По всей империи нищета и уныние. - Избранные места из книги Гастона Леру "Агония царской России"

   Итак, в России революция — самая настоящая революция. Я утверждал, что к ней были готовы все обыватели и рабочие, ее ждали одинаково и дворяне, и крестьяне, и солдаты. Но как много было и таких, которые не хотели верить, что в России возможна революция, кооторые недоверчиво улыбались при первых вспышках ее. Франция, старая родина свободы, породила следующую скептическую поговорку: "они еще не созрели!" Одно из наиболее удивительных по своей наивности утверждений европейской прессы таково: "В России от революции ждать нечего, потому что там нет "третьего сословия". Ну а я уже говорил вам и сейчас повторяю то, что говорил раньше — что в России нет ничего, кроме "третьего сословия".
   Утверждение, что в России ничего, кроме "третьего сословия", нет, требует объяснения. Я выступаю с ним прежде всего против тех, которые знают Россию по наслышке, по скандальным проявлениям царящего в ней правительственного произвола и по ужасающей нищете крестьянства. В глазах Европы вообще, в частности Франции, Россия представляет из себя следующее: наверху крупные и мелкие государственные чиновники, зараженные всеми пороками, которые мог привить им самодержавный образ {c. 87} правления, внизу — крестьянство, нищее, невежественное и фанатичное. Между этими двумя крайностями — пустота. Всмотритесь же внимательно в эту пустоту, и вы совершенно свободно обнаружите в ней т.-н. "третье сословие".
   Тот единодушный революционный подъем, свидетелями которого мы являемся, можно объяснить, в частности, и тем, что русский народ слишком долго гнул спину под игом самодержавия, и теперь он, правда несколько резко, проявляет желание сбросить его. (...) {c. 88}
   Нет больше ни дворянства, ни духовенства: бюрократия и третье сословие стоят сейчас друг напротив друга, как равные, и с каждым днем значение бюрократии все более и более сводится к нулю. Огромное большинство купечества и ремесленников настроены либерально и твердо настроены перенести все тяготы временной анархии, лишь бы окончательно избавиться от самодержавия. (...)
   До сих пор купечество терпеливо сносило всяческие притеснения со стороны правительства, которое не только не приносило им никакой пользы, но даже не гарантировало их безопасности. Такое положение вещей больше уже не удовлетворяет их. Если в некоторых пунктах второстепенной важности купцы и расходятся друг с другом во взглядах (одни не хотят окончательно порвать с прошлым, другие, наоборот, хотят строить будущее России на развалинах старого) — в целом все они, однако, требуют допущения "третьего сословия" к власти. Наиболее богатые часто бывают наиболее передовыми, потому что они надеются на большие привилегии. Молодое {c. 89} купечество сплошь либерально, даже московские архимиллионеры — Морозовы, Рябушинские. 
   Ремесленники, не менее купцов, недовольны существующими условиями, следовательно настроены так же либерально. 
   Если вы поищите "третье сословие" в деревне, вы найдете его и там, — среди тех крупных землевладельцев, которые не состоят на государственной службе и среди всех мелких. Кроме того, "третье сословие" представлено еще классом мелких ремесленников, которые не работают на фабриках — каменщиков, столяров, плотников, маляров и т.д. Этот класс также осознал свои интересы, как и в 1789 г. соответствующий ему класс во Франции. Эти рабочие объединились в общества и союзы, подчас очень мощные и богатые "артели", как их здесь называют. Они представляют собой такую коллективную силу, которая удивляет Европу. Но я не стану задерживаться на этом. Я еще вернусь к вопросу об изумительной профессиональной организованности в России, и тогда же коснусь вопроса о крестьянстве. Сегодня же я хочу говорить только о "третьем сословии", которого, по мнению Европы, в России нет. Говорить так — значит не иметь понятия об истории славян вообще. Если бы это было так, то на какие средства существовало бы тогда самодержавие?
(...)

{c. 91}

   Правда, нищие в России имеют свои странности. Они не выносят медяков: если вы дадите нищему пять копеек — вы погибли. Вид меховой шубы на плечах прохожего в пустынном месте побуждает их к быстрому действию: недавно на Екатерининском канале они сняли с какого-то безобидного гражданина {c. 92} великолепную меховую шубу, в которую он кутал свои изломанные ревматизмом суставы, а его самого бросили в воду — и он погиб. Я сам жил на Екатерининском канале, но т.к. я дорожу своей шубой, я оставил эту свою квартиру. (...)
{c. 93}
   Обязанность поддерживать порядок на улицах возложена также на городовых, но право же от этих славных ребят, — если они не бастуют, — нельзя требовать, чтобы они вмешивались во всякую пустяковую драку. Я как-то собрал сведения о них: оказывается, городовой за 12-часовый рабочий день получает всего 25 рублей в месяц жалованья, и на эти деньги должен покупать мундир, фуражки, сапоги и проч.; он должен иметь несколько костюмов, галоши, дождевой плащ, белые кители.
   "Когда на улице начинается свалка, — я прячусь, чтобы не запачкаться", — откровенно признался мне один из них.
   Телеграфист работает 18 часов в сутки и зарабатывает 22 рубля в месяц. Он должен платить за квартиру, кормить жену и детей и покупать форменную одежду. Если у него есть велосипед, ему платят 30 рублей в месяц. (...)

