Масонский заговор против Российской Империи в феврале 1917 года.

12 марта (26 февраля по Юлианскому стилю) большевистский режим официально отмечал до 1934 г. как праздник: День свержения Самодержавия. Однако события 26 февраля 1917 г., казалось бы, ни в коей мере не подходили под такой «праздник». Наоборот, именно 26 февраля правительственные войска действовали наиболее успешно и фактически взяли под контроль центр имперской столицы, очистив ее от революционных толп. Для большевиков логичнее было бы отмечать этот «праздник» 2 (15) марта, в день так называемого «отречения» Императора Николая II от престола. Но руководители, посвященные в тайны Февраля также хорошо, как и Октября, знали, что делали.

Очевидно, что свержение Императора Николая II в феврале — марте 1917 г. было осуществлено в результате объединенного заговора некоторыйх сил и их некоторых политико-финансовых кругов Запада. Н.А. Обручев замечает по этому поводу: «Благодаря железной воле Царя революция 1905 года была подавлена, была бы подавлена и совершающаяся на средства иностранного капитала революция 1917 года, если бы ей не предшествовал заговор, который сразу парализовал все действия Государя».

Документальные источники убедительно свидетельствуют о том, что в течение 1916 — начале 1917 гг. ни в Петрограде, ни в Москве не было ни одной сколько-нибудь серьёзной революционной организации, способной и готовой осуществить революцию. Февральский переворот планировался тремя основными группами оппозиции: думско-кадетской («Прогрессивный блока» во главе с П.Н. Милюковым), А.И. Гучкова (арест Государя в поезде во время следования из Петрограда в Ставку, или наоборот, а затем «отречение» или цареубийство) и А.Ф. Керенского (классический революционный переворот в Петрограде, свержение правительства и убийство Государя). Октябрист князь А.В. Оболенский утверждал, что во главе заговора были «председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев. Принимали участие в нём и другие лица, как генерал Рузский, и даже знал о нем А.А. Столыпин, (брат Петра Аркадьевича). Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него».

Прогрессивный блок ждал от власти роспуска Думы, для организации беспорядков. В конце января 1917 г. начальник Петроградского Охранного отделения генерал К.И. Глобачёв в своем секретном докладе сообщал, что представители руководящего думского большинства собираются «повторить события 9-го января 1905 года». Застрельщицей этого нового «кровавого воскресенья» должна была стать меньшевистская Рабочая группа ЦВПК, негласно ориентированная на Гучкова. Рабочая группа собиралась к открытию очередной думской сессии провести 14 февраля 1917 г. «мирную демонстрацию». О том, что эта должна была быть за «мирная» демонстрация, свидетельствуют донесения Охранного отделения, которые прямо называют её — восстанием. Но 27 января Петроградское Охранное отделение нанесло по замыслам заговорщиков ощутимый удар, арестовав всё руководство Рабочей группы. Все арестованные были заключены в тюрьму «Кресты». Руководство рабочей группы было обвинено в том, что оно «под предлогом участия в учреждении содействий обороне страны» встало «на путь организации революционного движения в Империи». Аресты были произведены с санкции министра внутренних дел А.Д. Протопопова.

Арест Рабочей группы произвёл на А.И. Гучкова и его единомышленников «ошеломляющее впечатление». Одним ударом, правительство лишило их орудия организации переворота. У Гучкова «была выдернута скамейка из-под ног; связующее звено удалено и сразу обрывалась связь центра с рабочими кругами». Арестовав Рабочую группу, охранное отделение считало, что фактически обезоружило Гучкова. Кроме того, в МВД исходили из оперативной информации, которая утверждала, что любое массовое выступление должно быть связано с роспуском Государственной Думы. 16-го февраля 1917 г., то есть сразу же после разгона февральской демонстрации в Петрограде, Протопопов получил от Московского охранного отделения уверение, что серьёзных демонстраций и беспорядков «следует ожидать возникновения серьёзных демонстративных выступлений не в настоящее время, а только в случае роспуска Государственной Думы».

Поэтому Государь считал этот роспуск опасным шагом и полагал, что он станет не нужен после успешного наступления на фронте. Это понимали и в оппозиции. Уже после февральских событий П.Н. Милюков в письме монархисту И.В. Ревенко признавал, что оппозиция твёрдо решила «воспользоваться войною для производства переворота. Ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования». Эти строки Милюкова подтверждаются словами генерала К.И. Глобачёва, который писал, что «для революционного переворота в России имелся один месяц, то есть до 1-го апреля. Дальнейшее промедление срывало революцию, ибо начались бы военные успехи, а вместе с ними ускользнула бы благоприятная почва».

