Золотой телёнок. Несколько слов в защиту Корейко А.И.

С глубокой благодарностью посвящается писателю и поэту Д.Быкову, из заочной дискуссии с которым возникла эта тема. Прошу у него прощения, если на посвящение необходимо было попросить разрешения.

Вступление. 
       В бесконечно далёкие уже годы молодости я очень и очень любил эту книгу и часто перечитывал ее. Иногда бывало, что мой друг и сослуживец Е. Сычёв начитал читать вслух строку, а я подхватывал и продолжал уже наизусть. Любовь не прошла, но дополнилась интересом: а что же хотели авторы сказать этим произведением? Этой статьёй, я надеюсь, начнется серия их, посвящённых моим открытиям в этой популярной и, боюсь, не прочитанной до конца книге.  Некоторые вещи авторы явно оставили на домысливание читателям, но за увлекательным и весёлым чтением немногие обращали внимание на подразумевающиеся факты. Так для некоторых ботва, это не более, чем вид травы, а другие по форме листа могут определить скрывающийся в земле корнеплод. Маячки авторы зажгли, наше дело найти к чему они ведут, иначе цель авторов не будет достигнута и ещё одно великое произведение русской литературы окажется холостым выстрелом.

Прежде всего, хочу сообщить о нескольких ловушках, расставленных Ильфом и Петровым в «Золотом телёнке» дабы, на мой взгляд, проверить внимательность своего читателя.
1. «Обыкновенный чемоданишко» никак не мог быть обыкновенным, так как для того чтобы вместить 10 000 000-00 (Десять миллионов) рублей в банкнотах по 25 червонцев, он должен был иметь размеры не менее 628х447х358 мм, а это ни много ни мало 100 литров. Весил он никак не менее 80 килограммов, и представить, что кто-то мог «выкинуть» такой «чемоданишко», как багажный смотритель или «подхватить», как его владелец, довольно затруднительно, как и допустить, что авторы не знали о чём пишут.
2. Это статус Бомзе. В главе XI он нам представлен, как семьянин, закусывающий в перерыве домашними котлетами, и во всех разговорах ссылающийся на жену-домохозяйку, но ранее, в главе IX «Кризис жанра», мы узнаём, что Бомзе столовался у Синицких и уехал в отпуск. 

3. и может быть не последняя... впрочем, предлагаю знатокам найти её самостоятельно.

  «Остап перевернул страницу шестую и огласил содержание страниц седьмой, восьмой и далее, по двенадцатую включительно.
– И вот, господа присяжные заседатели, перед вами только что прошли первые крупные делишки моего подзащитного, как-то: торговля казенными медикаментами во время голода и тифа, а также работа по снабжению, которая привела к исчезновению железнодорожного маршрута с продовольствием, шедшего в голодающее Поволжье. Все эти факты, господа присяжные заседатели, интересуют нас с точки зрения чистого любопытства.»

    Как бы не притворялся О.Бендер адвокатом А.И. Корейко, он предстает перед читателем все-таки в образе прокурора – хорошо информированного, снабженного документами, подтверждающими обвинение, и поэтому ироничного. Суд же в отсутствие адвоката не легитимен, поэтому я вызываюсь занять место, которое О.Бендер захватил, дабы продемонстрировать усвоенные им манеры плохого провинциального адвоката и эффектную дугу рукой.