{c. 134}

   В своих заметках я уделил много внимание правительству и „третьему сословию" — теперь остается поговорить о крестьянах. Одной из главных причин, благодаря которым у нас составилось мнение, что Россия еще не созрела для народного представительства, является то жалкое состояние, в котором правительство держит крестьян. По статистическим данным, в России неграмотные составляют 80% населения. И все же, несмотря на то, что громадное большинстве, русских крестьян не умеют читать, им нельзя отказать в здравом смысле и своеобразной логичности суждений. Нигде на свете крестьяне не чувствуют так своих прав на землю, которую они обрабатывают, как здесь — это своего рода животный инстинкт, это все, что им осталось, все, что им оставили. Правительство о них совершенно не заботится, нищета и алкоголь часто низводят их до уровня животного². Какие же выводы можно сделать отсюда? Необходимо поднять культурный уровень крестьянства. Но сделать это может только политический переворот. Самодержавное правительство и не подумает вывести крестьян из этого состояния — наоборот, до сих пор оно прилагало все усилия, чтобы удержать его на этом уровне, Вся надежда этого „четвертого сословия" на „третье". Но и на это есть возражение: что может сделать „третье сословие" с этой огромной массой крестьян. Они {c. 135}неминуемо поглотят его. Однако, как бы ни была далека от разрешения эта серьезная задача, она не сумеет остановить роковой ход событий, наоборот, она ускорит их. История повторяется.

   Правда, в этой области довольно трудно проводить параллели и делать сравнения. Начиная с XIII века, т.-е. со времени монгольського нашествия, которое остановило (в Киеве) нормальное развитие европеизации у славян и усилило азиатское влияние — русское общество пошло по путям, совершенно чуждым французскому.

