""Вехи" сегодня"
На модерации
Отложенный
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет
делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»;
но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет,
не останется памяти у тех, которые будут после»
(Книга Екклесиаста)
В.А. Шухман
Выписки без комментариев из сборника статей о русской интеллигенции
«ВЕХИ»
«Философская истина и интеллигентская правда»
Н.А.Бердяев
«…Интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества… Интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства…. К идеологии же, которая в центре ставит творчество и ценности, она относилась подозрительно…»
«С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине… она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей… Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу… долой истину, если она стоит на пути заветного клича “долой самодержавие”».
«Недостойно свободных существ во всем всегда винить внешние силы и их виной себя оправдывать… Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим и на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции».
«Героизм и подвижничество»
С.Н.Булгаков
«… Мне приходилось уже печатно выражать мнение, что русская революция была интеллигентской. Руководящим, духовным двигателем ее была наша интеллигенция, со своим мировоззрением, навыками, вкусами, даже социальными замашками… весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией».
«…поднимется ли на высоту своей задачи русская интеллигенция, получит ли Россия столь нужный ей образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волей, ибо в противном случае, интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще так много в нашей государственности и общественности, погубит Россию»
«…Свойства эти (интеллигенции – В.Ш.) воспитывались прежде всего ее внешними историческими судьбами, с одной стороны правительственными преследованиями, создававшими в ней самочувствие мученичества и исповедничества, с другой - насильственной оторванностью от жизни, развивавшей мечтательность, иногда прекраснодушие, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности. В связи с этим находится та ее черта, что ей остается психологически чуждым… прочно сложившийся “мещанский” уклад жизни Западной Европы, с его повседневными добродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством… претит русскому интеллигенту, хотя все мы знаем, насколько ему нужно учиться, по крайней мере, технике жизни и труда у западного человека. … Известная «неотмирность», эсхатологическая мечта… о грядущем царстве правды… и затем стремление к спасению человечества… составляют… неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции».
«Интеллигенция стала по отношению русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы… Героизм – вот то слово, которое выражает… основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала… Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от почвы, суровая историческая среда, отсутствие серьезных знаний и исторического опыта взвинчивали психологию этого героизма. Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция… Ничто так не утверждает психологии героизма, как внешние преследования, гонения, борьба с ее перипетиями, опасность и даже погибель… Русская интеллигенция развивалась и росла в атмосфере непрерывного мученичества, и нельзя не преклониться перед святыней страданий русской интеллигенции. Но и преклонение перед этими страданиями… не заставит молчать о том, … о чем нельзя молчать хотя бы во имя пиетета перед мартирологом интеллигенции… Каждый без труда найдет много примеров тому, как с одной стороны, полицейский режим калечит людей, лишая их возможности полезного труда, и как, с другой стороны, он содействует выработке особого духовного аристократизма, так сказать патентованного героизма, у его жертв».
«Героический интеллигент не довольствуется…ролью скромного работника…. его мечта – быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа… Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма…Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни».
«…при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая разновидность духовного аристократизма, надменно противопоставляющая себя “обывателям”. Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежение к инакомыслящим и этот отвлеченный догматизм, в который отливается здесь всякое учение».
«Этот же ее максимализм составляет величайшее препятствие к поднятию ее образованности именно в тех вопросах, которые она считает своею специальностью, в вопросах социальных, политических…Наибольшая возможность героических деяний, иррациональная “приподнятость настроения”, экзальтированность, опьянение борьбой…- все это есть родная стихия героизма».
«Не надо забывать, что понятие революции есть отрицательное, оно не имеет самостоятельного содержания, а характеризуется лишь отрицанием ею разрушаемого, поэтому пафос революции есть ненависть и разрушение».
«Без действительного геройства…героизм превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней “принципиальной” оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание …личной ответственности. Самый ординарный обыватель, который нисколько не выше, а иногда и ниже окружающей среды, надевая интеллигентский мундир, уже начинает относиться к ней с высокомерием… Нигилизм есть страшный бич, ужасная духовная язва, разъедающая наше общество».
«Оборотной стороной интеллигентского максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо, практическое отрицание…эволюционизма».
«В своем отношении к народу, служение которому своею задачей ставит интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями,- народопоклонничества и духовного аристократизма…Известен также и космополитизм русской интеллигенции. Воспитанный на отвлеченных схемах просветительства, интеллигент естественнее всего принимает позу маркиза Позы…и этот космополитизм пустоты, отсутствие здорового национального чувства, препятствующее и выработке национального самосознания, стоит в связи с вненародностью интеллигенции».
«Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь, и противоречивые чувства к себе возбуждает. Нельзя ее не любить, и нельзя от нее не отталкиваться».
«Творческое самосознание»
М.О.Гершензон
«Русский интеллигент – это, прежде всего, человек, с юных лет живущий вне себя, …т.е. признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто, лежащее вне его личности - народ, общество, государство».
«Деспотизм…вызвал в образованной части общества преувеличенный интерес к вопросам общественности: такая же частичная гиперестезия, какую вызывает во всяком живом организме чрезмерное внешнее давление на одну точку его. Общественность заполонила сознание; разрыв между деятельностью сознания и личной чувственно-волевой жизнью стал общей нормою, больше того, - он был признан мерилом святости, единственным путем к спасению души. Этот распад личности оказался роковым для интеллигенции
в трех отношениях: внутренне – он сделал интеллигента калекою, внешне – он оторвал интеллигенцию от народа, и, наконец, совокупностью этих двух причин он обрек интеллигенцию на полное бессилие перед гнетущей ее властью».
«Что делала наша интеллигентская мысль последние полвека? – я говорю, разумеется, об интеллигентской массе.- Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: “Все на улицу! Стыдно сидеть дома!” – и все сознания высыпали на площадь, хромые, слепые, безрукие… . Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома - грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, - да оно легче и занятнее, нежели черная работа дома… В целом интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем… в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью – то гордый вызов, то покладистость…».
«Не поразительно ли, что история нашей общественной мысли делится не на этапы внутреннего развития, а на периоды господства той или иной иноземной доктрины?»
«Масса интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью».
«Сонмище больных, изолированных в родной стране, - вот что такое русская интеллигенция… И не будет нам свободы, пока мы не станем душевно здоровыми».
