Леонид Лазарь: Золотой кулончик

В Америке нет такого, как в России, культа Второй мировой войны. Нет в стране и всеобщего «единомыслия», может быть поэтому день ее окончания — 8 мая, обычно проходит почти незамеченным. В школах о Второй мировой войне говорят мало, ветераны не любят о ней рассказывать — воспоминания слишком мучительны. Да и зачем? Кто там не был — все равно не поймёт.

Лет пятнадцать назад, куда-то ехал. На углу маленькой улочки заметил объявление «GARAGE SALE» (распродажа). Остановился, небольшой двухэтажный дом, перед открытыми воротами гаража крошечная, сухонькая старушка. На заботливо подстеленных ковриках и клеёнках разложен нехитрый скарб: книги, посуда, рыболовные принадлежности, садовый инвентарь, смешные шляпки, расшитая бисером сумочка, перламутровый веер, театральный бинокль….

На отдельном коврике всякая мелочь: перетянутые резинкой свёрла, ножик от мясорубки, какие-то значки. Ящик с болтами, гайками и шурупами. Среди них обнаружил небольшой кулончик в виде сердечка. Достал, потер салфеткой, он заблестел.

— Сколько стоит?

—Доллар?

Протянул доллар.

— Еще 8 центов, пожалуйста, Калифорнийский налог, — она получила деньги и сделала какую-то отметку в блокноте.

— Похоже на золото.

— Вряд ли. Не могу спросить у мужа, он утром помогал, но сейчас прилег немного отдохнуть. Не знаю, откуда он у нас, никогда его не видела. Не думаю, что он золотой, я бы знала.

Купил ещё несколько виниловых дисков: «Hugo Winterhalter goes gypsy», «GYPSY» The Hollywood bowl symphony orchestra и «Russian songs and choruses», Don Cossack choir, Serge Jaroff, Conductor.

— Вы из России? Любите цыганскую музыку?

— Да. Очень люблю.

— Мы с мужем -тоже. Не знаю, как сейчас, в 60-х годах в Париже был хороший ресторан, не помню, как он назывался. Там пели и играли на балалайках и скрипках цыгане. Мы познакомились с ними. Когда они узнали, что мой муж освобождал концентрационный лагерь «Дахау», они весь вечер пели и играли для нас, а в конце вечера подарили нам свой бубен. Сейчас я вам его принесу.

— Что вы, не надо!

— Пожалуйста! Мы ведь потихоньку готовим дом к продаже. На следующий год, даст Бог дожить, переедем в комплекс для пенсионеров. Мы уже и комнату там присмотрели, на втором этаже, большая, светлая, с видом на парк. Очень красиво. Мужу 89, мне на два года меньше, тяжело стало дом содержать, да и здоровье пошаливает, а там — днём врач, медсестра — круглые сутки, много знакомых: прихожане нашей церкви, наши бывшие соседи, моя школьная подруга живет там уже пять лет…

От души пожелав им дожить до 120 лет, с покупками и подарками уехал. Дома, под бравые песни донских казаков, как следует рассмотрел кулончик: пробы нет, поднёс магнит — не притягивается. Капнул на металл азотной кислотой, никакой реакции — золото, и хорошего качества. Взял лупу и обнаружил, что он состоит из двух половинок. С помощью тонкого лезвия открыл. В каждой половинке — крошечная черно-белая фотография, лица, в одной — мужское, в другой — женское.

На следующий день, взял красивую бутылку водки, подарочный (на английском языке) томик Чехова и поехал к старикам.

Его зовут Рон, её — Мерилин.

Рон: К концлагерю Дахау мы подошли в конце апреля. Чувствовалось, что война уже близится к концу, но еще кое-где случались перестрелки. Городок Дахау — это где-то миль десять от Мюнхена. Красивые домики, полисадники, аккуратные сады, ухоженные поля. Ехали и даже представить себе не могли, какая картина откроется нам через час. Вошли в лагерь 29-го вечером и увидели страшное зрелище. Все были в шоке.

На воротах надпись «Арбайт Махт Фрай» («Работа освобождает»). Первым делом отключили ток и разрезали проволоку.

Комендант лагеря сбежал, его заместитель тоже. Новый комендант вышел сдаваться, но его тут же кто-то пристрелил.

