Как ренегаты из КПСС и КГБ уничтожили СССР

В интервью «EADaily» известный советский дипломат и арабист Вячеслав Матузов приоткрывает завесу главной тайны XX века.

Саркис Цатурян: — Какими вопросами вы занимались в международном отделе ЦК КПСС?

Вячеслав Матузов: — Мой рабочий день начинался в 9 утра. Первые 2−3 часа я читал шифротелеграммы в специальной комнате. Мне выносили все, что касалось моей тематики, из ГРУ, Генштаба, МИД и КГБ. В каждом посольстве ведомства имели своих шифровальщиков. Люди работали высокопрофессиональные.  Я с 1974 по 1988 год занимался Ливаном. В эти годы там шла гражданская война, и в ее эпицентре оказались те партии, с которыми КПСС сотрудничала. Например, Ливанская коммунистическая партия, Прогрессивно-социалистическая партия во главе с Камалем Джумблатом, а после 1977 года — во главе с его сыном Валидом Джумблатом. Плюс в зону моей ответственности входили отношения с палестинскими партиями. С Ясиром Арафатом и другими политиками, входящими в Организацию освобождения Палестины (ООП).  КПСС часто обвиняли в поддержке террористов, но это неправда. Мы жестко соблюдали грань между террористами и национально-патриотическими силами, которые боролись против империализма. Если малейшая палестинская организация была замечена в вооруженных акциях против гражданского (мирного) населения, она автоматически выводилась не только за рамки оказания помощи, а вообще за рамки контактов. Таких организаций было много.  Были и те, кто обещали СССР отказаться от террористических методов. В частности, мы приняли извинения и заверения руководства Народного фронта освобождения Палестины в лице Жоржа Хабаша, что они никогда не будут заниматься террористической деятельностью. После чего им были выделены стипендии на обучение в советских учебных заведениях. Помню, как у членов Политбюро брови взлетели наверх, когда среди студентов Университета дружбы народов оказалась Лейла Халед. Тогда было принято решение перевести ее в Киевский медицинский институт. Прошлые теракты, осуществленные Народным фронтом, влияли на климат отношений СССР с этой организацией. Однако их представитель Абу Али Мустафа был членом исполкома ООП, как и Махмуд Аббас от «Фатха». Мы относились к фронту как к составной части ООП, но внимательно следили, чтобы не было рецидивов терроризма.  Отношения с коммунистическими партиями осуществлялись через Комитет солидарности, влиятельнейшую по тем временам организацию. К сожалению, сейчас мы не видим такие общественные организации, которые бы служили боковыми структурами и дополняли дипломатические ведомства. Роль общественности в современной России сведена к непонятным встречам во Владимире и на Селигере. Это беда.  У нас в Международном отделе работа велась на серьезном уровне. Достаточно сказать, что таджикский писатель Мирзо Турсун-заде был руководителем Комитета солидарности. А реальную работу вел Александр Дзасохов. У Дзасохова были ответственные за разные направления: один — за арабское, а другой — за африканское. При нем был и ответственный секретарь по общим вопросам. В разные времена там работали разные люди. Работа на земле осуществлялась через структурированный аппарат, в котором были представлены все ведомства. Это позволяло людям, которые находились на партийной верхушке, осматриваться и определять общее направление.  Ведь если отдать все представителям КГБ, ГРУ или людям с общим образованием, не имеющим к ним отношения, система бы не смогла работать эффективно. Нужна была выверенная политическая линия. Поэтому у нас был сектор по работе с общественными организациями. Один человек в нем отвечал за Комитет солидарности, другой — за Комитет мира и т. д. Все было структурировано.

— А как финансировались компартии?

— На каждую братскую партию был свой бюджет. Деньги по сегодняшним расценкам небольшие — заработок одного олигарха за месяц. Допустим, ливанской компартии выделяли сначала по $ 200 тысяч в год, потом подняли до $ 300 тысяч. У нас в отделе был человек, который контролировал сейф с наличными. Приезжал к нему сотрудник КГБ с портфелем, забирал сумму, которую потом передавали через резидента, распределявшего деньги под расписку.  Когда мы приезжали в страну, нас с объятьями встречал посол. Но повседневно сотрудников Международного отдела ЦК опекали ребята из спецслужб.