«…так изнурялся самый ум вечным раздражением отвлеченно-нравственной мысли, что человек не мог оставаться здоровым. И действительно, средний интеллигент, не опьяненный активной политической деятельностью, чувствовал себя с каждым годом все больнее. …в длинной веренице интеллигентских типов, зарисованных таким тонким наблюдателем, как Чехов, едва ли найдется пять-шесть
нормальных человек. Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией,…все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены…».
«Общественное мнение, столь властное в интеллигенции, категорически уверяло, что вся тяжесть жизни происходит от политических причин: рухнет полицейский режим, и тотчас вместе со свободой воцарятся и здоровье, и бодрость. Настоящей болезни никто не подозревал; все слепо верили этому утверждению, снимавшей с личности всякую вину… Интеллигент задыхался и думал, что задыхается только
оттого, что связан. Это был жестокий самообман… Освобождение есть только снятие оков, не больше; а снять цепь с того, кто снедаем внутренним недугом, еще не значит вернуть ему здоровье.».
«За всю грязь и неурядицу личной и общественной жизни вину несло самодержавие, - личность признавалась безответственной. Это была очень удобная вера, вполне отвечавшая одной из неискоренимых черт человеческой натуры – умственной и нравственной лени».
«Интеллигенция и революция»
П.Б.Струве
«Мы разумеем под этим наименованием (интеллигенцией – В.Ш.) даже не «образованный класс»… Интеллигенция в русском политическом развитии есть фактор совершенно особенный: историческое значение интеллигенции в России определяется ее отношением к государству в его идее и в его реальном воплощении. С этой точки зрения интеллигенция, как политическая категория, объявилась в русской исторической жизни лишь в эпоху реформ и окончательно обнаружила себя в революцию 1905 -07 гг… Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство ее отчуждение от государства и враждебность к нему. Это отщепенство выступает в … двух видах: как абсолютное и как относительное. В абсолютном виде оно является в анархизме, в отрицании государства и всякого общественного порядка, как таковых (Бакунин и князь Кропоткин). Относительным это отщепенство является в разных видах русского революционного радикализма, к которому я отношу прежде всего разные формы русского социализма. Исторически это различие между абсолютным и относительным отщепенством несущественно… ибо принципиальное отрицание государства анархизмом есть нечто в высшей степени отвлеченное, так же, как принципиальное признание необходимости общественной власти (т.е. в сущности государства) революционным радикализмом носит тоже весьма отвлеченный характер и стушевывается пред враждебностью к государству во всех его конкретных определениях».
«Весь максимализм русской интеллигенции, формально роднящий ее с образом ибсеновского Бранда («все или ничего!»)… вовсе не носит отвлеченного характера; его жизненный смысл пронизывает всю деятельность интеллигенции, объясняет все ее политические перипетии».
«Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева с Бакуниным и Чернышевским для того, чтобы понять, какая идейная пропасть отделяет светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции… В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики интеллигенция явственно отделяется от образованного класса как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью , которую интеллигенция не может захватить. Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика… Достоевский и Толстой каждый по различному срывают с себя и далеко отбрасывают этот мундир (мундир интеллигента – В.Ш.). Между тем, весь русский либерализм (в этом его характерное отличие от славянофильства) считает своим долгом носить интеллигентский мундир, хотя острая отщепенская суть интеллигента ему совершенно чужда».
«В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции – ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции…
Быстрота, с которой разыгралось в особенности последнее действие преобразования… подействовала ольяняюще на интеллигенцию. Она вообразила себя хозяином исторической сцены, и это всецело определило ту «тактику», при помощи которой она приступила к осуществлению своих идей… Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завершиться… В момент государственного преобразования 1905 года отщепенские идеи и отщепенское настроение всецело владели широкими кругами русских образованных людей. Исторически веками слагавшаяся власть должна была пойти насмарку тотчас после сделанной ею уступки, в принципе решавшей вопрос о русской конституции. Речь шла о том, чтобы, по подлинному выражению социал-демократической публицистики того времени, «последним пинком раздавить гадину». И такие заявления делались тогда, когда еще не было созвано народное представительство, когда действительное настроение всего народа и, главное, степень его подготовки к политической жизни… никому еще не были известны.
Никогда никто еще с таким бездонным легкомыслием не призывал к величайшим политическим и социальным переменам, как наши революционные партии… в дни свободы…Ни в одной великой революции идея низвержения монархии не являлась наперед выброшенным лозунгом. И в Англии XYII века, и во Франции XYIII века ниспровержение монархии получилось в силу рокового сцепления фактов, которых никто не предвидел, никто не призывал, никто не «делал»… Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, сливавшимися в какой то гул. Вместо того, чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой, в сознательные членораздельные звуки национальной личности интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе. В ту борьбу с исторической русской государственностью… которая после 17-го октября была поведена с еще большей страстностью и в гораздо более революционных формах, чем до 17- го октября, интеллигенция внесла огромный фанатизм ненависти, убийственную прямолинейность выводов и построений…».
«Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему , к интеллигенту, но и к народу, т.е. каждому лицу, независимо от его происхождения и социального положения… Интеллигентская доктрина служению народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то, просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать вовсе не идеалистический плод».
«Вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, наша радикальная интеллигенция совершенно отрицала воспитание в политике и ставила на его место возбуждение. Но возбуждение быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать. Когда оно спало, момент был упущен, и воцарилась реакция».
«Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов совершалась с ошеломляющей быстротой. В том, как легко и стремительно стала интеллигенция на эту стезю политической и социальной революционизации исстрадавшихся народных масс, заключалась не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная. В основе тут лежало представление, что «прогресс» общества может быть не плодом совершенствования человека, а ставкой, которую следует сорвать в исторической игре, аппелируя к народному возбуждению».
«…отщепенство от государства, характерное для политического мировоззрения русской интеллигенции,обусловило и ее моральное легкомыслие, и ее неделовитость в политике».
«…социальный оптимизм… полагает, что человек всегда готов, всегда достаточно созрел для лучшей жизни, и что только неразумное общественное устройство мешает ему проявить уже имеющиеся налицо свойства и возможности».
«Русская интеллигенция, отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория. Сможет ли она совершить огромный подвиг… преодоления своей нездоровой сущности? От решения этого вопроса зависят в значительной мере судьбы России и ее культуры».