Эсэсовцы ведут переговоры с генералом Хеннингом Линденом во время освобождения концентрационного лагеря Дахау. Слева направо: унтерштурмфюрер СС Генрих Виккер, руководитель концлагеря и его помощник, Пауль Леви, бельгийский журналист (в каске), доктор Виктор Маурер (сзади), генерал Хеннинг Линден (в каске), американские солдаты

Пошли по лагерю. Здание с вывеской «Braus Bad» (душевая кабина), так заманивали, люди шли и не понимали куда их ведут. Набивали полную камеру и в люки бросали ёмкости с газом.

Ужасное зрелище: громадные немецкие овчарки с перерезанным горлом и разбитыми головами, горы одежды, изможденные, еле живые люди. И завалы трупов, целые горы трупов. Сотни больных дизентерией и сыпным тифом. За несколько дней до нашнго прихода, нацисты, стараясь замести следы, приказали выкапывать трупы чтобы их сжечь. Была реальная угроза эпидемии, трупы нужно было немедленно захоронить.

С самолетов уже неделю сбрасывали листовки, и немцы, и заключенные знали, что союзники близко. Когда начали эвакуировать лагерь, люди понимали, что их ведут на смерть, попытались не подчиняться. Расстреливали, травили собаками, многие погибли. Центральный лагерь, имел множество отделений, они располагались недалеко. Англичане много бомбили, земля была покрыта обгорелыми трупами, и нацистов, и заключенных.

Выжившие рассказывали о нечеловеческих условиях, в которых они находились: избивали до полусмерти, морили голодом, казнили по любому поводу. Неспособных трудиться, истощенных и больных уничтожали или переправляли в другие лагеря, там их тоже уничтожали. Конвейер убийств работал без остановки, жизнь этих несчастных людей ничего не стоила, ведь рабочая сила постоянно пополнялась — Гитлер завоевал пол Европы.

Эсэсовцы тоже тяжело работали, убить одного человека легко, уничтожить сотни тысяч — не так просто. Время от времени они устраивали себе развлечения типа “боёв гладиаторов”, где заключенных заставляли убивать друг друга, или “комнат висельников” — где им самим предлагали повеситься. Все поголовно принимали участие в издевательствах! Никто не отказывался, наоборот, проявляли инициативу, старались выслужиться. Особено популярна была игра “Тир”— стрельба по живым мишеням. Тех, кто совершил какое-нибудь, на их взгляд, преступление, прежде чем убить, наказывали перед всеми заключенными. Чаще всего их рвали собаки. Все должны были на это смотреть.

Мерилин: Хоть одного эсэсовца как-нибудь наказали за неучастие в пытках, или за отказ выполнять приказы о массовых убийствах? Не было таких случаев! Как будто вся страна поддалась гипнозу.

Рон: Мы спрашивали друг друга, как такое может быть: в прошлой жизни образованные, интеллигентные, набожные, обожающие своих детей люди, насиловали жен в присутствии их мужей, наслаждаясь при этом их муками? Что пробудил в цивилизованных людях это страшное чувство ненависти? Никто не мог дать ответ. В издевательствах участвовали и окрестные жители. Мы были потрясены и испытывали к ним огромную ненависть. Не хватало рук, мы заставляли гражданских хоронить умерших. Они рыли могилы и перетаскивали трупы. Я вглядывался в их лица, хотел увидеть хоть какие-то следы сострадания.

Ничего не увидел, равнодушные, без следов раскаяния лица. После работы бежали обрабатывать свои, обильно удобренные пеплом из крематория, фермы и огороды. Рабов больше не было, приходилось трудиться самим. Все они отрицали какое-то бы то ни было отношение к лагерю. Враньё! Всё знали и активно эксплуатировали дармовой труд заключенных. Все имели слуг, в основном это были женщины и дети, их держали впроголодь и наказывали за малейшее нарушение.

На железнодорожных путях обнаружили десятки вагонов.

Некоторые были забиты каким-то имуществом, в других стояли прижатые друг к другу трупы. Было видно, что люди умирали в невероятных муках.

Старались хоть как-то поддержать живых, показывали жестами, что скоро привезут еду. На складах нашли какие-то консервы и раздали их заключенным. Стали спрашивать — кто из какой страны, фотографировали их. Специальная команда работала с документами, переписывали живых, старались ободрить — скоро отправим вас всех по домам.