Но Гучков и Прогрессивный блок были не единственными, кто строил планы государственного переворота. Другая влиятельная группа заговорщиков формировалась вокруг депутата Государственной думы А.Ф. Керенского, который был вовсе не «случайным человеком» Февральской революции. К февралю 1917 г. из адвоката по политически делам, он превратился в руководителя крупнейшей Трудовой фракции в Государственной думе, был знаком с представителями самых разных слоёв оппозиции и революционного движения. Эмигрантский историк И.П. Якобий писал, что Керенский «предназначался с самого начала на большую роль». В августе 1915 г. Охранное отделение в своих донесениях выделяло Керенского, как главного руководителя революционного подполья. В январе 1917 г. А.Ф. Керенский утверждал, что «революция нам нужна, даже если б это стоило поражения на фронте». Генерал К.И. Глобачёв отмечал: «Военные и придворные круги представляли себе простой дворцовой переворот в пользу Великого Князя Михаила Александровича с объявлением конституционной монархии. В этой иллюзии пребывала даже большая часть членов Прогрессивного блока. Но совсем другое думали крайние элементы с Керенским во главе. После монархии, Россию они представляли себе только демократической республикой».

Особые отношения были установлены между А.Ф. Керенским и А.И. Гучковым. Октябрист князь А.В. Оболенский писал, что бывший глава октябристской партии к моменту революции превратился в «открытого злобного революционера, настроенного больше всего против особы Государя Императора». В конце сентября — начале октября 1916 г. на квартире кадета М.М. Фёдорова состоялось несколько встреч А.И. Гучкова со своими единомышленниками. У заговорщиков «очень быстро сложился план», который заключался в захвате Императорского поезда во время одной из поездок Государя в Ставку. Николая II предполагалось арестовать и принудить к отречению в пользу Цесаревича Алексея при регентстве Великого Князя Михаила Александровича. Одновременно в стране вводился конституционный строй. Выработанный план был, по словам Гучкова, «хирургической операцией в смысле революционного акта воздействия на Государя, в смысле отречения». Должны были быть заготовлены соответствующие манифесты, предполагалось все выполнить в ночное время, чтобы утром вся Россия и армия узнали об отречении и назначении Наследника. 8 сентября 1915 г. была составлена секретная так называемая «Диспозиция № 1», которая провозглашала создание «Комитета народного спасения». Эта диспозиция была подписана как А.И. Гучковым, так и А.Ф. Керенским. Диспозиция заявляла, что Россия ведёт войну «против упорного и искусного врага вовне и против не менее упорного и искусного врага внутри. Достижение полной победы над внешним врагом немыслимо без предварительной победы над врагом внутренним». Под внутренним врагом понимался Царь и его правительство. В декабре 1916 г., когда Гучков вырабатывал план свержения Императора Николая II, Керенский был полностью в курсе дела, хотя о деталях плана не знал даже П.Н. Милюков.

Роль Керенского в организации русской революции будет не понятна, если не принимать во внимание его масонскую составляющую. Керенский стал масоном в 1912 г., вступив ложу «Полярная звезда», которая была создана 15 января 1906 г. в Петербурге и была дочерней ложей Великого Востока Франции. Однако сам Великий Восток в начале ХХ века уже работал на глобалистские сообщества США. Ещё в 1910 г. заведующий заграничной агентурой Охранного отделения Л.А. Ратаев сообщал, что пропаганда масонства в России исходит не только из Франции и что французское масонство прямо зависит от международного американского капитала. Одним из главных финансистов Керенского был ведущий деятель банкирского Бродвейского сообщества Ч. Крейн. По словам бывшего американского посла в Германии У. Додда, Крейн «много сделал, чтобы вызвать революцию Керенского». В 1913 г., накануне Мировой войны, был создан Великий Восток народов России. Сами масоны говорили, что ВВНР был масонским «только по названию», а главной его целью, так же, как и «Полярной звезды» было «свержение самодержавного режима». 16 декабря 1916 г. Керенский занял должность Генерального секретаря ВВНР, той же ночью в Петрограде был злодейски убит Г.Е. Распутин. Об предстоящем убийстве было известно руководству Верховного совета.