«Этика нигилизма»
С.Л.Франк
«…Что касается неудачи русской революции, то банальное «объяснение» этого факта злокозненностью «реакции» и «бюрократии» неспособно удовлетворить никого, кто стремится к серьезному, добросовестному и, главное, плодотворному обсуждению вопроса».
«Если можно было бы одним словом охарактеризовать умонастроение нашей интеллигенции, нужно было бы назвать его м о р а л и з м о м.
Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, … чтобы вообще дать почувствовать, что в жизни существуют, или по крайней мере мыслимы, еще и иные ценности и мерила, кроме нравственных, - что в ряду с добром душе доступны еще идеалы истины, красоты, Божества, которые также могут волновать сердца и вести их на подвиги. Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся в жертву моральным ценностям. Теоретическая, научная истина, строгое, чистое знание ради знания, бескорыстное стремление к адекватному интеллектуальному отражению мира и овладению им никогда не могли укорениться в интеллигентском сознании. Вся история нашего умственного развития окрашена в яркий морально-утилитарный цвет. Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции».
«Если под религиозностью разуметь фанатизм, страстную преданность излюбленной идее, граничащую с idee fixe и доводящую человека, с одной стороны, до самопожертвования и величайших подвигов, и с другой стороны - до уродливого искажения всей жизненной перспективы и нетерпимого истребления всего несогласного с данной идеей, - то, конечно, русская интеллигенция религиозна в высочайшей степени».
«Нигилистический морализм есть основная и глубочайшая черта…русского интеллигента. Из отрицания объективных ценностей вытекает обожествление субъективных интересов ближнего («народа»), отсюда следует признание, что высшая и единственная задача человека есть служение народу, а отсюда в свою очередь следует аскетическая ненависть ко всему, что препятствует … осуществлению этой задачи… поэтому человек обязан посвятить все свои силы улучшению участи большинства, и все, что отвлекает его от этого, есть зло и должно быть беспощадно истреблено_ такова странная, логически плохо обоснованная…цепь суждений, руководящая всем поведением и всеми оценками русского интеллигента».
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет
делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»;
но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет,
не останется памяти у тех, которые будут после»
(Книга Екклесиаста)
В.А. Шухман
Выписки без комментариев из сборника статей о русской интеллигенции
«ВЕХИ»
«Философская истина и интеллигентская правда»
Н.А.Бердяев
«…Интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества… Интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства…. К идеологии же, которая в центре ставит творчество и ценности, она относилась подозрительно…»
«С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине… она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей… Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу… долой истину, если она стоит на пути заветного клича “долой самодержавие”».
«Недостойно свободных существ во всем всегда винить внешние силы и их виной себя оправдывать… Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим и на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции».
«Героизм и подвижничество»
С.Н.Булгаков
«… Мне приходилось уже печатно выражать мнение, что русская революция была интеллигентской. Руководящим, духовным двигателем ее была наша интеллигенция, со своим мировоззрением, навыками, вкусами, даже социальными замашками… весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией».
«…поднимется ли на высоту своей задачи русская интеллигенция, получит ли Россия столь нужный ей образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волей, ибо в противном случае, интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще так много в нашей государственности и общественности, погубит Россию»
«…Свойства эти (интеллигенции – В.Ш.) воспитывались прежде всего ее внешними историческими судьбами, с одной стороны правительственными преследованиями, создававшими в ней самочувствие мученичества и исповедничества, с другой - насильственной оторванностью от жизни, развивавшей мечтательность, иногда прекраснодушие, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности. В связи с этим находится та ее черта, что ей остается психологически чуждым… прочно сложившийся “мещанский” уклад жизни Западной Европы, с его повседневными добродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством… претит русскому интеллигенту, хотя все мы знаем, насколько ему нужно учиться, по крайней мере, технике жизни и труда у западного человека. … Известная «неотмирность», эсхатологическая мечта… о грядущем царстве правды… и затем стремление к спасению человечества… составляют… неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции».
«Интеллигенция стала по отношению русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы… Героизм – вот то слово, которое выражает… основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала… Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от почвы, суровая историческая среда, отсутствие серьезных знаний и исторического опыта взвинчивали психологию этого героизма. Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция… Ничто так не утверждает психологии героизма, как внешние преследования, гонения, борьба с ее перипетиями, опасность и даже погибель… Русская интеллигенция развивалась и росла в атмосфере непрерывного мученичества, и нельзя не преклониться перед святыней страданий русской интеллигенции. Но и преклонение перед этими страданиями… не заставит молчать о том, … о чем нельзя молчать хотя бы во имя пиетета перед мартирологом интеллигенции… Каждый без труда найдет много примеров тому, как с одной стороны, полицейский режим калечит людей, лишая их возможности полезного труда, и как, с другой стороны, он содействует выработке особого духовного аристократизма, так сказать патентованного героизма, у его жертв».
«Героический интеллигент не довольствуется…ролью скромного работника…. его мечта – быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа… Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма…Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни».
«…при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая разновидность духовного аристократизма, надменно противопоставляющая себя “обывателям”. Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежение к инакомыслящим и этот отвлеченный догматизм, в который отливается здесь всякое учение».
«Этот же ее максимализм составляет величайшее препятствие к поднятию ее образованности именно в тех вопросах, которые она считает своею специальностью, в вопросах социальных, политических…Наибольшая возможность героических деяний, иррациональная “приподнятость настроения”, экзальтированность, опьянение борьбой…- все это есть родная стихия героизма».
«Не надо забывать, что понятие революции есть отрицательное, оно не имеет самостоятельного содержания, а характеризуется лишь отрицанием ею разрушаемого, поэтому пафос революции есть ненависть и разрушение».
«Без действительного геройства…героизм превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней “принципиальной” оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание …личной ответственности. Самый ординарный обыватель, который нисколько не выше, а иногда и ниже окружающей среды, надевая интеллигентский мундир, уже начинает относиться к ней с высокомерием… Нигилизм есть страшный бич, ужасная духовная язва, разъедающая наше общество».
«Оборотной стороной интеллигентского максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо, практическое отрицание…эволюционизма».