— Получается, что участие ГРУ было минимальным?

— Участие ГРУ было чисто теоретическим. Военная разведка занималась аналитикой, например, палестинского движения сопротивления. А контакты с Арафатом шли через Комитет солидарности, где сидел полковник из КГБ (Первое главное управление) Лев Баусин. Он отвечал в Комитете солидарности за связи с ООП. У нас со всеми складывались дружеские отношения. Военные решали свои задачи. Были умные, талантливые ребята, сильные аналитики. Куда они потом все подевались? Возраст, наверное. Многие из них были старше меня…  С развалом СССР система ГРУ подверглась разгрому. Главное разведывательное управление превратили в управление Генштаба. Статус, ставки и роль ведомства понизили. Во времена Петра Ивашутина ГРУ было влиятельной структурой, имело право выхода на первое лицо со своей информацией и аналитикой. После ухода Ивашутина в 1987 году все пошло по наклонной.

— В ЦК КПСС действовала эффективная система принятия решений, именуемая некоторыми экспертами как партийная разведка. Когда и почему эта система начала давать сбои?

— На мой взгляд, партийной разведки как таковой не существовало, зато существовала разведка Коминтерна. Сталин прикрыл структуру Коминтерна 15 мая 1943 года. На его основе в 1947 году было образовано Коммунистическое информационное бюро, которое ликвидировали после XX съезда КПСС в 1956 году. После кадры Коминтерна перекочевали в международный отдел ЦК КПСС. К примеру, коминтерновцем был заведующий международным отделом Борис Пономарев. Работал у нас и Григорий Шумейко из Коминтерна. Методы Коминтерна сохранились и использовались на партийной основе.  Вот сегодня говорят, что руководителем партийной разведки якобы былВасилий Кузнецов. Это нереально. Вы можете себе представить, чтобы Юрий Андропов кому бы то ни было позволил контролировать спецслужбы?

— Тем не менее Кузнецов был весомой фигурой…

— Да, он был почетным человеком, кандидатом в члены Политбюро. Подменял иногда председателя Верховного Совета, когда тот заболевал или уезжал в командировку. Креслохранитель. Функций у него никаких не было. Никогда Кузнецов не контактировал с братскими компартиями.  То есть не было партийной разведки, во всяком случае, ее не было в 1966 году, когда я, ещё будучи студентом, контактировал с международным отделом ЦК. Однако аппарат ЦК очень тесно сотрудничал с Первым главным управлением (ПГУ) КГБ — это однозначный факт. Полная смычка с ПГУ.  Хотя после хрущевских времен существовал негласный закон, запрещавший КГБ следить за работниками ЦК и добывать любую информацию в аппарате ЦК. Более того, им было поручено оказывать ЦК всяческое содействие. У Леонида Брежнева было ощущение, что КГБ на каком-то этапе может воспользоваться властью, чтобы ликвидировать партийную верхушку.  Сама партийная система не распадалась никогда. Обратите внимание на того же Александра Дзасохова, который являлся ближайшим другом Евгения Примакова. Оставаясь ответственным секретарем, он сначала уехал послом в Дамаск, потом стал секретарем Северо-Осетинского обкома КПСС, а накануне развала СССР — членом Политбюро. В результате смены руководства, которую проводил Михаил Горбачев, членами Политбюро становились люди, далекие от партийной работы. Примаков и Дзасохов никакого отношения к партии не имели.  Я Примакова знал с 1970 года. Тогда я приехал в Ливан, где он был корреспондентом газеты «Правда». Оказалось, что мой руководитель в международном отделе талантливейший арабист Вадим Румянцев и Примаков вместе учились и были друзьями. Так меня подключили к этой компашке, в которой мы по вечерам пили чай (улыбается). Мне было 33 года. Мы хорошо друг друга знали.  Я считаю, что центральной фигурой, которая осуществляла переход от «перестройки» к перестрелке и нынешней ситуации, был Евгений Максимович. Полагаю, что Борис Ельцин и Горбачев были людьми второстепенного плана. Это была внешняя картина. А реальный механизм, который контролировал весь процесс — до перестройки, перестройку и после перестройки, когда формировались всякие австрийские институты, был завязан на Примакова и других наследников плана Андропова.