     Господа присяжные заседатели, Ваша честь! Вы только что выслушали аргументированную и пламенную речь прокурора и, под давлением представленных фактов, я вынужден согласиться с его утверждением, что мой подзащитный грешен и виновен по всем пунктам обвинения. Но… никогда и не один суд не может и не должен признавать, что виноват в убийстве не тот, кто его совершил, а орудие преступления или рука убийцы. В таком случае начнется бесконечный спор, а по какую часть виновата рука и с которого сантиметра начинается невиновная плоть. Так и с моим подзащитным, который является лишь частью преступного сообщества, всего лишь одним из бенефициариев, но никак не главным и не конечным. Об это говорит то хотя бы, что все деньги моего подзащитного хранились в самых крупных банкнотах рассматриваемого исторического периода, да к тому же в банковской упаковке. Если незаметный конторщик мог как-то самостоятельно обменять самые мелкие казначейские билеты и монеты, ибо только самыми мелкими деньгами кинолюбители могли расплачиваться за фото Д. Фербенкса, на самую твердую на тот момент валюту, да ещё в нищем Черноморске, где «еще до войны человек, имевший 10 000 тысяч, считался миллионером», оставаясь неизвестным для всех заинтересованных учреждений и организаций, в том числе банку и местному отделу ГПУ,  то это может говорить об абсолютной их некомпетентности и непригодности.  Как ни прискорбно это предполагать, но некоторые представители этих организаций были лояльны к моему подзащитному в ущерб интересам государства. Мне могут и обязательно возразят, что далеко не все деньги обменены в Черноморске, и я с этим предположением спорить не буду. Более того я считаю это предположение очень даже вероятным. Тогда сеть агентов и контрагентов  Корейко становится ещё больше и некоторые приемы сбора средств и их конвертации уже отработаны сообществом до автоматизма. О каком-то насилии со стороны моего подзащитного для укрепления сети агентов и контрагентов мы не осведомлены, а знаем только, что Корейко получил очередной платёж в сумме 10 000 рублей в тех же самых 25 червонных банкнотах. Есть основания предполагать, что Корейко уже отошел от активной деятельности, так как: 
1.В маленьком и нищем Черноморске мой подзащитный не мог  долго оставаться известным только Полыхаеву, Скумбриевичу и Фунту. О. Бендеру не пришлось применять никаких сверхординарных мер, чтобы выяснить у почтенного сидельца имя того, кто стоял за самовзрывающимися обществами. Не составило бы это труда и органам следствия, в полном распоряжении которых Фунт находился время от времени. Если Корейко исполнял свое обещание о 100% надбавке во время его заключения, то это сказывалось на благополучии семьи Фунта, что обязательно бросилось бы в глаза какому-нибудь дбительному гражданину, а если нет, то Фунту  тем более не было смысла хранить обет молчания. Если Фунт был единственным зиц-председателем предприятий, руководимых  моим подзащитным, то пауза между коммерческими начинаниями Корейко очень зависела от сроков заключения Фунта, а если фунтов было несколько, то вероятность чистосердечного раскаяния одного из них возрастала с гораздо большей вероятностью, чем прямая пропорция.
 2. Если мой подзащитный собирался продолжать свою подпольную деятельность, то вероятнее всего, что в Черноморске он задерживался исключительно из-за Зоси Синицкой. Как бы то ни было, но «Геркулес» был выдоен до дна и стоял на пороге ликвидации. О других предприятиях города Черноморска, к которым мог бы присосаться ещё один паразит, суд сведений не имеет.  
3. Мой подзащитный не мог не понимать, что период свободного предпринимательства заканчивается, но совершенно не понятно, почему тогда мой подзащитный ожидал пришествия капитализма с деньгами, которые непременно и тут же, обратятся в резаную бумагу, по своему количеству не имеющую ценность даже для бонистов? 
4. Факт, что мой подзащитный остался жить по сути дела в кишлаке, лишний раз говорит о том, что он отошёл от дел достаточно давно.

         Литературный герой Корейко - это Бальзаминов уходящей эпохи царизма. Последний искал денег через женитьбу, а Корейко не заморачивался всякой матримониальной чепухой и хотел просто денег. И тот, и другой могли бы пребывать в своих мечтах до бесконечности, как бы ни сваха во втором случае и не октябрьские события в первом. Ибо именно они стали тем питательным бульоном, в котором вызрело то, что предстало перед нами на импровизированном О.Бендером суде. Мало кто сможет достоверно поручиться за своё поведение в миг, когда рушится привычный мир, когда все животные инстинкты требуют одного – выжить, выжить любой ценой!