«В своем отношении к народу, служение которому своею задачей ставит интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями,- народопоклонничества и духовного аристократизма…Известен также и космополитизм русской интеллигенции. Воспитанный на отвлеченных схемах просветительства, интеллигент естественнее всего принимает позу маркиза Позы…и этот космополитизм пустоты, отсутствие здорового национального чувства, препятствующее и выработке национального самосознания, стоит в связи с вненародностью интеллигенции».
«Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь, и противоречивые чувства к себе возбуждает. Нельзя ее не любить, и нельзя от нее не отталкиваться».
«Творческое самосознание»
М.О.Гершензон
«Русский интеллигент – это, прежде всего, человек, с юных лет живущий вне себя, …т.е. признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто, лежащее вне его личности - народ, общество, государство».
«Деспотизм…вызвал в образованной части общества преувеличенный интерес к вопросам общественности: такая же частичная гиперестезия, какую вызывает во всяком живом организме чрезмерное внешнее давление на одну точку его. Общественность заполонила сознание; разрыв между деятельностью сознания и личной чувственно-волевой жизнью стал общей нормою, больше того, - он был признан мерилом святости, единственным путем к спасению души. Этот распад личности оказался роковым для интеллигенции
в трех отношениях: внутренне – он сделал интеллигента калекою, внешне – он оторвал интеллигенцию от народа, и, наконец, совокупностью этих двух причин он обрек интеллигенцию на полное бессилие перед гнетущей ее властью».
«Что делала наша интеллигентская мысль последние полвека? – я говорю, разумеется, об интеллигентской массе.- Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: “Все на улицу! Стыдно сидеть дома!” – и все сознания высыпали на площадь, хромые, слепые, безрукие… . Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома - грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, - да оно легче и занятнее, нежели черная работа дома… В целом интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем… в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью – то гордый вызов, то покладистость…».
«Не поразительно ли, что история нашей общественной мысли делится не на этапы внутреннего развития, а на периоды господства той или иной иноземной доктрины?»
«Масса интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью».
«Сонмище больных, изолированных в родной стране, - вот что такое русская интеллигенция… И не будет нам свободы, пока мы не станем душевно здоровыми».
«…так изнурялся самый ум вечным раздражением отвлеченно-нравственной мысли, что человек не мог оставаться здоровым. И действительно, средний интеллигент, не опьяненный активной политической деятельностью, чувствовал себя с каждым годом все больнее. …в длинной веренице интеллигентских типов, зарисованных таким тонким наблюдателем, как Чехов, едва ли найдется пять-шесть
нормальных человек. Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией,…все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены…».
«Общественное мнение, столь властное в интеллигенции, категорически уверяло, что вся тяжесть жизни происходит от политических причин: рухнет полицейский режим, и тотчас вместе со свободой воцарятся и здоровье, и бодрость. Настоящей болезни никто не подозревал; все слепо верили этому утверждению, снимавшей с личности всякую вину… Интеллигент задыхался и думал, что задыхается только
оттого, что связан. Это был жестокий самообман… Освобождение есть только снятие оков, не больше; а снять цепь с того, кто снедаем внутренним недугом, еще не значит вернуть ему здоровье.».
«За всю грязь и неурядицу личной и общественной жизни вину несло самодержавие, - личность признавалась безответственной. Это была очень удобная вера, вполне отвечавшая одной из неискоренимых черт человеческой натуры – умственной и нравственной лени».
«Интеллигенция и революция»
П.Б.Струве
«Мы разумеем под этим наименованием (интеллигенцией – В.Ш.) даже не «образованный класс»… Интеллигенция в русском политическом развитии есть фактор совершенно особенный: историческое значение интеллигенции в России определяется ее отношением к государству в его идее и в его реальном воплощении. С этой точки зрения интеллигенция, как политическая категория, объявилась в русской исторической жизни лишь в эпоху реформ и окончательно обнаружила себя в революцию 1905 -07 гг… Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство ее отчуждение от государства и враждебность к нему. Это отщепенство выступает в … двух видах: как абсолютное и как относительное. В абсолютном виде оно является в анархизме, в отрицании государства и всякого общественного порядка, как таковых (Бакунин и князь Кропоткин). Относительным это отщепенство является в разных видах русского революционного радикализма, к которому я отношу прежде всего разные формы русского социализма. Исторически это различие между абсолютным и относительным отщепенством несущественно… ибо принципиальное отрицание государства анархизмом есть нечто в высшей степени отвлеченное, так же, как принципиальное признание необходимости общественной власти (т.е. в сущности государства) революционным радикализмом носит тоже весьма отвлеченный характер и стушевывается пред враждебностью к государству во всех его конкретных определениях».
«Весь максимализм русской интеллигенции, формально роднящий ее с образом ибсеновского Бранда («все или ничего!»)… вовсе не носит отвлеченного характера; его жизненный смысл пронизывает всю деятельность интеллигенции, объясняет все ее политические перипетии».
«Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева с Бакуниным и Чернышевским для того, чтобы понять, какая идейная пропасть отделяет светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции… В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики интеллигенция явственно отделяется от образованного класса как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью , которую интеллигенция не может захватить. Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика… Достоевский и Толстой каждый по различному срывают с себя и далеко отбрасывают этот мундир (мундир интеллигента – В.Ш.). Между тем, весь русский либерализм (в этом его характерное отличие от славянофильства) считает своим долгом носить интеллигентский мундир, хотя острая отщепенская суть интеллигента ему совершенно чужда».
«В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции – ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции…
Быстрота, с которой разыгралось в особенности последнее действие преобразования… подействовала ольяняюще на интеллигенцию. Она вообразила себя хозяином исторической сцены, и это всецело определило ту «тактику», при помощи которой она приступила к осуществлению своих идей… Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завершиться… В момент государственного преобразования 1905 года отщепенские идеи и отщепенское настроение всецело владели широкими кругами русских образованных людей. Исторически веками слагавшаяся власть должна была пойти насмарку тотчас после сделанной ею уступки, в принципе решавшей вопрос о русской конституции. Речь шла о том, чтобы, по подлинному выражению социал-демократической публицистики того времени, «последним пинком раздавить гадину». И такие заявления делались тогда, когда еще не было созвано народное представительство, когда действительное настроение всего народа и, главное, степень его подготовки к политической жизни… никому еще не были известны.