— Говоря об австрийских институтах, вы имеете в виду центры, куда поехали учиться Анатолий Чубайс и вся команда будущих младореформаторов?

— Да. Эти же силы создали ленинградский центр, куда они в свое время перебросили генерал-майора Олега Калугина, который в ПГУ руководил отделом США и Канады, а также был начальником внешней контрразведки ПГУ.  Это было связано не столько с Примаковым, сколько с Андроповым. Когда я пришел в 1966 году в аппарат, Андропов еще заведовал отделом ЦК по работе с социалистическими странами. В 1967 году он стал председателем КГБ, не имея статуса члена ЦК и члена Политбюро. Так же, как и Андрей Громыко.  Наш начальник Пономарев был выше по статусу, являлся кандидатом в члены Политбюро, секретарем ЦК и руководил всеми международными связями. Кандидат в члены Политбюро и член Политбюро — тоже разница большая: имеешь право слушать, но не имеешь права голосовать.  С назначением Андропова вскоре изменился и сам статус председателя КГБ, поскольку в постхрущевский период Брежнев был очень аккуратен и не позволял спецслужбам довлеть над партийным аппаратом. Глава КГБ теперь стал членом Политбюро. Повысился и статус Громыко. А статус международного отдела упал. Хотя потом были некие рецидивы, долго продолжалась агония… До последнего дня международный отдел пытался доказать МИД СССР, что он ближе к телу руководителя.

— Была сильная конкуренция?

— Очень сильная. Отношения между Пономаревым и Громыко были напряжены до предела… Кто первым выхватит информацию и первым напишет записку в Политбюро. Полагаю, что будучи членом Политбюро, Громыко располагал информацией из всех ведомств — из КГБ, ГРУ, Генштаба.  На стол члена Политбюро ложилось все, что передавалось через закрытые шифры. Кстати, не у каждого члена Политбюро был доступ для прочтения всей информации, которая предназначалась для 2−3 членов, а иногда и просто для одного.

— Вы работали при Брежневе, Андропове, Черненко и Горбачеве. С Брежневым понятно. А как менялось отношение остальных советских лидеров к руководящей роли партии?

— Динамика шла незаметно. Уже в настоящее время, обладая информацией, которая появляется в интернете и на телевидении, можно составить общую картину. Например, когда Александр Ципко, которого никто не воспринимал в ЦК как серьезного работника, сейчас говорит, что он находился под личной опекой Андропова и готовил для него закрытые документы, которые Андропов не оставлял в архивах КГБ.  КГБ был системой, которая не позволяла отклоняться от генеральной линии. Андропов, сам создавая эту систему, понимал, что если информация попадает в нее, то она автоматически становится достоянием многих сотрудников, которые могут быть недовольны той или иной политической позицией руководства.  Поэтому дальнейшие изменения («перестройка») осуществлялись не на базе КГБ, а с помощью КГБ, но за рамками КГБ. Откуда появился Примаков? Это не система КГБ. Он из боковых отростков, которые создал Андропов, будучи уже председателем КГБ и членом Политбюро. Директор Института США и Канады Георгий Арбатов, директор ИМЭМО Николай Иноземцев, директор Института востоковедения Бободжан Гафуров (О принадлежности Гафурова к системе КГБ Вячеславу Матузову ничего не известно)…  Это были параллельные структуры, которые дублировали КГБ. Внешне они работали в связке с партийным аппаратом. Но в реальности эти институты были настолько сильными, находясь под покровительством Андропова, что влияние на них руководящих отделов ЦК равнялось нулю.  Я тогда и не подозревал об этом. Мне довелось впасть в немилость к Примакову именно по незнанию. Когда Примаков возглавил в 1977 году Институт востоковедения, ему тут же дали статус члена ЦК, то есть неприкасаемость. Кстати, Иноземцев был очень талантливым человеком.