На территории лагеря был госпиталь, в котором лечили немецких раненых, и где врачи делали, как они потом говорили «обычную работу» — ставили медицинские эксперименты над заключенными.

Людей заражали малярией, гангреной, тифом, гепатитом, холерой. Проводили эксперименты с низкими температурами — людей сутками держали в холодной воде, чтобы немецкие летчики знали, как спасаться от холода. Испытывали и на высокую температуру, изучали, в течении какого времени её может выдержать человеческий организм. Людей практически варили живьём. Искали противоядия, для чего впрыскивали яды. Жертвам говорили, что этот укол улучшает сон и избавляет от всех болезней.

Мерилин: Несколько лет я работала для национального архива, через меня прошли тысячи документов. Их там столько, что и сегодня еще не обработано даже половина общего объема. Я читала переписку химических предприятий, которые покупали в концлагерях, за 159 марок за голову, женщин. Они нужны были для испытания лекарств и химических препаратов. Через меня прошли сотни томов результатов лабораторных опытов: изымали органы и оперировали без наркоза, исследовали возможность рожать голубоглазых детей, для чего у детей изымались глазные яблоки. На еврейских и славянских детях и женщинах изучали методы стерилизации…

Рон: Я тогда ходил по этим лабораториям, лагерному госпиталю и думал: как же все эти исследователи могли с этим жить? Как они будут жить дальше? Наши ребята были так потрясены, что не смогли сдержаться, расстреляли не только охранников, но и обнаруженных в госпитале эсэсовцев. «Сверхчеловеки» бежали, бросив своих больных товарищей! Некоторые заключенные, камнями и лопатами добивали своих мучителей: эсэсовцев, надзирателей и собак. Наши офицеры пытались остановить расправу.

У них это не всегда получалось. Да они не особенно старались. Время от времени находили спрятавшихся в разных местах эсэсовцев и охранников. Их тут же ставили к забору.

Какой-то журналист поднял шум. Некоторых ребят хотели наказать. Военным губернатором Баварии тогда был генерал Паттон, фигура очень противоречивая: нацистов не любил, и русских тоже.[1] Но здесь поступил правильно, не допустил преследований и приказал закрыть дело.

Через несколько часов в лагерь завезли походные армейские кухни. Те, кто мог ходить, хватали по несколько мисок макарон с мясом, быстро глотали и опять вставали в очередь.

Привезли несколько десятков ящиков суповых брикетов. Их растащили, разбивали брикеты камнями и глотали куски. Никто не знал, как их остановить. Это было ужасно, люди превратились в животных. Некоторые крали друг у друга хлеб, выхватывали у более слабого его кусок. Мы старались навести порядок, объясняли, что теперь еды у них будет достаточно, убеждали не прятать её. Нормально организовать питание не удавалось. У нас не было опыта, истощенные люди страдали от переедания. Грызли брикеты горохового супа и запивали их холодной водой. Этого категорически нельзя было делать, несколько человек ночью умерли. Пришлось всех вернуть в бараки и поставить охрану.

Мерилин: Я работала с бывшими заключенными концентрационных лагерей. Почти все они еще долго вели себя асоциально — так далеко зашел распад их личности.

Рон: В лагере был свой крематорий. Но мощностей его не хватало, построили второй, с газовой камерой. Самые лучшие инженеры его проектировали, лучшие ученые думали о том, как увеличить его пропускную способность. Гражданские инженеры наладили безостановочно-безотходный процесс, была даже дробилка для костей и обуви. Лучшие умы, днем работали над усовершенствованием процесса уничтожения себе подобных, а вечером, как ни в чем не бывало, шли домой к женам и детям.

Мерилин: Большинство нацистов были очень набожны, что не мешало им превращать людей в скотину. Мы не раз обсуждали это в нашей церкви. Ведь большинство нацистов были крещеные христиане, принадлежавшие к какой-то христианской общине. Они, как и все: отмечали Рождество и Пасху, женились, венчались в христианской церкви. Но по сути, идеология нацистов была не только антииудаистской, но и антихристианской. Гитлер не мог быть, и не был христианином, ни в каком общепринятом значении этого слова.