Никогда никто еще с таким бездонным легкомыслием не призывал к величайшим политическим и социальным переменам, как наши революционные партии… в дни свободы…Ни в одной великой революции идея низвержения монархии не являлась наперед выброшенным лозунгом. И в Англии XYII века, и во Франции XYIII века ниспровержение монархии получилось в силу рокового сцепления фактов, которых никто не предвидел, никто не призывал, никто не «делал»… Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, сливавшимися в какой то гул. Вместо того, чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой, в сознательные членораздельные звуки национальной личности интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе. В ту борьбу с исторической русской государственностью… которая после 17-го октября была поведена с еще большей страстностью и в гораздо более революционных формах, чем до 17- го октября, интеллигенция внесла огромный фанатизм ненависти, убийственную прямолинейность выводов и построений…».
«Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему , к интеллигенту, но и к народу, т.е. каждому лицу, независимо от его происхождения и социального положения… Интеллигентская доктрина служению народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то, просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать вовсе не идеалистический плод».
«Вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, наша радикальная интеллигенция совершенно отрицала воспитание в политике и ставила на его место возбуждение. Но возбуждение быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать. Когда оно спало, момент был упущен, и воцарилась реакция».
«Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов совершалась с ошеломляющей быстротой. В том, как легко и стремительно стала интеллигенция на эту стезю политической и социальной революционизации исстрадавшихся народных масс, заключалась не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная. В основе тут лежало представление, что «прогресс» общества может быть не плодом совершенствования человека, а ставкой, которую следует сорвать в исторической игре, аппелируя к народному возбуждению».
«…отщепенство от государства, характерное для политического мировоззрения русской интеллигенции,обусловило и ее моральное легкомыслие, и ее неделовитость в политике».
«…социальный оптимизм… полагает, что человек всегда готов, всегда достаточно созрел для лучшей жизни, и что только неразумное общественное устройство мешает ему проявить уже имеющиеся налицо свойства и возможности».
«Русская интеллигенция, отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория. Сможет ли она совершить огромный подвиг… преодоления своей нездоровой сущности? От решения этого вопроса зависят в значительной мере судьбы России и ее культуры».
«Этика нигилизма»
С.Л.Франк
«…Что касается неудачи русской революции, то банальное «объяснение» этого факта злокозненностью «реакции» и «бюрократии» неспособно удовлетворить никого, кто стремится к серьезному, добросовестному и, главное, плодотворному обсуждению вопроса».
«Если можно было бы одним словом охарактеризовать умонастроение нашей интеллигенции, нужно было бы назвать его м о р а л и з м о м.
Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, … чтобы вообще дать почувствовать, что в жизни существуют, или по крайней мере мыслимы, еще и иные ценности и мерила, кроме нравственных, - что в ряду с добром душе доступны еще идеалы истины, красоты, Божества, которые также могут волновать сердца и вести их на подвиги. Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся в жертву моральным ценностям. Теоретическая, научная истина, строгое, чистое знание ради знания, бескорыстное стремление к адекватному интеллектуальному отражению мира и овладению им никогда не могли укорениться в интеллигентском сознании. Вся история нашего умственного развития окрашена в яркий морально-утилитарный цвет. Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции».
«Если под религиозностью разуметь фанатизм, страстную преданность излюбленной идее, граничащую с idee fixe и доводящую человека, с одной стороны, до самопожертвования и величайших подвигов, и с другой стороны - до уродливого искажения всей жизненной перспективы и нетерпимого истребления всего несогласного с данной идеей, - то, конечно, русская интеллигенция религиозна в высочайшей степени».
«Нигилистический морализм есть основная и глубочайшая черта…русского интеллигента. Из отрицания объективных ценностей вытекает обожествление субъективных интересов ближнего («народа»), отсюда следует признание, что высшая и единственная задача человека есть служение народу, а отсюда в свою очередь следует аскетическая ненависть ко всему, что препятствует … осуществлению этой задачи… поэтому человек обязан посвятить все свои силы улучшению участи большинства, и все, что отвлекает его от этого, есть зло и должно быть беспощадно истреблено_ такова странная, логически плохо обоснованная…цепь суждений, руководящая всем поведением и всеми оценками русского интеллигента».
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет
делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»;
но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет,
не останется памяти у тех, которые будут после»
(Книга Екклесиаста)
В.А. Шухман
Выписки без комментариев из сборника статей о русской интеллигенции
«ВЕХИ»
«Философская истина и интеллигентская правда»
Н.А.Бердяев
«…Интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества… Интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства…. К идеологии же, которая в центре ставит творчество и ценности, она относилась подозрительно…»
«С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине… она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей… Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу… долой истину, если она стоит на пути заветного клича “долой самодержавие”».
«Недостойно свободных существ во всем всегда винить внешние силы и их виной себя оправдывать… Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим и на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции».
«Героизм и подвижничество»
С.Н.Булгаков
«… Мне приходилось уже печатно выражать мнение, что русская революция была интеллигентской. Руководящим, духовным двигателем ее была наша интеллигенция, со своим мировоззрением, навыками, вкусами, даже социальными замашками… весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией».
«…поднимется ли на высоту своей задачи русская интеллигенция, получит ли Россия столь нужный ей образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волей, ибо в противном случае, интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще так много в нашей государственности и общественности, погубит Россию»
«…Свойства эти (интеллигенции – В.Ш.) воспитывались прежде всего ее внешними историческими судьбами, с одной стороны правительственными преследованиями, создававшими в ней самочувствие мученичества и исповедничества, с другой - насильственной оторванностью от жизни, развивавшей мечтательность, иногда прекраснодушие, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности. В связи с этим находится та ее черта, что ей остается психологически чуждым… прочно сложившийся “мещанский” уклад жизни Западной Европы, с его повседневными добродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством… претит русскому интеллигенту, хотя все мы знаем, насколько ему нужно учиться, по крайней мере, технике жизни и труда у западного человека. … Известная «неотмирность», эсхатологическая мечта… о грядущем царстве правды… и затем стремление к спасению человечества… составляют… неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции».