Мы вдвоем летали на 40 дней со дня убийства Камаля Джумблата. Общались с ним 7 дней в Бейруте. Произвел сильное впечатление.

— Интеллектуал?

— Очень сильный. С колоссальным жизненным опытом, участник Великой Отечественной войны, был награждён четырьмя боевыми орденами. Сдержанный, ни одного лишнего слова и даже движения бровями. Это была вышколенная публика, что позволяло ей не засветиться.  Ципко говорит правду, когда вспоминает Андропова, который не позволял ему направлять в архив КГБ записки. Последний раз я встретил Ципко в Вашингтоне, когда в 1990 году работал советником посольства. Тогда ЦК уже рухнул, там никого не было. Всю шифропереписку запретили посылать в ЦК еще в конце 1988 года.

— Получается, что Горбачев просто добивал систему?

— Горбачев — это тряпка, пешка, вообще ничто. За распадом СССР стояли наследники Андропова. То есть были созданы условия перехода от той системы, в которой мы жили, к западному образцу.

— Зачем им понадобилось уничтожать страну?

— Расскажу вам в ответ небольшую историю из жизни. В октябре 1974 года, когда я был в Ливане, работал на должности первого секретаря посольства, у меня умерла мать. Я полетел в Новосибирск на похороны. На обратном пути я позвонил Вадиму Румянцеву, которого тогда сделали заместителем заведующего в ЦК. Он позвал к себе. В гостях у него были Примаков с супругой… А тогда Примаков был членом редколлегии газеты «Правда».  Что такое газета «Правда» в те годы? Если появлялась маленькая негативная заметка про чиновника, то его сразу снимали с должности. Вдруг я слышу от Примакова: «Социалистическая система себя изжила. Надо от нее отходить и начинать жить как на Западе».  И тут я вступаю в пререкания с Евгением Македоновичем. В те годы у него было такое отчество… Когда я в 1975 году приехал к Примакову, он сказал мне: «Слава, зови меня теперь Евгений Максимович».

— Он поменял отчество?

— Да, это уникальная вещь в его биографии. Личность Примакова законспирирована до предела и по сей день. Я считаю, что он являлся главной действующей фигурой, которая завершила план Андропова по переустройству Советского Союза. Говоря простым языком, Примаков был смотрящим за процессом — все эти годы.  Возвращаясь к нашему с Примаковым спору. Привожу ему примеры из истории СССР… Гражданская война заканчивается в 1922 году. Страна в разрухе. Через 7 лет начинается индустриализация и уже к 1939 году, накануне Второй мировой войны, СССР встречает ее, имея промышленность, сельское хозяйство, политическую волю руководства и самое главное — было население. Моя бабушка по матери вспоминала, как они жили до Великой Отечественной войны: полки были заполнены товарами, продукты питания стоили дешево, социально обустроенная жизнь, был расцвет экономики. Это были красочные воспоминания. И об этом сегодня никто не говорит: официально вся информация искажается и уничтожается, а люди, которые это видели своими глазами, постепенно уходят из жизни. В 1941 — 1945 гг. полстраны эвакуировали в Сибирь. Я это помню, сам тогда жил в Сибири. А в 1945 — 1955 годах уже происходило развитие ракетной промышленности. Тогда в ходе дискуссии Евгений Македонович посмотрел на меня зверем.  Заместитель заведующего Международным отделом Вадим Румянцев толкает меня ногой под столом: «Слава, пойдем покурим». Я выхожу с ним. «Ну-ка прекрати! Ты знаешь, с кем ты сцепился? Замолчи немедленно», — говорит мне Румянцев. То есть уже в 1974 году на уровне замзаведующего Международным отделом люди пасовали перед носителями той точки зрения, которую представлял корреспондент «Правды» Примаков… Даже перед Примаковым. А уж что говорить об этаже повыше. Потом стало ясно, что наш начальник Пономарев и Андропов находились в одной команде.  Механизм «перестройки» осуществлялся сторонниками Примакова вне КГБ, частично привлекая оттуда кадры, которые Андропов лично создавал. Ведь Андропов тоже пришел в КГБ и ЦК не с пустого места. И здесь интересно рассмотреть корни самого Андропова.