Рон: К русским и полякам нацисты относились хуже, чем другим заключенным. Им было очень трудно. Французы, голландцы и бельгийцы получали какую-то помощь от Красного Креста, поляки и русские, не говоря уже о цыганах и евреях, не получали ничего. Один русский рассказывал мне, как на полигоне, где тренировались эсэсовцы, они расстреляли тысячи русских военнопленных. Он чудом выжил.

Постепенно заключенных начали вывозить. Были проблемы с транспортом, многие узники не хотели ждать и сами покидали лагерь, двигались на попутных машинах, на повозках, пешком. Были и те, кто не хотел ехать домой. К нам подходили и спрашивали — как можно уехать в Америку или в другую европейскую страну? Помню одного русского, на его одежде, на груди и на спине, была нашита красно-белая мишень. Это значило, что такой заключенный склонен к правонарушениям и при первой попытке должен быть убит. Он расспрашивал, можно ли уехать в Англию или Америку? Не думаю, что ему это удалось, вскоре приехали советские офицеры, отделили своих граждан внутри лагеря и стали готовить их для отправки в СССР.

Мне выделили помощника, поляка по имени Адриан. На родине он был зубным техником. Он рассказывал, как многие поляки добровольно помогали немцам, как соседи разгромили и разграбили его дом. Адриан неплохо говорил по-английски и знал почти все славянские языки. Он попросил меня разыскать его жену, которую несколькими днями раньше угнали в колонне заключенных непригодных к работе. Мы сели в мой Willys и скоро нашли её среди трупов, полуживую, в вагоне тифозных больных. Помню, на ней шевелились волосы. Когда я подошел ближе, то увидел, что это тысячи вшей. Удалось достать полведра керосина и Адриан отмывал её голову. Я отдал им всё свое мыло и нижнее бельё. Её положили в госпиталь, и он не отходил от неё все время. Они очень не хотели возвращаться в Польшу.

Однажды мы с ним ехали по улеце и услышали, как из одного из домов раздаются громкие крики. Мы вошли в дом и увидели старика в инвалидном кресле. В его голове толчали вилы, один из зубьев, через глаз, пробил голову насквозь. На полу, в луже крови, раненый в живот, лежал еще один старик.

Весь пол был усыпан купюрами и монетами. В углу, стояла молодая женщина с мальчиком лет десяти. Ладонью, она закрывала ему глаза. Адриан стал выяснять, что произошло. Она рассказала: ее семья жила где-то на границе СССР и Польши. Мужа-коммуниста убили, а ее с сыном привезли в Германию и передали двум братьям — героям Первой Мировой войны. Старший — инвалид, бывший фармацевт. Младший служил аптекарем в госпитале лагеря Дахау. Дом забит антиквариатом, оба приторговывали лекарствами на черном рынке. Три года они издевались над ней, угрожая, что если она не будет исполнять все их прихоти, то мальчика отведут в лагерь, где у него будут отбирать кровь. Братья попросили ее не помнить зла и предложили много денег за молчание. Она пошла в хлев и вернулась с вилами.

Я сказал, что скоро здесь будут русские, она может их здесь подождать. Она сказала, что в конюшне есть повозка с лошадью. В соседнем доме, тоже прислугой, служит русская девочка и они, все вместе, будут добираться сами. Раненый стонал, Адриан попросил у меня пистолет и выстрелил ему в голову. Он выдернул из головы другого старика вилы и выбросил их во двор.

Потом собрал с пола деньги и передал этой женщине. Она не хотела брать, но он сказал, что им предстоит долгий путь и деньги им пригодятся. Я вызвал санитарную машину, трупы увезли и бросили в общую яму для собак и эсэсовцев.

Перед отъездом я пришел попрощаться с Адрианом, он уже работал с администрацией. Он сказал, что им предложили ехать в Южную Америку, но они хотят в США и попросил дать адрес. Его жена достала из кармана этот кулончик и попросила взять его на память. Я не хотел, но они настояли. Я подумал, что когда они будут в Америке, то я верну им его.

Хорошо помню, как прибежал сержант — Гитлер застрелился! Мы хорошенько отметили это дело. В первый день мая русские устроили праздник на плацу, все заключенные собрались и очень красиво пели песни, каждый на своем языке.