Вряд ли мой подзащитный был единственным, кто забыл или предал ценности христианской морали, ради выживания. Высокий суд и без моих объяснений вполне понимает, что торговля медикаментами, а тем более похищение железнодорожного состава с продовольствием невозможны без определенной организации, состоящей из интересантов много превосходящих своими информированностью и влиянием некоего работника снабжения А.И. Корейко, стрелочника или работника сортировочной горки. Кроме того, такие эшелоны в смутные, да ещё и голодные времена, всегда сопровождались вооруженной охраной, для нейтрализации которой потребовались бы превосходящие силы или… соответствующий приказ. В конечном же итоге… и медикаменты, и продовольствие попали к тем, кто в них нуждался, может быть и не так остро, как голодающие Поволжья, но сам-то голод никак не зависел от моего подзащитного! Стоит ли напоминать, что помощь зарубежных благотворительных организаций Поволжью не принималась правительством. Немаловажно и то, что благодаря раскрученной инфляции  мой подзащитный наторговал лишь много резаной бумаги, не годной ни на что, кроме оклейки стен.
     Разумеется, не дело авантюриста О.Бендера выявлять всех бенефициариев всех предприятий, в которых участвовал мой подзащитный, хотя он вполне мог догадаться, что поскольку дела, инкриминируемые им моему подзащитному в одиночку не делаются, то он мог бы найти персону и побогаче, чем мой подзащитный. Что такое в сущности 10  миллионов, по сравнению со стоимостью полиграфического комбината, оснащенного самым современным на тот момент оборудованием? Что такое 10 миллионов в сравнении с выплаченными моим подзащитным откупными разным заинтересованным лицам? Представить же, что все вовлеченные в предприятие персоны действовали бескорыстно, для стороны Защиты затруднительно.  
      Как бы то ни было, но Высокий суд должен признать, что незаурядный организационный талант моего подзащитного был не замечен государством и растрачен его обладателем на пользу даже не себе, а только тем, кто на него работал и тем, кому он платил откупные. Организовать строительство и работу полиграфического комбината, наладить сеть распространителей полиграфической продукции, не обладая никакими административными возможностями, не прибегая к насилию, ибо даже такой заинтересованный персонаж, как О.Бендер, не привел никаких  о нем сведений, по силам далеко не каждому, даже обличенному властью.  Мало того, мой подзащитный показал себя исключительным психологом – ни одна из многочисленных цепочек распространения продукции и сбора денег никогда не давала сбоя и, после огосударствления комбината могла бы продолжить свою работу, что непременно погасило бы полученные моим подзащитным авансы, а кроме того позволила бы собрать средства на строительство электростанции. В конце концов, деньги можно было взять под залог полиграфического комбината, а прибыль от его выручки позволила бы гасить проценты по кредиту и частично погашать задолженность.
      Всенепременно признавая презумпцию невиновности, сторона Защиты все-таки не может не выразить сомнения в бескорыстности той самой комиссии на нескольких «пролёточках», что с удивлением рассматривала две бочки с водой, клистирную трубку и зарёванного мальчика.  Прочими обманутыми организациями тоже руководили люди, без сомнения знающие, что класть поверх бутерброда и не упустившие своей, надо полагать, изрядной доли, так как основной риск за выданные авансы ложился всё-таки на них, а не на моего подзащитного. Если суммы авансов и кредитов просто заносились в графу «убытки», то в розыске причастных к их хищению никто не был заинтересован, что более чем странно. 
     На примере моего подзащитного Высокий суд может увидеть, что смутные времена и последующий период свободного предпринимательства из туповатого увальня без особых талантов, сделали неординарного организатора и руководителя, способного заинтересовать и стимулировать работу всех уровней своего предприятия не прибегая к насилию или препоручая его представителям власти, находящихся у него на дотациях. Не подлежит сомнению, что талант уровня моего подзащитного хоть и не уникален, но мог и должен был быть востребован государством, невзирая на темное или темненькое прошлое его обладателя, так как после октябрьских событий и гражданской войны не запятнанными оставались только мифологические репутации и то только  после определенных зачисток.
    Многоуважаемый писатель и поэт Д.Быков сравнил моего подзащитного с питбулем – спорное на мой взгляд утверждение, но сторона Защиты соглашается с ним, как с поэтом - человеком более тонко чувствующим нюансы и владеющим гиперболами. Но возразим всё же, что страшнее питбуля человек, спустивший его с поводка и давший команду «фас»!
    В нормальных экономических условиях мой подзащитный стал бы нормальным капиталистом, как Полыхаев, Берлага и прочие были бы нормальными клерками, а при ненормальных они враги народа и объекты для шантажа ещё больших жуликов, чем они сами. Мало того, на их фоне жулик О.Бендер выглядит, говоря его языком, «врачом-общественником» и гуманистом! Все они из-за того, что помещены в ненормальные условия стали этакими людьми-бонсай – им надо находиться не в рамках здравого смысла, а в условиях, что в армии называлось «стой там - иди сюда».
   Кроме того, если брать такую категорию, как патриотизм, то моего подзащитного и его разоблачителя даже невозможно сравнивать! Корейко будущими прибылями полиграфического комбината, рабочими местами на нём компенсировал… убытки? – нет отсрочку строительства электростанции в маленькой виноградной республике, которая в первую очередь имела пропагандистскую нагрузку. Он хранил деньги в отечественной валюте, ожидая, может быть и не возврата к царизму, который не дал ему ничего, но к здравому смыслу в экономике, когда желание работать и зарабатывать восторжествуют над идеологическими догмами. То есть он не желал и не ждал каких-то переворотов, а только простого и очевидного возврата экономики на путь традиционного развития. Бендер же ориентирован только на потребление и потребление бесконтрольное, а в результате полученный от моего подзащитного миллион, пошел на благосостояние  нескольких румынских пограничников. Читатель или зритель сочувствуют жулику и многоженцу Бендеру, разбазарившему 1 миллион, а Корейко, сохранившему для себя и приумножившему для государства 10 миллионов – нет! Ведь только искривлённая экономическая система не позволяла моему подзащитному легально заниматься бизнесом, жить открыто и по средствам, жениться, растить детей и внуков, а не мыкать горе на 48 рублей жалования, которое к тому же выплачивалось крайне нерегулярно и не за труд, а за пребывание на месте.

Может быть Высокий суд сочтёт моего подзащитного достойным самого сурового наказания. А вот сторона Защиты считает, что суровее того наказания, которое мой подзащитный получил уже, а именно в 34 года не иметь возможности реализовывать на пользу себе и обществу свои способности и средства, не видеть такой возможности в дальнейшем, оставаться непонятым и презираемым всеми читателями и зрителями… не может быть никакого, предусмотренного статьями УК!

Ваша честь! При вынесении приговора прошу учесть, что авторы великого литературного произведения сочли, что мой подзащитный уже получил воздаяние за совершенное им и в настоящий момент неопасен для общества, потому и предоставили его своей судьбе. Будьте милосердны!

Господа присяжные заседатели, сторона Защиты свою речь закончила.

P.S. Уважаемые читатели, Вы даже не представляете, как я разочарован отсутствием реакции на мой... опус, а ещё более той, которая имеет место. Только количество посещений поддерживает во мне уверенность, что статья интересна и имеет смысл. Спасибо всем прочитавшим!