— Кстати, о корнях. Какие факторы способствовали карьерному взлету Андропова?

— Андропов же был первым секретарем ЦК Комсомола Карело-Финской ССР. За ним стоял Отто Куусинен. А с кем был связан Куусинен? С генерал-лейтенантом госбезопасности Евгением Питоврановым. Это «отец» всех андроповых, примаковых и других деятелей «перестройки».

— Какова была роль Питовранова?

— Нитка тянется от Коминтерна и Льва Троцкого. «Красной нитью» в данной истории проходит борьба Иосифа Сталина с троцкизмом в рядах силовых ведомств. На мой взгляд, это все создавалось на базе спецслужб.

— Хотите сказать, что троцкизм взял в 1991 году реванш у сталинизма?

— Реванш абсолютный. Причем с тем же идеями — против сталинизма.

— Что из себя представлял Коминтерн?

- Это интересная тема. К ней питали особый интерес арабские компартии, особенно ливанская, у которой была развитая теоретическая база. У ливанцев оставались на тот период мощные ветераны Коминтерна. На Волынской даче Сталина мы каждый год проводили совещания арабских компартий, обсуждали планы. В 1968 году ливанцы рвались к архивам Коминтерна, юридически они имели такое право.  Меня тогда отправили в Институт марксизма-ленинизма, где находился суперсекретный архив. Туда даже не пускали по удостоверению работника ЦК. Однако пропуск был мне заказан. Я сел и полистал архив ливанской компартии, после чего доложил своему начальнику Румянцеву: «Вадим Петрович, если честно, я бы им ни одной бумажки бы не показывал» (смеется).

— Там совсем за гранью?

— Мат-перемат… Очень грубый был у них характер взаимоотношений. Например, на запросе в Коминтерн с просьбой разъяснить такой-то вопрос стоит виза известного руководителя ведомства: «Прощупать этого мудака!». И далее — в аналогичном ключе. Не знаю, где сейчас находится архив Коминтерна.

— Коминтерн был разведывательной организацией?

— Конечно. В 1925 — 1930-е годы создавались компартии арабских стран. Эпицентром коммунистического движения на Ближнем Востоке были компартии Палестины, Сирии, Ирака и Египта. На эту базу Коминтерн посылал своих эмиссаров, которые с кучей денег создавали там партийные структуры, занимались пропагандой. Причем самыми надежными сотрудниками Коминтерна были люди еврейского происхождения, которые не проникались сочувствием к местному населению и четко выполняли указания Центра.  Это к слову о том, почему Британия сделала ставку на создание «Братьев-мусульман» (организация, деятельность которой запрещена на территории РФ). Я много изучал материалов на эту тему, читал мемуары британских разведчиков. В результате активности Коминтерна Лондон почувствовал в 1930-е годы угрозу своему влиянию. Причем во всех арабских странах.  Люди, приезжавшие на Ближний Восток с принципами борьбы против колониализма, эксплуатации и угнетения народов, получали на местах мощнейшую поддержку. Французы были менее поворотливыми, а вот британцы сделали все необходимые выводы. Поэтому с 1929 по 1932 год они создали движение «Блокада безбожному коммунизму».  То есть британская разведка представляла борьбу с коммунизмом как битву с безбожием, рассчитывая перетянуть на свою сторону верующее население. Так на свет появились «Братья-мусульмане». Эта организация до сих пор корнями уходит в период 1930-х годов. Правда, система управления сегодня изменилась, но не намного: МИ-6 просто передала пульт управления ЦРУ.

— Что из себя представлял Михаил Горбачев?