«Интеллигенция стала по отношению русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы… Героизм – вот то слово, которое выражает… основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала… Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от почвы, суровая историческая среда, отсутствие серьезных знаний и исторического опыта взвинчивали психологию этого героизма. Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция… Ничто так не утверждает психологии героизма, как внешние преследования, гонения, борьба с ее перипетиями, опасность и даже погибель… Русская интеллигенция развивалась и росла в атмосфере непрерывного мученичества, и нельзя не преклониться перед святыней страданий русской интеллигенции. Но и преклонение перед этими страданиями… не заставит молчать о том, … о чем нельзя молчать хотя бы во имя пиетета перед мартирологом интеллигенции… Каждый без труда найдет много примеров тому, как с одной стороны, полицейский режим калечит людей, лишая их возможности полезного труда, и как, с другой стороны, он содействует выработке особого духовного аристократизма, так сказать патентованного героизма, у его жертв».
«Героический интеллигент не довольствуется…ролью скромного работника…. его мечта – быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа… Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма…Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни».
«…при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая разновидность духовного аристократизма, надменно противопоставляющая себя “обывателям”. Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежение к инакомыслящим и этот отвлеченный догматизм, в который отливается здесь всякое учение».
«Этот же ее максимализм составляет величайшее препятствие к поднятию ее образованности именно в тех вопросах, которые она считает своею специальностью, в вопросах социальных, политических…Наибольшая возможность героических деяний, иррациональная “приподнятость настроения”, экзальтированность, опьянение борьбой…- все это есть родная стихия героизма».
«Не надо забывать, что понятие революции есть отрицательное, оно не имеет самостоятельного содержания, а характеризуется лишь отрицанием ею разрушаемого, поэтому пафос революции есть ненависть и разрушение».
«Без действительного геройства…героизм превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней “принципиальной” оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание …личной ответственности. Самый ординарный обыватель, который нисколько не выше, а иногда и ниже окружающей среды, надевая интеллигентский мундир, уже начинает относиться к ней с высокомерием… Нигилизм есть страшный бич, ужасная духовная язва, разъедающая наше общество».
«Оборотной стороной интеллигентского максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо, практическое отрицание…эволюционизма».
«В своем отношении к народу, служение которому своею задачей ставит интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями,- народопоклонничества и духовного аристократизма…Известен также и космополитизм русской интеллигенции. Воспитанный на отвлеченных схемах просветительства, интеллигент естественнее всего принимает позу маркиза Позы…и этот космополитизм пустоты, отсутствие здорового национального чувства, препятствующее и выработке национального самосознания, стоит в связи с вненародностью интеллигенции».
«Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь, и противоречивые чувства к себе возбуждает. Нельзя ее не любить, и нельзя от нее не отталкиваться».
«Творческое самосознание»
М.О.Гершензон
«Русский интеллигент – это, прежде всего, человек, с юных лет живущий вне себя, …т.е. признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто, лежащее вне его личности - народ, общество, государство».
«Деспотизм…вызвал в образованной части общества преувеличенный интерес к вопросам общественности: такая же частичная гиперестезия, какую вызывает во всяком живом организме чрезмерное внешнее давление на одну точку его. Общественность заполонила сознание; разрыв между деятельностью сознания и личной чувственно-волевой жизнью стал общей нормою, больше того, - он был признан мерилом святости, единственным путем к спасению души. Этот распад личности оказался роковым для интеллигенции
в трех отношениях: внутренне – он сделал интеллигента калекою, внешне – он оторвал интеллигенцию от народа, и, наконец, совокупностью этих двух причин он обрек интеллигенцию на полное бессилие перед гнетущей ее властью».
«Что делала наша интеллигентская мысль последние полвека? – я говорю, разумеется, об интеллигентской массе.- Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: “Все на улицу! Стыдно сидеть дома!” – и все сознания высыпали на площадь, хромые, слепые, безрукие… . Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома - грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, - да оно легче и занятнее, нежели черная работа дома… В целом интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем… в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью – то гордый вызов, то покладистость…».
«Не поразительно ли, что история нашей общественной мысли делится не на этапы внутреннего развития, а на периоды господства той или иной иноземной доктрины?»
«Масса интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью».
«Сонмище больных, изолированных в родной стране, - вот что такое русская интеллигенция… И не будет нам свободы, пока мы не станем душевно здоровыми».
«…так изнурялся самый ум вечным раздражением отвлеченно-нравственной мысли, что человек не мог оставаться здоровым. И действительно, средний интеллигент, не опьяненный активной политической деятельностью, чувствовал себя с каждым годом все больнее. …в длинной веренице интеллигентских типов, зарисованных таким тонким наблюдателем, как Чехов, едва ли найдется пять-шесть
нормальных человек. Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией,…все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены…».
«Общественное мнение, столь властное в интеллигенции, категорически уверяло, что вся тяжесть жизни происходит от политических причин: рухнет полицейский режим, и тотчас вместе со свободой воцарятся и здоровье, и бодрость. Настоящей болезни никто не подозревал; все слепо верили этому утверждению, снимавшей с личности всякую вину… Интеллигент задыхался и думал, что задыхается только
оттого, что связан. Это был жестокий самообман… Освобождение есть только снятие оков, не больше; а снять цепь с того, кто снедаем внутренним недугом, еще не значит вернуть ему здоровье.».
«За всю грязь и неурядицу личной и общественной жизни вину несло самодержавие, - личность признавалась безответственной. Это была очень удобная вера, вполне отвечавшая одной из неискоренимых черт человеческой натуры – умственной и нравственной лени».
«Интеллигенция и революция»
П.Б.Струве
«Мы разумеем под этим наименованием (интеллигенцией – В.Ш.) даже не «образованный класс»… Интеллигенция в русском политическом развитии есть фактор совершенно особенный: историческое значение интеллигенции в России определяется ее отношением к государству в его идее и в его реальном воплощении. С этой точки зрения интеллигенция, как политическая категория, объявилась в русской исторической жизни лишь в эпоху реформ и окончательно обнаружила себя в революцию 1905 -07 гг… Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство ее отчуждение от государства и враждебность к нему. Это отщепенство выступает в … двух видах: как абсолютное и как относительное. В абсолютном виде оно является в анархизме, в отрицании государства и всякого общественного порядка, как таковых (Бакунин и князь Кропоткин). Относительным это отщепенство является в разных видах русского революционного радикализма, к которому я отношу прежде всего разные формы русского социализма. Исторически это различие между абсолютным и относительным отщепенством несущественно… ибо принципиальное отрицание государства анархизмом есть нечто в высшей степени отвлеченное, так же, как принципиальное признание необходимости общественной власти (т.е. в сущности государства) революционным радикализмом носит тоже весьма отвлеченный характер и стушевывается пред враждебностью к государству во всех его конкретных определениях».