Попытки оппозиции провести «мирную демонстрацию» 14 февраля потерпели неудачу: малочисленные отряды рабочих были быстро рассеяны полицией. А.Ф. Керенский и Н.В. Некрасов позже уверяли, что выступление сорвали «отмобилизованные большевики», которые были против выступления рабочих. Действительно, 14 февраля большевики призвали петроградских рабочих на демонстрацию в знак протеста против Государственной думы. То есть большевики объективно играли против Милюкова и «Прогрессивного блока». При этом не стоит забывать, что большевистские организации Петрограда во многом находились под руководством того же А.Ф. Керенского. Об объединении социал-демократов и эсеров зимой 1917 г. свидетельствовали и сообщения Охранного отделения.

На следующий день после неудачной демонстрации А.Ф. Керенский начал претворять в жизнь свой сценарий переворота. 15 февраля Керенский с трибуны Государственной думы дал сигнал готовности всем революционным силам, заявив, что «настал 12-й час, сегодня, или никогда».

Таким образом, к моменту начала беспорядков в Петрограде главным действующим лицом «революции» становится не «Прогрессивный блок», а Керенский, действовавший в тайно смычке с Гучковым. Так как выступления рабочих и жителей Петрограда начались не под лозунгами защиты Государственной Думы и не под революционными лозунгами, то и главным защитником «голодных» стала не Дума, а революционное подполье, ориентированное на Керенского. Таким образом, у Гучкова и Керенского, несмотря на внешние различия, был общий план государственного переворота. Этот план предусматривал свержение с престола Императора Николая II.

После убийства Г.Е. Распутина Николай II собирался остаться в Царском Селе надолго, вплоть до весеннего наступления, и всю свою деятельность сосредоточить на подавлении переворота, в подготовке которого он не сомневался. Как писал С.С. Ольденбург: «Государь взял на себя руководство общим положением. Прежде всего необходимо было составить правительство из людей, которым Государь считал возможным лично доверять. Опасность была реальной». Николай II исходил из того, что, провалив организацию всеобщей забастовки 14 января 1917 г., которую Прогрессивный блок обещал обратить в революцию, думская оппозиция в значительной мере подорвала свой авторитет.

Государь имел основания так полагать: среди октябристов наметился явный раскол — часть из них была готова примириться с правительством. Николай II был по-прежнему уверен в преданности ему военного руководства. В этом, по словам И.Л. Солоневича, «Государь Император допустил роковой недосмотр: поверил генералам Балку, Гурко и Хабалову. Именно этот роковой недосмотр и стал исходным пунктом Февральского дворцового переворота. Это предательство можно было бы поставить в укор Государю Императору: зачем Он не предусмотрел? С совершенно такой же степенью логичности можно было бы поставить в упрек Цезарю: зачем он не предусмотрел Брута с его кинжалом?».

22 февраля 1917 г. Император Николай II срочно отбыл из Царского Села в Ставку. Решение Государя оказалось полной неожиданностью даже для самого близкого его окружения. Из воспоминаний очевидцев становится ясно, что решение Николая II ехать в Могилёв было принято после телефонного, или по прямому проводу, разговора с начальником Штаба Ставки генералом М.В. Алексеевым. Графиня С.К. Буксгевден свидетельствовала: «Я находилась возле Императрицы в тот момент, когда Государь пришёл к ней с телеграммой в руке. Он сказал Императрице: “Генерал Алексеев настаивает на моём приезде. Не представляю, что там могло случиться такого, чтобы потребовалось моё обязательное присутствие. Я съезжу и проверю лично. Я не задержусь там дольше, чем на неделю, так как мне следует быть именно здесь”». Эмигрантский историк Г.М. Катков считает, что «из имеющихся источников, неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного главнокомандующего. В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшее бедствие». Что же мог передать такого важного генерал М.В. Алексеев, чтобы Николай II срочно выехал в Ставку? Анализ имеющихся источников даёт возможность предполагать, что участник заговора М.В. Алексеев, сознательно сообщил Государю о нем какую-то информацию. Приоткрыв часть правды, заговорщики придали ей правдоподобность действиями В.И. Гурко. 21 февраля 1917 г. встревоженный Государь сказал А.Д. Протопопову, что Гурко не выполняет его приказов с присылкой войск и что он едет в Ставку, чтобы прислать в столицу кавалерию. 22 февраля Великий Князь Михаил Александрович доказывал Императору, что «в армии растёт большое неудовольствие по поводу того, что Государь живёт в Царском и так долго отсутствует в Ставке». Эта информация сыграла не последнюю роль в решении Николая II ехать в Могилёв. В результате, 22 февраля 1917 г. Государь покинул столицу, в которой немедленно начались беспорядки.

