Москва – Пекин

восприятие китайской культуры в России и Европе

• Галина Иванкина

2

Оценить статью:

«В этом всем для меня заключен настоящий смысл.

Я хочу рассказать, и уже я забыл слова…»

Тао-Юаньмин (365—427) — китайский поэт и мыслитель.

В культовом голливудском фильме «Назад в будущее» есть занятная деталь – главный герой попадает в 2015-й год и видит, что начальником его корпорации будет японец. Уже в 1980-х заговорили об «азиатском прорыве», правда, только в рамках «японского чуда», что и было отражено в фантастической комедии. Считалось, что мир грядущего – это общество высоких технологий и умных роботов, украшенных лейблом made in Japan. Итак, 2015-й. Что мы видим? Да, Азия. Но отнюдь не Japan. Могли ли мы себе представить, что на первые позиции в мире вырвется Китай - древний, как сама человеческая цивилизация, да ещё и под красными коммунистическими знамёнами? В далёком XVIII столетии, когда европейцы с жадным интересом обратились к китайской культуре, бытовало философское мнение, что Китай существовал задолго до нас и будет процветать через тысячу лет после нас.

Именно тогда, в галантном веке, появился чудесный стиль ‘chinoiserie’ – буквально «китайщина». Это, кстати, был прекрасный пример евразийства в действии. Китай – это, прежде всего, фарфор – любимая игрушка тогдашних королей, поэтому на волне повального восхищения тонкостенными чашечками возникло увлечение всем китайским – чайными домиками, цветастыми шёлковыми тканями, ширмами «с драконом», азиатскими зонтиками и веерами. Даже рукав дамского платья назывался «a-la pagode», так как ряды шёлка, лент и кружев напоминали ярусы пагод. Сделалось модным пить чай (чай = China), хотя только два народа превратили чаепитие в процесс – русские и англичане. Все европейские монархи мечтали заполучить секрет изысканного фарфора, но китайцы свято хранили эту древнюю формулу, поэтому нам пришлось изобрести свои варианты – саксонский, севрский и – русский виноградовский. Стоит помнить, что именно Россия стала первым европейским государством, которое посетили китайские послы. Случилось это во времена правления Анны Иоанновны. Как писал учёный путешественник Франческо Альгаротти: «Из всех народностей Европы одни лишь русские ведут сухопутную торговлю с Китаем, и только от одних русских китайцы принимают товары; они не требуют натурального серебра в обмен на свои безделушки; а товары, что они берут, суть меха: в них есть нужда в северной части китайской империи…». В дворцово-парковых ансамблях возникали «китайские павильончики». В немецком Сан-Суси и в русском Ораниенбауме, в бесчисленных герцогских и графских резиденциях; и Франсуа Буше расписывает покои маркизы де Помпадур сценками из жизни китайского императора. Всё – легкомысленно и приблизительно - «китаянки» чайного домика в Сан-Суси тяжеловесны, как тевтонские валькирии, а блестящие ложи парижских театров рукоплещут трагику Анри Лекену – он имел грандиозный успех в пьесе Вольтера «Китайский сирота». В роли Чинхисхана…

Мы до сих пор не можем отделаться от образов Китая-экзотического и Китая-древнего, с его сакральными ритуалами и чайными церемониями. Восток есть восток – тамошняя истина в изложении торопливого европейца всегда выглядит профанацией и подделкой. Китаец - нетороплив, ибо он живёт в некоей застывшей навсегда Вечности, тогда как русский человек или, например, англичанин постоянно куда-нибудь спешит – его время тикает, оно линейно. У китайского поэта VIII века Ли Бо читаем: «Гляжу я на горы / И горы глядят на меня, / И долго глядим мы / Друг другу не надоедая». И так – тысячу лет кряду. Европеец тоже любит горы, особенно те, «…на которых ещё не бывал»; он устремляется вверх, чтобы …рискнуть или проверить вон того парня на прочность: «Там поймешь, кто такой». Восток и Запад по-разному любуются горами, цветами и небом. «Хризантему сорвал под восточной оградой в саду, / И мой взор в вышине встретил склоны Южной горы», - а это было написано ещё в IV веке Тао-Юаньмином.Для нас такие строки – отточенная утончённость, красота ради самой красоты, которой, разве что достигали поэты и художники двух эпох - рококо и ар нуво - Галантного и Серебряного веков. Интересно, что именно в эти времена и вспыхивал горячий интерес к китайской, да и вообще – к любой восточной культуре. Недаром парижский гений моды Поль Пуаре посвятил большинство своих коллекций 1900-х годов именно ориентальной теме, в частности китайской (плюс духи «Мандарин»!). Впрочем, его последователь – Ив Сен-Лоран уже в 1970-х создал «китайскую коллекцию» и к ней аромат Opium, что вызвало скандал – общество решило, что эпатажный модельер романтизирует, точнее - популяризирует …употребление наркотиков.