«Весь максимализм русской интеллигенции, формально роднящий ее с образом ибсеновского Бранда («все или ничего!»)… вовсе не носит отвлеченного характера; его жизненный смысл пронизывает всю деятельность интеллигенции, объясняет все ее политические перипетии».
«Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева с Бакуниным и Чернышевским для того, чтобы понять, какая идейная пропасть отделяет светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции… В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики интеллигенция явственно отделяется от образованного класса как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью , которую интеллигенция не может захватить. Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика… Достоевский и Толстой каждый по различному срывают с себя и далеко отбрасывают этот мундир (мундир интеллигента – В.Ш.). Между тем, весь русский либерализм (в этом его характерное отличие от славянофильства) считает своим долгом носить интеллигентский мундир, хотя острая отщепенская суть интеллигента ему совершенно чужда».
«В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции – ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции…
Быстрота, с которой разыгралось в особенности последнее действие преобразования… подействовала ольяняюще на интеллигенцию. Она вообразила себя хозяином исторической сцены, и это всецело определило ту «тактику», при помощи которой она приступила к осуществлению своих идей… Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завершиться… В момент государственного преобразования 1905 года отщепенские идеи и отщепенское настроение всецело владели широкими кругами русских образованных людей. Исторически веками слагавшаяся власть должна была пойти насмарку тотчас после сделанной ею уступки, в принципе решавшей вопрос о русской конституции. Речь шла о том, чтобы, по подлинному выражению социал-демократической публицистики того времени, «последним пинком раздавить гадину». И такие заявления делались тогда, когда еще не было созвано народное представительство, когда действительное настроение всего народа и, главное, степень его подготовки к политической жизни… никому еще не были известны.
Никогда никто еще с таким бездонным легкомыслием не призывал к величайшим политическим и социальным переменам, как наши революционные партии… в дни свободы…Ни в одной великой революции идея низвержения монархии не являлась наперед выброшенным лозунгом. И в Англии XYII века, и во Франции XYIII века ниспровержение монархии получилось в силу рокового сцепления фактов, которых никто не предвидел, никто не призывал, никто не «делал»… Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, сливавшимися в какой то гул. Вместо того, чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой, в сознательные членораздельные звуки национальной личности интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе. В ту борьбу с исторической русской государственностью… которая после 17-го октября была поведена с еще большей страстностью и в гораздо более революционных формах, чем до 17- го октября, интеллигенция внесла огромный фанатизм ненависти, убийственную прямолинейность выводов и построений…».
«Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему , к интеллигенту, но и к народу, т.е. каждому лицу, независимо от его происхождения и социального положения… Интеллигентская доктрина служению народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то, просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать вовсе не идеалистический плод».
«Вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, наша радикальная интеллигенция совершенно отрицала воспитание в политике и ставила на его место возбуждение. Но возбуждение быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать. Когда оно спало, момент был упущен, и воцарилась реакция».
«Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов совершалась с ошеломляющей быстротой. В том, как легко и стремительно стала интеллигенция на эту стезю политической и социальной революционизации исстрадавшихся народных масс, заключалась не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная. В основе тут лежало представление, что «прогресс» общества может быть не плодом совершенствования человека, а ставкой, которую следует сорвать в исторической игре, аппелируя к народному возбуждению».
«…отщепенство от государства, характерное для политического мировоззрения русской интеллигенции,обусловило и ее моральное легкомыслие, и ее неделовитость в политике».
«…социальный оптимизм… полагает, что человек всегда готов, всегда достаточно созрел для лучшей жизни, и что только неразумное общественное устройство мешает ему проявить уже имеющиеся налицо свойства и возможности».
«Русская интеллигенция, отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория. Сможет ли она совершить огромный подвиг… преодоления своей нездоровой сущности? От решения этого вопроса зависят в значительной мере судьбы России и ее культуры».
«Этика нигилизма»
С.Л.Франк
«…Что касается неудачи русской революции, то банальное «объяснение» этого факта злокозненностью «реакции» и «бюрократии» неспособно удовлетворить никого, кто стремится к серьезному, добросовестному и, главное, плодотворному обсуждению вопроса».
«Если можно было бы одним словом охарактеризовать умонастроение нашей интеллигенции, нужно было бы назвать его м о р а л и з м о м.
Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, … чтобы вообще дать почувствовать, что в жизни существуют, или по крайней мере мыслимы, еще и иные ценности и мерила, кроме нравственных, - что в ряду с добром душе доступны еще идеалы истины, красоты, Божества, которые также могут волновать сердца и вести их на подвиги. Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся в жертву моральным ценностям. Теоретическая, научная истина, строгое, чистое знание ради знания, бескорыстное стремление к адекватному интеллектуальному отражению мира и овладению им никогда не могли укорениться в интеллигентском сознании. Вся история нашего умственного развития окрашена в яркий морально-утилитарный цвет. Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции».
«Если под религиозностью разуметь фанатизм, страстную преданность излюбленной идее, граничащую с idee fixe и доводящую человека, с одной стороны, до самопожертвования и величайших подвигов, и с другой стороны - до уродливого искажения всей жизненной перспективы и нетерпимого истребления всего несогласного с данной идеей, - то, конечно, русская интеллигенция религиозна в высочайшей степени».
«Нигилистический морализм есть основная и глубочайшая черта…русского интеллигента. Из отрицания объективных ценностей вытекает обожествление субъективных интересов ближнего («народа»), отсюда следует признание, что высшая и единственная задача человека есть служение народу, а отсюда в свою очередь следует аскетическая ненависть ко всему, что препятствует … осуществлению этой задачи… поэтому человек обязан посвятить все свои силы улучшению участи большинства, и все, что отвлекает его от этого, есть зло и должно быть беспощадно истреблено_ такова странная, логически плохо обоснованная…цепь суждений, руководящая всем поведением и всеми оценками русского интеллигента».
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет
делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»;
но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет,
не останется памяти у тех, которые будут после»
(Книга Екклесиаста)
В.А. Шухман
Выписки без комментариев из сборника статей о русской интеллигенции
«ВЕХИ»
«Философская истина и интеллигентская правда»
Н.А.Бердяев
«…Интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества… Интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства…. К идеологии же, которая в центре ставит творчество и ценности, она относилась подозрительно…»
«С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине… она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей… Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу… долой истину, если она стоит на пути заветного клича “долой самодержавие”».