— Горбачев — очень недалекий человек, двуличный. У него не было позиции, за исключением желания уничтожить социализм. Горбачев переоценивает значение своих взглядов, чтобы ему на Западе больше платили. Он выносил на Политбюро и принимал решение в зависимости от того, кто к нему первый подходил.  Приведу пример. В ноябре 1988 году я возвращаюсь из Алжира с Национального совета Палестины, когда драка между Арафатом и просирийскими группировками могла уничтожить ООП. Заместитель заведующего Международным отделом ЦК Карен Брутенц мне тогда дал устное указание: «Не вмешивайся, ничего не делай. Пусть они друг друга уничтожат. Нам будет проще выходить на дипломатические отношения с Израилем».  Было видно, что Брутенц излагал личную точку зрения, а не официальную позицию. Я взял на себя ответственность и проигнорировал это указание, поскольку в Алжире ко мне подошел Арафат в зале съездов и заявил: «Скажи своим марксистам, чтобы они прекратили меня уничтожать. Я вчера подписал соглашение о сотрудничестве с палестинцами, которые идут на поводу у Хафеза Асада. А сегодня ночью мне поступили звонки от короля Марокко Хасана IIи президента Египта Хосни Мубарака, которые потребовали немедленно ликвидировать соглашение. Скажи им, что это не я ликвидировал, а арабские лидеры, против которых я не могу выступать».  Ответил я Арафату следующее: «Абу Аммар, Вы — мудрейший из мудрейших, всегда умели маневрировать. Если источником уничтожения Исполкома ООП будете Вы, то я гарантирую — Москва поддерживать Вас больше не будет». На что Арафат парировал: «Хорошо, я сделаю все возможное, но ты поговори со своими марксистами». Напомню, что Арафата выкинули из Ливана сирийцы руками пропалестинских организаций. И Арафат был обижен на нас, потому что СССР не защитил его от сирийцев.  После Арафата ко мне подходит его оппонент — лидер просирийского крыла Народного фронта освобождения Палестины Жорж Хабаш. «Арафат — предатель. Вчера мы подписали соглашение, а сегодня он его разорвал его», — отметил он. Я сказал Хабашу: «Только что я говорил с Арафатом. Он сказал, что это было не его решение. Вы — мудрый человек, не становитесь причиной уничтожения ООП».  Наши разговоры тогда фиксировали полностью. Очень быстро в Международном отделе узнали содержание бесед. Брутенц после моего приезда в Москву неделю не принимал меня — якобы был занял. Уже при встрече он сделал мне замечание: «Я же говорил тебе ничего не делать, а ты проигнорировал мое указание». Я ответил начальнику: «Зато ООП сохранилась, а могла распасться на тысячи террористических организаций».  Когда ответственный работник ЦК, коим я являлся, возвращался в Москву, он готовил информационную записку с изложением ситуации и предложениями. Далее записка шла в Политбюро. Это было чрезвычайно важно. Ведь президент США Джордж Буш несколько раз в день комментировал ситуацию у палестинцев: американцы внимательно следили за событиями. А у нас была тишина, как и сейчас…  После я узнал, что Брутенц за моей спиной внес записку в Политбюро (без моей подписи) — у нас был жесткий порядок, по которому без подписи ответственного за регион работника документ заворачивался Общим отделом ЦК (его в свое время возглавлял Константин Черненко) и не рассматривался на заседании Политбюро. Я подготовил бумагу с предложениями и передал ее Горбачеву, который сказал, что резолюция по данному вопросу уже принята, но предложения, изложенные в моей записке, будут реализованы прямым указанием…  Система уже была разрушена. В декабре 1988 года все информационные потоки на ЦК ликвидировали. Никакой информации по спецканалам. ГРУ и МИД прекратили направлять шифротелеграммы. Единственное, что оставалось: КГБ направляла нам обобщающие материалы и аналитику, не ежедневную информацию из посольств, как было раньше. Структура фактически уже отсутствовала. Тогда я ушел на работу в МИД экспертом в управление Ближнего Востока, а мой коллега Виталий Чуркин — экспертом в секретариат к Эдуарду Шеварднадзе.  

— Каким Вы запомнили Чуркина?

- Изумительный специалист. Гениальный человек, открытый. Блестяще знал язык. Его Добрынин привел в Международный отдел. Чуркин у него в вашингтонском посольстве 10 лет возглавлял пресс-службу.

— Сильным бы стал министром?

— Не то слово!