Война кончилась, мне предлагали продолжить карьеру в армии, но я отказался, хотел поскорее всё забыть. Служившим в армии полагались льготы, и я ими воспользовался. Демобилизовался и решил продолжить свое обучение. Уехал в общежитие университета и попросил пересылать туда все мою почту. Не знаю почему, но они меня не разыскали. Так этот кулон и остался у меня. Как-то к моему соседу по общежитию приехал его отец. По профессии он был — ювелир. Я показал ему этот кулончик. Он осмотрел и сказал, что кулон сделан вручную, из хорошего золота, и высказал предположение, что материалом могли послужить зубные коронки.

Я растерялся, не знал, как поступить. Когда и кем он был сделан? До войны или уже в лагере? Хотел его выбросить. Потом подумал — вдруг они появятся? Убрал его в самый дальний угол тумбочки и старался больше о нем не вспоминать. Вскоре, я встретил Мерилин, и мы поженились. Я не хотел рассказывать ей эту историю и спрятал кулон в ящик с инструментами, где он и пролежал всё это время.

Мерилин: Теперь понятно откуда он. Как ты мог столько лет держать в себе это?

Рон: Люди, которые прошли войну, не очень любят о ней рассказывать, а для нас это была не просто война, это было что-то гораздо хуже. Я часто об этом думаю. В начале 1943 года Германия оккупировала более половины Европы, захватила большую часть Советского Союза, бомбила Лондон… Я тогда только поступил в университет. Много студентов и преподавателей хотели защищать мир от нацизма, но все мы тогда, даже близко не представляли себе, что на самом деле представляет из себя эта коричневая зараза. Многие американцы не знают этого и сегодня.

Мерилин: Университетские профессора вместо того чтобы воевать со страшным врагом, сочиняли тома исследований о причинах зарождения фашизма и рассуждали: стоит ли ввязываться в эту войну, этично ли бомбить Германию во время праздников? Горсовет нашего Беркли принял решение не вступать в войну с Германией и с Японией. Я помню, как тысячи университетских преподавателей и студентов устраивали сборища против, как они говорили — «войны и ненависти». Были такие «пацифисты» и в других университетах. В 1942 году, уже по миру пылали печи крематориев и гибли миллионы людей, а знаменитый Гарвард подготовил доклад — рекомендации, призывающий не вступать в войну. Газеты, чаще всего, давали информацию с фронтов короткой заметкой где-нибудь на шестой странице и призывали, если и бомбить немцев, то не бессердечно, а аккуратно и гуманно…

Рон: Зато они постоянно публиковали фотографии, погибших в время налетов немецких детей. Я очень сожалел, что эти господа не видели своими глазами то, что пришлось увидеть нам. Как можно было объяснить им, что бомба не разбирается в возрасте?

Война только кончилась, а газеты уже начали писать: нельзя судить гражданское население, оно ни в чем не виновато, нельзя слишком строго наказывать военных преступников за их «заблуждения», они выполняли свой долг.

После университета, я работал в школе. Была такая программа — Америка во 2-й Мировой войне. Потом она всё сокращалась и сокращалась. В 70-х я еще рассказывал детям о ужасах нацизма, пока меня не вызвал супервайзер школы и сказал, что в беседе с ним родители выразили неудовольствие — дети очень “огорчаются” и впадают в депрессию. Он рекомендует ограничится общей информацией, статистикой и рекомендованной художественной литературой. Что поделать, люди не хотят знать то, что их расстраивает. Но всё равно — я горжусь моей страной. После демобилизации, какое-то время я ходил в военной форме, незнакомые люди на улице обнимали меня, в кафе не брали деньги.

Когда я покупал машину, мне ее продали за полцены. Думаю, что мир недооценивает вклад Америки в Победу, ведь в ещё 1939 году мы фактически не имели, ни армии, ни флота, ни военной промышленности. За два года удалось перестроить всю экономику.

Мерилин: Восемнадцать миллионов женщин работали для Армии! Я помню, тогда только-только появились нейлоновые чулки. Они были очень удобные и красивые. Все девушки мечтали о них. За чулками выстраивались огромные очереди, но когда началась война, мы отказались от них, нейлон был нужен армии. Ещё хочу еще рассказать вам такой случай: после окончания войны, когда я работала с архивами, ко мне попала пачка писем: переписка немецкого офицера с женой. Их дом стоял на берегу озера, в городке Кемпфенхаузен,

Рон: Это тоже, рядом с Мюнхеном.