23 февраля началась забастовка текстильщиц Петрограда, которые требовали хлеба. Во второй половине дня прекратили работу военные заводы столицы. В феврале 1916 г. на ряде военных заводов было введено временное государственное управление, ограничившее права пользования частных владельцев заводов, так называемый секвестр. Начальником Путиловского завода был назначен член правления профессиональный артиллерист генерал-майор Н.Ф. Дроздов, подчинённый начальника ГАУ генерала А.А. Маниковского, в руках которого были казённые и частные военные заводы, в том числе и Путиловский.

18 февраля 1917 г. рабочие одного из цехов Путиловского завода потребовали 50% прибавки к зарплате, в которой им было отказано, после чего рабочие начали сидячую забастовку. Дирекция 21 февраля уволила бастующих. Эта мера привела к распространению забастовки на другие цеха. 22 февраля администрация объявила об их закрытии на неопределённое время. Таким образом 30 тыс. высококвалифицированных хорошо организованных рабочих оказались на улице. Как справедливо писал Г. М. Катков «причины забастовок всё ещё совершенно темны. Невозможно было массовое движение такого масштаба и размаха без какой-то направляющей силы».

В связи с этим, очевидно, что вся ситуация с забастовкой и увольнениями на Путиловском заводе не могла иметь место без того или иного участия генералов Маниковского и Дроздова. Только они контролировали ситуацию на заводе, в том числе и революционные группы. Но генералы не могли действовать по своей инициативе, без руководящего политического центра. Этот центр был в лице Керенского. В.В. Кожинов прямо указывал, что «Маниковский был близким сподвижником Керенского». Не случайно, в октябре 1917 г. Керенский назначил генерала главным снабженцем армии.

Таким образом, 23 февраля 1917 г. неожиданно, как для думской оппозиции, так и для правительства, игру начала партия Уолл-стрита, представителем которой был Керенский. Ему активно помогал А.И. Гучков и его сторонники, действовавшие через Центральный военно-промышленный комитет. 26 февраля в Петрограде, в доме 46 по Литейному проспекту, где располагался ЦВПК, с санкции Гучкова произошла встреча между «членами Государственной Думы Керенским и Скобелевым» руководителями социал-демократических рабочих ячеек на заводах и фабриках столицы.

24 февраля, в пятницу, в Петрограде в забастовках приняло участие уже около 170 тыс. рабочих. В течение дня на Невском проспекте появлялись толпы. Ни войска, ни полиция нигде не применяли оружие. На Знаменской площади полиция была атакована градом ледышек, под хохот казаков, которые бездействовали и кланялись толпе. Ещё вечером 23 февраля генералу С.С. Хабалову было доложено, что казаки во всех случаях бездействуют. Причём, объяснялось это бездействие отсутствием у них нагаек. Но дело было, конечно, не в них. Введённые в Петроград кубанские казачьи части во многом состояли из сектантов «Нового Израиля». Накануне беспорядков, эти казаки-сектанты дали сектантскую клятву большевику В.Д. Бонч-Бруевичу не «стрелять в народ». Они эту клятву и выполняли: «кланялись» толпе и подмигивали работницам.

Но 25 февраля события беспорядки переросли в вооружённое противостояние. Социалистические группировки открыто объявили о начале революции. Великий Князь Михаил Александрович записал в свой дневник, что «рабочие с красными флагами, бросали в полицию ручные гранаты и бутылки, войскам пришлось стрелять». Бастовало уже 250 тыс. рабочих.

В 15 ч. на Знаменской площади около памятника Императору Александру III казачья сотня не дала отряду конной полиции разогнать мятежную толпу. Причём, подхорунжий 1-го Донского полка, полный георгиевский кавалер М.Г. Филатов насмерть зарубил шашкой полицейского участкового пристава полковника А.Е. Крылова, когда тот, вырвав красный флаг из рук манифестанта, стал конвоировать задержанного в участок.

Между тем, достаточно было твёрдой позиции войск, чтобы мятежников охватывала паника. Около 18 часов у городской думы на Невском проспекте революционные боевики стали стрелять из толпы по полиции и драгунам 9-го запасного Кавалерийского полка. В ответ офицер полка спешил драгун и приказал дать залп по толпе. Несколько человек в ней было убито, несколько ранено. Толпа разбежалась. Среди организаторов беспорядков «начали говорить, не пора ли всё кончать, так как войска переходят к решительным действиям. Говорили о необходимости кончать забастовку. К ночи Невский опустел. Была видна лишь полиция, разъезды жандармов, казаков, драгун».