Несмотря на это, мне кажется, что не мешает сравнить положение русских крестьян с положением наших накануне революции 1789 г. Надо признаться, что они мало изменились со времени Ля - Брюйера [Jean de La Bruyère].
   Дюпен-старший [Dupin (aîné), André Dupin], рассказывая о своем путешествии по провинции, говорит, что нет слов, чтобы передать „дикость населения" и что в деревнях всюду „настоящие стаи волков". Рабы или свободные — крестьяне всегда живут в ужасной нищете. Просмотрите сообщения с мест: вплоть до плодородной Нормандии „почти все жители, не исключая фермеров и хозяев, влачат жалкое существование, изнемогая под тяжестью налогов; они едят ржаной хлеб и пьют воду..." В Труа „очень большая часть населения питается овсяным хлебом или его мякишом, от чего умирает много детей". Жители гор половину года питаются каштанами. Деревенские дома кое-как сколочены. Одеты эти несчастные в лохмотья — ни чулок, ни ботинок, ни даже деревянных башмаков. В конце концов, следствием такой ужасной нищеты являются голод, грабежи. Перечитайте же „Происхождение современной Франции" [Hippolyte Taine. Les origines de la France contemporaine] и подсчитайте проценты — вы не найдете большой разницы.
{c. 136}
   На двадцать шесть миллионов населения, которое было во Франции, городских жителей было всего восемь миллионов, остальное — были крестьяне, прозябавшие в нищете. Заметьте к тому же, что наше земледелие даже в настоящее время (если верить Артуру Юнгу [Arthur Young]) недалеко ушло от десятого века. Пусть же знают во Франции, что государственный переворот в России в отношении крестьянства может пройти менее болезненно, чем у нас, благодаря необычайной плодородности земель за лесной полосой, т.-е. к югу от Москвы до Ростова-на-Дону. Я видел эту землю, которую здесь называют „черноземом", я изъездил ее вдоль и поперек и был поражен ее тучностью и количеством обработанной площади. На западе она захватывает Украину, на востоке граничит с Уралом и Кавказом — участок этот по размерам равен Австро-Венгрии. Земля эта никогда не знала удобрения. Здесь, по свидетельству Геродота, жили скифы-земледельцы и отсюда Афины пополняли свои зерновые запасы. Эта земля могла бы кормить всю Европу, а между тем, Россия голодает. Но почему же? Каким чудом правительство, как бы плохо оно ни было, может морить голодом страну, имея, такую землю?
   Было бы бесполезно перечислять все эти, веками накоплявшиеся, причины ужасной нищеты среди такого богатства производительных сил страны. Все эти причины давно известны и их ничем нельзя оправдать. Можно все отнести за счет правительства, которое ничего не сумело дать народу, кроме голода и нищеты — так же было и у нас накануне 1789 года.
   Но настанет день, когда на смену бюрократическому произволу придет разумное и ответствен- {c. 137} ное перед народом правительство, и тогда вселенная будет поражена, открыв новый мир в той самой России, где до сих пор мы видели лишь Суздальские леса, белые березы да красные сосны, которые тянутся от Петербурга до Москвы.
   В Петербурге теперь только и говорят о появившемся в печати отчете о приеме царем делегации Союза русского народа.
   Для того, чтобы вы могли иметь представление об аудиенции, я расскажу вам об этой беседе. Интересно отметить, что делегаты, по обычаю верноподданных древней Руси, обращаются к царю на „ты". Делегаты сказали приблизительно следующее:
   „Великий самодержец! Позволь верным слугам твоим бить тебе челом и сказать, что наш союз состоит из людей, готовых умереть за веру православную и за царя самодержавного".
   На что царь ответил: „Я буду до конца нести бремя власти, возложенное на меня в Кремле, и я убежден, что русский народ мне в этом поможет. Я отвечу только перед Богом. Поблагодарите всех членов вашего союза. Скоро взойдет солнце правды, и мы восторжествуем". 
   Делегаты добавили еще, что они убеждены в том, что все зло и смуты в России — дело рук евреев и что необходимо не давать им никаких прав.
   Царь обещал.
   Царь вызвал к себе графа Витте и настоятельно потребовал ускорить выборы и составить проект конституции. Несмотря на возражения Витте, царь {c. 138}категорически заявил, что он желает, чтобы правительство немедленно исполнило его волю.
   Сведения, которые я получил из царскосельского Александровского дворца, подтверждают это.
   Поспешность царя объясняется его уверенностью в том, что Дума будет реакционная. Кроме того, он считает нужным показать европейским державам (у которых он собирается сделать заем), что правительство совершенно искренно признало необходимость дать конституцию. Из Царского Села сообщают, что уже напечатаны так давно обещанные изменения в Основных законах империи.
   С осуществлением этого проекта правительство принуждено будет поставить крест на неограниченной власти монарха. Таким образом, первая статья русского основного закона, в которой говорится о самодержавии, будет уничтожена. Тем не менее, если даже исчезнет самый факт — останется оболочка, и царь „всея Руси" будет всегда называться „самодержцем". Да, царь и не желает ничего другого. Он придает большое значение оболочке. Быть может, он надеется, благодаря ей, вернуть потерянное. Мне кажется, что это очень трудно. Вероятно, эту аномалию объяснят тем, что слово „самодержец" сохранено только для того, чтобы в глазах Европы показать, что царь не ответствен ни перед кем.
   Наконец, после продолжительных колебаний, правительство наметило приблизительный день открытия Думы, на 18-е апреля по русскому стилю (1 мая в Европе). В этот день должны быть опубликованы все проекты и законы, связанные с обещанными манифестом 17 октября свободами. Правительство, наконец, поняло, что оно больше не сумеет откла- {c. 139} дывать это политическое событие — наиболее крупное из происходивших в России на протяжении веков.
   Вопрос о государственном бюджете встал сейчас настолько остро и представляет такие затруднения, что приходится улаживать его как можно скорее, хотя бы на время; а так как разрешение этого вопроса немыслимо без содействия иностранных держав, то правительство вынуждено немедленно показать, что оно согласно дать конституцию. Либеральные партии, отлично осведомленные об этом, понимают, что правительство вынуждено прибегнуть к такой крайней мере, как созыв Думы из-за отсутствия денег.
   Этим объясняется терпение, с которым они переносили этот период черной реакции, произвола, арестов и убийств. Настал час, когда „третье сословие" сумеет хотя бы попытаться заявить о своем существовании. Через несколько недель все будут заняты выборами. Предстоит ожесточенная борьба. Правительство не брезгует никакими средствами. Оно сможет в один прекрасный день закрыть заводы, если будет опасаться, что рабочие выдвинут на выборах нежелательных для него лиц, может бросить в тюрьму любого неблагонадежного, с его точки зрения, кандидата — а в провинции, — там совсем не стесняются.
   При таких условиях, невольно возникает сомнение, что будущая Дума не осуществит тех надежд, которые на нее возлагают. Но всегда надо же с чего-нибудь начать. Подчас меньшинство воодушевляется такой моральной силой, что приобретает значение большинства.