Мерилин: Был уже конец войны. Муж воевал где-то на Восточном фронте. Жена писала ему каждую неделю. В своих письмах она постоянно жаловалась, как трудно стало поддерживать чистоту в доме: мухи, грязь, пыль. Женщины ходят в управу и просят дать им хоть немного бензина, чтобы отмывать жирные оконные стекла. Им постоянно отказывают, топлива не хватает для фронта. Окна грязные и люди от этого очень страдают. Нет мыла, нет соды, некоторые соседи опустили руки и перестали бороться за чистоту. Но она — нет! Дети помогают ей оттирать стекла травой с песком. Полписьма — всё про окна. Я все не могла понять, отчего у них там постоянно грязные окна? Потом Рон объяснил мне, ежедневно в печах крематориев сжигали сотни тел, и жирная гарь летала по воздуху. Этих борцов за чистоту не трогало, что рядом с ними каждый день в страшных мучениях погибают десятки тысяч людей, их волновали чистые окна…

В приятной компании время летит очень быстро. Собрался уходить и хотел вернуть кулон. Они попросили оставить его себе. Пришли к общему решению — передать его в Музей Холокоста. Сердечно попрощались.

* * *

Двадцать пятого октября 1946 года в городе Нюрнберг суд вынес приговоры шестнадцати врачам и участвовавшим в медицинских программах чиновникам. Семеро из них были приговорены к смертной казни через повешение. Остальные — к тюремному заключению от десяти лет до пожизненного. Среди преступлений этих людей — организация и проведение медицинских экспериментов. Хирург Карл Гебхардт был приговорен к смертной казни за экспериментальные работы в области пересадки тканей и органов. Врач Герта Оберхаузер — к 20 годам тюремного заключения за клинические испытания изобретенных незадолго до этого сульфаниламидов. Чиновник Виктор Брак и врач Карл Брандт — к смерти за исследования в области предотвращения нежелательных беременностей. А мировой авторитет в области тропической медицины Герхард Розе — к пожизненному заключению за эксперименты по лечению малярии, предотвращению тифа и других инфекционных заболеваний.

Из сотен тысяч цыган, евреев и славян с оккупированных Германией территорий отбирали тех, чье убийство не представлялось целесообразным. Относительно здоровых разумнее было стерилизовать и использовать в качестве необходимой во время войны рабочей силы. Довоенные хирургические методы были слишком трудоемки и дороги, поэтому имперский комиссар по вопросам консолидации немецкого народа Генрих Гиммлер отдал распоряжение о начале экспериментов по поиску более дешевых и эффективных.

Работы велись сразу в нескольких направлениях. Дерматовенеролог Адольф Покорный отчитался перед Гиммлером о результатах успешного применения на животных сока южноамериканского растения из семейства ароидных и предложил приступить к экспериментам на людях. Из-за невозможности получить достаточные количества сока хода идее не дали. Тем временем начались эксперименты под руководством гинеколога Карла Клауберга. Перемещение в концлагеря евреев и цыган с оккупированных территорий дало ему неограниченный доступ к объектам для опытов. Клауберг изучал возможность химической стерилизации путем инъекции непосредственно в матку раствора формальдегида. Он не считал нужным использовать так необходимые на фронте анальгетики, поэтому процедура вызывала мучительнейшие боли. Некоторые женщины погибли. В своем отчете Клауберг сообщил Гиммлеру, что исследованный метод достаточно эффективен и один врач с десятью ассистентами может стерилизовать до тысячи женщин в день.

Еще более дешевый и технологичный метод был разработан под руководством высокопоставленного нацистского чиновника Виктора Брака. Большие дозы радиации позволяли незаметно кастрировать множество людей одновременно. Процедура осуществлялась конвейерным методом: группы людей поочередно заводили в помещение и сажали на скамьи, под которыми находился мощный источник радиоактивного излучения. Несколько минут ожидания на такой скамье делали и мужчин, и женщин бесплодными. Экспериментаторам оставалась лишь подобрать дозу и время воздействия, которые, с одной стороны, гарантировали бы нужный результат, а с другой — оставляли в живых бесплатную рабочую силу. Желательно было также избежать радиоактивных ожогов, чтобы не вызвать слухи и не осложнить процесс в дальнейшем. Карл Брандт и Виктор Брак, под чьим руководством создавались программы недобровольной эвтаназии и массовой стерилизации, были приговорены трибуналом в Нюрнберге к смертной казни.

