он втянул тебя в банду.

   Директор упредил швейцара, который  охнул, ощутив синюю подкову под глазами.

- Ну, а ты что стоишь, не телишься. Давай отходную директору.

- Эх, - вздохнул швейцар. - Была не была.

   Его кулак пошел на Ляптю. Она присела. Кулак воткнулся в лоб администратора.

- Ты что..., - хранитель гостиницы прошептал слова, которые производят сильное впечатление на иностранцев, и они запасаются ими, как запасаются матрешками, и рухнул под ноги Ляпти.

- О! - закричали иностранцы.

   Озлобленный швейцар двинулся на Ляптю.

- Стой! - заголосила она. - Куда прешь. Ты в оцепенении. Ты же человека убил.

   Швейцар действительно находился в оцепенении. Гости восторженно кричали "О!". На полу, распластавшись, как на пляже, отдыхал директор. Вспышки фотоаппаратов таранили глаза.

   Ляптя не стала дожидаться развязки. Чемоданом она свалила швейцара, объяснила через потерявшуюся переводчицу, что проба еще требует существенной доработки, и пригласила завтра присутствовать на окончательном варианте.

   На улице она пустилась бежать, пока не наткнулась на железный короб. Словно гигантская бабочка, чемодан сверкнул в воздухе. Ляптя подсчитала выручку и направилась к вокзалу. Она твердо решила расквитаться с человеком с номерком, с которого начался тернистый путь.

   Человека гор она нашла возле памятника революционному императору, на ладони которого в середине кучи бычков высилась внушительная, похожая на огнетушитель, пустая  бутылка вина. Носильщик прислушивался к гудкам скорого.

- Иди, иди, миленький, - говорил он. - Мы тебя сейчас поприветствуем, как Саша  Македонский Азию.

   Ляптя объяснила, что пришла попрощаться.

- Кто ж так прощается с другом! - упрекнул носильщик.

   От щелчка по горлу звук оказался звонким, как в пионерском горне.

   На задворках магазина "Вино" Ляптя нашла грузчика с разорванной ноздрей, похожей на покалеченное горлышко бутылки и с ёжистыми глазами.

- Винца, - попросила Ляптя.

   Грузчик поставил бочку на - попа и мощным ударом ноги вышиб пробку, которая как мина просвистела мимо головы Ляпти.

- Так и человека угробить можно, - заметила она.

- У тебя много отрицательного опыта, - заметил грузчик. - Ты уже знаешь, что человеческий лоб можно разбить. Держи. - Он протянул ей пивной кляп. - Гони бабки.

   В смутное время грузчик имел полное право на нагрузку к вину. Оспаривать право Ляптя не стала, опасаясь, что могут взвинтить цены. Бутылку она сунула за кофту.

   Половина дела была сделана. Другую половину она решила доделать в аптеке.

- Нет, - сказал хранитель мер и весов с хамелеонским взглядом, мелкими усиками и кустистой бородой, выслушав Ляптю.

   Она почувствовала холодок. Рушился гениально задуманный план. Ляптя зашла с черного хода, поторговалась, а после . вывела хранителя мер и весов к задворкам магазина, показала грузчика, который за товар брал самую малость, поблагодарила измученного валерьянкой аптекаря за дефицитный порошок и, сделав, круг, остановилась возле щели в заборе.

   Картинка ей понравилась. На дно бочки грузчик поставил бутылку и подвесил к ней, словно к елке, три деревянные затычки.

- И их тоже покупать? - спрашивал, багровея, аптекарь.

   Возле вокзала Ляптя сорвала пробку, засыпала чудодейственный порошок в бутылку и загнала пробку на место. Это было ее первое покушение на человека.

- У грузчика брала, - сказала Ляптя носильщику.

   Носильщик припечатал дно бутылки к ладони. Пробка взвизгнула и устремилась к Большой Медведице. Ляптя почувствовала легкие толчки, когда пробка попала в звездный ковш. Толчки напоминали небольшое землетрясение и исходили от носильщика.

- Что? - участливо спросила она.

- Живот завёлся, зараза, - рявкнул носильщик. - Постереги тележку, я скоро вернусь - мрачно добавил он.

- А кто же Азию приветствовать будет?

   «Азия» уже приближалась к вокзалу. Носильщик двинул тележку и тотчас схватился...

- Уже, - прошептал он.

   Запах был настолько сильным, что  машинист скорого, чтобы не задохнуться, остановил поезд за километр до вокзала.

   Ляптя умыкнулась с поста увидев человека гор, решительно шагающего с гвоздодёром к задворкам магазина, и направилась к домоуправлению.

   Вечерело. Раскалённый город погружался в прохладу с запахом пыли, гари, пота… Ляптя прошлась по мелкому привокзальному скверику с засыпающими  ёлками в бледном свете полнотелой луны. Тихо. Только игривый ветерок, вырвавшийся неизвестно откуда, шумнул и, скоро пробежав по ёлкам, умчался также неизвестно куда

   Ляптя присела на лавку. Она устала, как устает человек от напряженного дня, наполненного дикой силой, которая крушит и ломает, разбивает на осколки, который торопит день поскорее бы он схлынул,  перейдя в вечер, а потом в ночь с её благодатными снами, освежающими мысли и проснуться утром бодрым с приливом сил и опять вступить в схватку с бесчисленными дневными заботами, чтобы   снова идти и идти  по кругу, преодолевая мрачное и тяжелое своей судьбы, пока не наступит точка невозврата.

   Воспоминания вновь всколыхнули её. Они были яркими и жгучими. Ей почудился голос кременчугской гармошки - двухрядки, который, словно звал её. Она направилась к кассам дальнего следования, чтобы взять билет и уехать в тополиный посёлок к батьке и матери, но это была лишь минутная слабость грусти, смешанной с тоской. Она возвратилась в скверик, вновь присела и уснула.

   Утром она направилась к домоуправлению, которое было в траурных венках.

- Где домоуправ? - спросила Ляптя.

- В гробу!

   Ляптя заглянула в гроб. Из глаз администратора текли слезы.

- Не дождался, - вздохнула она.