В детстве непременно читаем вот это: «Во всем мире не нашлось бы дворца лучше, чем у китайского императора. Он весь был из драгоценного фарфора, такого тонкого и хрупкого, что и дотронуться страшно. В саду росли диковинные цветы, и к самым лучшим из них были привязаны серебряные колокольчики. Они звенели, чтобы никто не прошел мимо, не заметив цветов». Печальная сказка «Соловей», созданная очень европейским (sic!) автором – Гансом Христианом Андерсеном. Страх сентименталиста перед железным веком и любимая Андерсеном тема – «живое VS искусственное». Повествование оказалось перенесено в непонятный и далёкий Китай, где, разумеется, и дворцы из фарфора, и всё сверкает «…тысячами золотых фонариков…» Выбрана ли эта страна случайно или же именно потому, что там возможно всё, любая сказка?

…Или вот. Чайная церемония – это философия чая, которую можно до конца понять только осознавая бытие-в-вечности; тогда как мы это воспринимаем, как занятный национальный обычай. Мода на этнические побрякушки – вечна, как и наша страсть к разговорам о дальних странах. У Михаила Салтыкова-Щедрина читаем: «Ведь вот, кажется, пустой напиток чай! - замечает благодушно Иван Онуфрич, - а не дай нам его китаец, так суматоха порядочная может из этого выйти». Занятное восклицание – «пустой напиток», то есть лишённый всякого смыслового наполнения, хотя, без сомнения и немаловажный; для русской народной идентичности – эпохальный. Как, впрочем, и для английской. Европейцы обошлись с полумистическим китайским напитком весьма кощунственно – они его подсахарили и наполнили бездельными, но вкусненькими добавками. Тот, кто осилил в школе роман Николая Чернышевского «Что делать?», вероятно, хорошо помнит чай со сливками: «Верочка… пьёт не столько чай, сколько сливки; чай только предлог для сливок, их больше половины чашки; сливки - это тоже ее страсть.

Трудно иметь хорошие сливки в Петербурге…». Евразийство в действии – берём с востока приятную и волнующую идею и приноравливаем её к своим капризам, прихотям, привычкам… И вот уже чай – это всего лишь предлог для сливок, а чаепитие у лорда N – прекрасный повод пошить специальное «чайное платье» - ‘tea – gown’ для ‘five o`clock tea’. Китай манил и привлекал – будучи открытым для созерцания и поверхностного изучения, он оставался тайной за семью печатями. Ещё один важный момент, отмеченный многими исследователями – китайская цивилизация перемалывает и поглощает все культуры, привносимые завоевателями. Тихо, молча, с каким-то вселенским спокойствием, ибо доподлинно известно: «Сядь на берегу реки, и вскоре увидишь, как мимо тебя по воде проплывет труп твоего врага». Вскоре – это через год или …через двадцать лет. Без разницы.

КВЖД. Русский Харбин и русский Шанхай. Мы с удивлением рассматриваем открытки и фотографии, посвящённые послереволюционной эмиграции – попытка жить своей привычной – русской – жизнью, но в китайском пространстве. Дамы, одетые по моде 1920-х – 1930-х годов, юные скауты, священники с паствой, бабы в платках и даже – такое безумное и безобразное явление, как «русские фашисты» со своими сборищами и митингами. Это выглядит некоей параллельной реальностью: что было бы, если бы в России не случилось Октябрьской Революции. Выходят журналы, мелькает реклама домов мод и парикмахерских – все буквицы на месте, все эти аристократичные яти, вычеркнутые из нашей жизни …росчерком штыка. Поют оперные и эстрадные дивы, шьются фраки, справляется Пасха. Всё, как было и как много бы стать. «Собственно, Харбин – это Китай. Но Волкову, как и многим русским харбинцам, казалось: их город сам по себе, а Китай сам по себе», - писала Наталья Ильина в своём романе «Возвращение»… А в Москве и Питере 1920-х вовсю работали китайские прачечные – считалось, что именно китаец может идеально и без претензий выстирать ваше бельё. Помните, у Булгакова был такой персонаж «Ган - Дза - Лин? И описание: «Появляется мерзкая комната, освещенная керосиновой лампочкой. Белье на веревках. Вывеска: "В х о т в с а н х а й с к у ю п р а ц е с н у ю"».