Но далеко не все преступники оказались на скамье подсудимых.

Доктор Йозеф Менгеле начал изучать близнецов еще до войны. С их помощью он пытался продемонстрировать превосходство наследственных факторов над приобретенными, дабы подкрепить нацистскую расовую теорию. Но в полной мере его интерес к близнецам проявился, лишь когда он начал работать врачом в концлагере Аушвиц. Получив доступ к большому количеству «экспериментального материала», Менгеле отбирал среди заключенных детей-близнецов — всего через его лабораторию прошло более 1500 пар.

Непросто понять, на какой вопрос пытался ответить Менгеле в каждом конкретном случае. И нетрудно поверить, что наука служила лишь предлогом для удовлетворения его садистских наклонностей. Обычно Менгеле использовал одного из близнецов в качестве субъекта эксперимента, а другого как контроль. Эксперименты отличались разнообразием: он вводил своей жертве в глаз голубой краситель, проверяя, изменится ли карий цвет глаз на расово правильный голубой, ампутировал конечности, инфицировал тифом. Исследование почти всегда заканчивалось смертью, после чего Менгеле убивал и второго близнеца, чтобы произвести вскрытие и сравнить изменения. В живых остались не более двухсот из его жертв. В конце войны Менгеле удалось избежать ареста и скрыться в Бразилии, где, несмотря на усилия израильтян, он спокойно дожил под чужим именем до старости. По словам его сына, Менгеле никогда не сожалел о содеянном в Аушвице.[2]

* * *

Отношение к ветеранам Второй мировой войны и участникам других боевых действий — показатель не только экономического состояния государства, но и менее материальных вещей. В первую очередь -того, как страна и ее власти относятся к своим гражданам.

В России, согласно данным Минтруда на апрель 2017 года, живут около 1,8 миллиона инвалидов и ветеранов Второй мировой войны. Также в России платятся пенсии и пособии 1,28 миллионам тружеников тыла, 125,8 тысячам бывших малолетних узников фашизма, 22,4 тысячам вдов инвалидов и участников Второй мировой войны. Еще 113,5 тысячи человек — жители блокадного Ленинграда.

По данным Минтруда, в 2016 году средний размер пенсии ветеранов Великой Отечественной войны составлял от 16,5 тысячи рублей (чуть менее 300 долларов США) у работников тыла до 31,6 тысячи рублей (550 долларов США) у участников боевых действий, имеющих инвалидность.

Ветеранам вермахта немецкое государство обеспечило безбедную старость и высокий уровень социальной защиты. В зависимости от звания и заслуг размер пенсии воевавших во Второй мировой войне ветеранов колеблется от 1600 до 9000 долларов. Например, пенсия младшего офицера составляет 2700 доллара. Около 440 начисляется вдовам погибших. Выплаты гарантируются лицам немецкого происхождения, служившим в армии Германии и «выполнявшим уставную военную службу в соответствии с правилом ее прохождения до 9 мая 1945 года». Ветераны могут рассчитывать на бесплатную двухразовую госпитализацию в течение года, а, если речь идет о военнопленных, -то количество госпитализаций неограниченно. Также государство частично оплачивает бывшим солдатам вермахта посещение мест, где они воевали, в том числе и за рубежом.

Ветераны Красной армии, проживающие в Германии, тоже имеют право на пенсию в размере 440-550 долларов в месяц. Также им положено социальное обеспечение по возрасту.

В Великобритании государственной поддержкой ветеранов занимается подразделение Министерства обороны — Агентство по делам военнослужащих и ветеранов (Veterans UK). Ветераны Второй мировой получают такую же социальную помощь, как и воевавшие в других военных конфликтах, в которых участвовала Великобритания. В частности, все инвалиды боевых действий и их вдовы подпадают под действие так называемой компенсационной схемы вооруженных сил и резерва (AFCS), которая вступила в силу в апреле 2005 года.

Право на получение пенсии имеет любой британец, пострадавший во время войны. Размер пенсии ветерана в Великобритании напрямую зависит от воинского звания и тяжести ранений. Ежемесячные выплаты колеблются от 2200 до 10 000 долларов. Если есть необходимость, то государство дополнительно оплачивает ветерану сиделку.