К утру 26 февраля в столице бастовало 240 тысяч рабочих. С утра, согласно приказа генерала Хабалова, войска заняли все посты в столице. Главным образом охранялись мосты и переправы. Тем не менее, люди небольшими группами, по льду переходили Неву и стекались к Невскому проспекту. Так как из-за порочного приказа Хабалова полиция была убрана из города и заменена войсками, то к полудню весь Невский был заполнен толпой, с красными флагами, революционными лозунгами и поющей революционные песни.

В 3 часа пополудни революционная толпа возле Гостиного Двора двинулась по Невскому проспекту в сторону Знаменской площади. Дорогу ей пересекла учебная команда запасного батальона Лейб-гвардии Павловского полка под командованием штабс-капитана Чистякова-2-го, пользовавшегося большим авторитетом у своих солдат. На предупредительные выстрелы толпа не реагировала. В этот момент с крыш была открыта стрельба по войскам, в затылок был убит ефрейтор. Озлобленные солдаты открыли беспорядочный огонь по толпе, среди которой было много убитых и раненых. Толпа была рассеяна.

Не менее энергично действовала учебная команда Лейб-гвардии Волынского полка под командованием капитана В.В. Квитницкого, защищавшего Знаменскую площадь, на которой было убито 40 бунтовщиков и один прапорщик Лейб-гвардии Павловского полка. Ситуация в городе 26 февраля в целом контролировалась Правительством. Жёсткий отпор, данный войсковыми соединениями в центре Петрограда, а также известие о роспуске Думы, возымели своё действие. В рядах заговорщиков чувствовалось смущение. Вечером в доме Елисеева на Невском проспекте состоялось совещание А.Ф. Керенского с представителями левых думских фракций и революционных группировок. Керенский предложил обсудить вопрос «о наилучшем использовании в революционных целях возникших беспорядков и дальнейшем планомерном руководительстве таковыми». Неожиданно для него, участники совещания стали высказывать мнения, что революция не удалась и нужно заканчивать противостояние. Эти настроения привели Керенского в растерянность. Его соратник В.Б. Станкевич вспоминал, что, придя вечером 26 февраля в Таврический дворец он застал Керенского и Чхеидзе в сильном волнении. «Чхеидзе всё время бегал из угла в угол. Я спросил кого-то из окружающих, где остальные члены Думы. Мне ответили, что разбежались, так как почувствовали, что дело плохо». Для думских революционеров дело действительно могло закончиться плохо. В случае если бы 27 февраля правительство и войска проявили бы такую же твердость, как и 26, революция была бы подавлена. А то, чем заканчивались для бунтовщиков военно-полевые суды они хорошо помнили по 1906 г.

К вечеру 26 февраля стало ясно, что революция Керенского потерпела поражение. Призывы «Долой Самодержавие!» не нашли поддержки ни в армии, ни в народе. Возвращение в Петроград Государя, прибытие верных воинских частей быстро восстановили бы порядок в столице. Для организаторов беспорядков, нужно было придать перевороту легальные формы. Для этого надо было вернуться под лозунги Государственной думы и выдвинуть на первую роль легального руководителя, пользующегося авторитетом в военной верхушке. Так, на политической сцене вновь появился М.В. Родзянко с главным

требованием Прогрессивного блока — Ответственного министерства. А.Ф.  Керенский и его левые соратники предполагали использовать это старое требование, лишь для направления переворота в новое русло. Вечером 26 февраля Родзянко встретился с Керенским и Чхеидзе в помещении Государственной думы. Станкевич вспоминал, что «Родзянко говорил по прямому проводу с фронтами». Именно в ночь с 26 на 27 февраля генералитет Ставки активно включился в процесс свержения Императора Николая II. Керенский, много лет спустя, после описываемых событий, утверждал: «русскую революцию сделали не революционные партии, а генералы». Керенский знал, что говорил.

Большая группа политических заговорщиков: думцев, представителей крупного капитала, революционных группировок, масонов—при всей их значимости и силе, даже при иностранной помощи, не смогли совершить открытую революцию. Ее не хотели ни народ, ни даже общество. У заговорщиков оставался только один путь: свергнуть Государя с престола «легальным» путем, пленив его и осуществив спецоперацию «отречение». Без помощи армейской верхушки они этого сделать не могли. Сумев склонить ее на свою сторону 26 февраля 1917 года, заговорщики фактически подписали Монархии смертельный приговор.