С чем ещё у нас ассоциируется Поднебесная империя? Ещё в начале XX века в Китае началась борьба против одной из самых устойчивых эстетических традиций – против бинтования ног девочкам из хороших семей. Эти уродливые (с нашей точки зрения!) ступни именовались красиво и выспренне - «золотые лотосы». Смысл этой процедуры – сделать красавицу-аристократку как можно беспомощнее и – нежнее. Девушка с ножками-лотосами практически не может ходить – её все обязаны поддерживать, носить на руках, холить и лелеять. Она – прекрасный и прихотливый цветок, который - о, разумеется! - полностью зависит от мужчины. Крохотная ножка – символ подчинённого положения и, вместе с тем, знаковая деталь, отделяющая знатную китаянку от простолюдинки с «громадными» ножищами. Золотой лотос – признак того, что сия фемина ни-ког-да не выйдет на работу в поле и не отправится за водой, не будет хлопотать с обедом и плести циновки. Очарование от созерцания спеленатой ножки тут же разрушалось при взгляде на разутую конечность – уродливое копытце со скрученными и скрюченными пальцами, которым даже не дали развиться. В 1910-х годах эти фотографии обошли весь мир. В одном из номеров русского журнала «Нива» тоже был подобный материал: что стоит за экзотической красотой «золотого лотоса»? Не спешите ужасаться – вспомните европейские корсеты, которые достигли особенной изощрённости в викторианскую пору, когда благонравие юной леди оценивалось по тому, насколько тонко стянута её талия. Осиный стан, сформированный тисками корсетов – признак высокой породы и – невозможности трудиться. В каждой культуре – будь то Восток иль Запад – всегда отыщется пара-тройка подобных примеров! Кстати, война с корсетами, охватившая Европу и Америку, случилась именно в те самые годы – в начале XX столетия.

…Основа китайской души – терпение. Они неприхотливы, трудолюбивы, спаяны. На сегодняшний день – один из мировых гегемонов. В американских боевиках китайцев любят изображать в виде злобных мафиози и торговцев опиумом, ибо Америке никакой гегемонизм (помимо собственного) не нравится – тамошние политологи и социологи всё чаще говорят о Chinathreat – китайской угрозе, что сильно смахивает на утверждение комичного интеллигента-почвенника из романа Войновича. Помните? Сим Симыч Карнавалов мрачно предрекает: «Всё будет захвачено китайцами». Разве что ныне эту глупость вещают вовсе не «лапотные почвенники», а «просвещённые западники».

…Людям старшего поколения памятны плакаты «Русский с китайцем – братья навек!», фотографии солнечно улыбающегося Мао, протягивающего руку товарищу Сталину, а также яркие китайские зонтики на советских пляжах. А потом – трагический разрыв и многолетняя ненависть. В годы моего детства китайцев было принято рисовать уже врагами и захватчиками, стоящими в одном ряду с «разнузданной американской военщиной», «израильскими агрессорами» и прочими «западногерманскими реваншистами». Китайско-вьетнамский конфликт 1979 года – война двух социалистических стран (что само по себе казалось нелепым). Недаром эту войну в шутку называют «Первая Социалистическая» по аналогии с Первой Империалистической.

СССР поддерживал, разумеется, Вьетнам, а в советской прессе каждый день появлялись сообщения о немыслимых зверствах китайцев. Вместе с тем, в обществе рос интерес к китайским оздоровительным практикам, вроде иглоукалывания и точечного массажа, а в 1980-х годах сделалось модным сверяться с восточным гороскопом, распространённым именно в Поднебесной. Немного позже возник интерес к учению Фэн-Шуй – о правильном устроении личного пространства. Что ж, война и мир всегда причудливо сосуществуют.

Но время шло и менялись политические резоны. Китайский опыт интересен ещё и тем, что он показывает, как могла бы развиваться наша страна, если бы не стала так уж поспешно (да ещё - с пальбой по Белому Дому-93), расставаться со своим социалистическим прошлым. Там уживается всё – и частный сектор, и коммунистическая идеология, а кроме того – разные виды религий, учений, смыслов. Китай умудряется не порывать с древними традициями, оставаясь во многом экзотической страной, но при этом – развивать новейшие технологии и завоёвывать всё большие рынки сбыта… Нравится нам это или нет, но мы должны с этим считаться.