В США вопросами социального обеспечения ветеранов занимается специальный департамент, созданный еще в 1930 году (в 1989 году он получил статус министерства). Это всеобъемлющая система помощи ветеранам, которая насчитывает 152 больницы, 800 поликлиник и 126 единиц по уходу на дому. Медицинское обслуживание американским ветеранам предоставляется бесплатно. Всего в структуре ведомства работают порядка 280 тыс. человек — более многочисленный штат имеет только Пентагон. Льготы для ветеранов всех военных конфликтов, в которых принимали участие США, включают компенсации по инвалидности, специальные надбавки к пенсии, страхование и расходы на погребение. По данным департамента по делам ветеранов, к 2016 году в США осталось всего 697,8 тыс. ветеранов Второй мировой войны. К пенсии, которая в среднем составляет 1500$, ветеранам полагается надбавка в 1200$.

Всего на компенсации родственникам ветеранов Второй мировой, войн в Корее, Вьетнаме, Кувейте, Ираке и Афганистане ежегодно из бюджета США тратится около 7 млрд долларов.

Франция:

У французских ветеранов есть свое ведомство — их проблемами занимается Министерство по делами бывших военнослужащих и жертв войны. Средняя пенсия по линии этого ведомства (без надбавок и помощи специализированных ассоциаций) составляет 1400 долларов. Но помимо этого ветераны Второй мировой получают ежегодную выплату в размере 770 долларов. Предмет особой гордости Франции — имеющий давнюю историю Дом инвалидов. Это одновременно зал воинской славы и госпиталь. Ветераны, которые нуждаются в уходе, могут жить здесь постоянно.

Израиль:

Ветераны Второй мировой в Израиле получают ежемесячное пособие — около 1500 долларов. При этом люди, которые во время войны находились в концлагерях и гетто, в 2007 году также были приравнены к ветеранам Второй мировой и получили такие же льготы. Помимо пенсии, раз в год бывшим узникам нацизма выплачивается 300 долларов на оздоровление. Ветераны также получают материальную помощь от различных негосударственных фондов. Ветеранам Армии Обороны Израиля выплачивается отдельная пенсия в размере 1700 долларов. Такая же полагается гражданам, пострадавшим в террористических актах. Ветераны всех войн в Израиле освобождаются от оплаты муниципального налога, они получают существенные скидки на оплату ЖКХ, ежегодное пособие в размере 35% от средней заработной платы в стране (в 2016 это было 875 долларов), десятипроцентную надбавку к пособию на аренду жилья, скидку 75% на лекарства.[3]

***

Припадочный паранок Адольф Шикльгрубер был убежден в том, что в мире есть одна, и только одна — «высшая раса».

Выдающийся мыслитель XX-ого столетия, узник Дахау, Виктор Франкл считал, что: на свете есть две «расы» людей, только две! — люди порядочные и люди непорядочные.

Примечания

[1]Из книги: Стенли П. Хиршсон «Генерал Паттон. Жизнь солдата». Серия: Они творили историю. Издательство «Изографус» и «Эксмо», 2004 г.:

«Трудность с пониманием русских состоит в том, что мы не осознаём факта их принадлежности не к Европе, а к Азии, а потому они мыслят по-другому. Мы не способны понимать русских, как не можем понять китайцев или японцев, и, имея богатый опыт общения с ними, должен сказать, что у меня нет особого желания понимать их, если не считать понимания того, какое количество свинца и железа требуется для их истребления. В дополнение к другим азиатским свойствам их характера, русские не уважают человеческую жизнь — они сукины дети, варвары и хронические алкоголики…»

Этот национальный герой США был ещё и знатным юдофобом. Один из биографов Паттона назвал его «биологическим антисемитизмом». После окончания войны Паттон выступал против военного трибунала над главарями нацизма: “It is not cricket and is Semitic” — это было бы односторонне и выглядело бы как семитская идея [мести].

Антисемитизм значительной части американских офицеров полностью отражал предрассудки среднего американца того времени.

[2] «Доктор Менгеле никогда не сожалел о содеянном в Аушвице». Фрагмент книги Петра Талантова «0,05. Доказательная медицина от магии до поисков бессмертия»

[3] «Настоящее Время»: Как власти заботятся о ветеранах Второй мировой войны вне России.