«Недостойно свободных существ во всем всегда винить внешние силы и их виной себя оправдывать… Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим и на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции».
«Героизм и подвижничество»
С.Н.Булгаков
«… Мне приходилось уже печатно выражать мнение, что русская революция была интеллигентской. Руководящим, духовным двигателем ее была наша интеллигенция, со своим мировоззрением, навыками, вкусами, даже социальными замашками… весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией».
«…поднимется ли на высоту своей задачи русская интеллигенция, получит ли Россия столь нужный ей образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волей, ибо в противном случае, интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще так много в нашей государственности и общественности, погубит Россию»
«…Свойства эти (интеллигенции – В.Ш.) воспитывались прежде всего ее внешними историческими судьбами, с одной стороны правительственными преследованиями, создававшими в ней самочувствие мученичества и исповедничества, с другой - насильственной оторванностью от жизни, развивавшей мечтательность, иногда прекраснодушие, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности. В связи с этим находится та ее черта, что ей остается психологически чуждым… прочно сложившийся “мещанский” уклад жизни Западной Европы, с его повседневными добродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством… претит русскому интеллигенту, хотя все мы знаем, насколько ему нужно учиться, по крайней мере, технике жизни и труда у западного человека. … Известная «неотмирность», эсхатологическая мечта… о грядущем царстве правды… и затем стремление к спасению человечества… составляют… неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции».
«Интеллигенция стала по отношению русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы… Героизм – вот то слово, которое выражает… основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала… Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от почвы, суровая историческая среда, отсутствие серьезных знаний и исторического опыта взвинчивали психологию этого героизма. Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция… Ничто так не утверждает психологии героизма, как внешние преследования, гонения, борьба с ее перипетиями, опасность и даже погибель… Русская интеллигенция развивалась и росла в атмосфере непрерывного мученичества, и нельзя не преклониться перед святыней страданий русской интеллигенции. Но и преклонение перед этими страданиями… не заставит молчать о том, … о чем нельзя молчать хотя бы во имя пиетета перед мартирологом интеллигенции… Каждый без труда найдет много примеров тому, как с одной стороны, полицейский режим калечит людей, лишая их возможности полезного труда, и как, с другой стороны, он содействует выработке особого духовного аристократизма, так сказать патентованного героизма, у его жертв».
«Героический интеллигент не довольствуется…ролью скромного работника…. его мечта – быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа… Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма…Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни».
«…при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая разновидность духовного аристократизма, надменно противопоставляющая себя “обывателям”. Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежение к инакомыслящим и этот отвлеченный догматизм, в который отливается здесь всякое учение».
«Этот же ее максимализм составляет величайшее препятствие к поднятию ее образованности именно в тех вопросах, которые она считает своею специальностью, в вопросах социальных, политических…Наибольшая возможность героических деяний, иррациональная “приподнятость настроения”, экзальтированность, опьянение борьбой…- все это есть родная стихия героизма».
«Не надо забывать, что понятие революции есть отрицательное, оно не имеет самостоятельного содержания, а характеризуется лишь отрицанием ею разрушаемого, поэтому пафос революции есть ненависть и разрушение».
«Без действительного геройства…героизм превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней “принципиальной” оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание …личной ответственности. Самый ординарный обыватель, который нисколько не выше, а иногда и ниже окружающей среды, надевая интеллигентский мундир, уже начинает относиться к ней с высокомерием… Нигилизм есть страшный бич, ужасная духовная язва, разъедающая наше общество».
«Оборотной стороной интеллигентского максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо, практическое отрицание…эволюционизма».
«В своем отношении к народу, служение которому своею задачей ставит интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями,- народопоклонничества и духовного аристократизма…Известен также и космополитизм русской интеллигенции. Воспитанный на отвлеченных схемах просветительства, интеллигент естественнее всего принимает позу маркиза Позы…и этот космополитизм пустоты, отсутствие здорового национального чувства, препятствующее и выработке национального самосознания, стоит в связи с вненародностью интеллигенции».
«Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь, и противоречивые чувства к себе возбуждает. Нельзя ее не любить, и нельзя от нее не отталкиваться».
«Творческое самосознание»
М.О.Гершензон
«Русский интеллигент – это, прежде всего, человек, с юных лет живущий вне себя, …т.е. признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто, лежащее вне его личности - народ, общество, государство».
«Деспотизм…вызвал в образованной части общества преувеличенный интерес к вопросам общественности: такая же частичная гиперестезия, какую вызывает во всяком живом организме чрезмерное внешнее давление на одну точку его. Общественность заполонила сознание; разрыв между деятельностью сознания и личной чувственно-волевой жизнью стал общей нормою, больше того, - он был признан мерилом святости, единственным путем к спасению души. Этот распад личности оказался роковым для интеллигенции
в трех отношениях: внутренне – он сделал интеллигента калекою, внешне – он оторвал интеллигенцию от народа, и, наконец, совокупностью этих двух причин он обрек интеллигенцию на полное бессилие перед гнетущей ее властью».
«Что делала наша интеллигентская мысль последние полвека? – я говорю, разумеется, об интеллигентской массе.- Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: “Все на улицу! Стыдно сидеть дома!” – и все сознания высыпали на площадь, хромые, слепые, безрукие… . Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома - грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, - да оно легче и занятнее, нежели черная работа дома… В целом интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем… в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью – то гордый вызов, то покладистость…».
«Не поразительно ли, что история нашей общественной мысли делится не на этапы внутреннего развития, а на периоды господства той или иной иноземной доктрины?»
«Масса интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью».
«Сонмище больных, изолированных в родной стране, - вот что такое русская интеллигенция… И не будет нам свободы, пока мы не станем душевно здоровыми».
«…так изнурялся самый ум вечным раздражением отвлеченно-нравственной мысли, что человек не мог оставаться здоровым. И действительно, средний интеллигент, не опьяненный активной политической деятельностью, чувствовал себя с каждым годом все больнее. …в длинной веренице интеллигентских типов, зарисованных таким тонким наблюдателем, как Чехов, едва ли найдется пять-шесть
нормальных человек. Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией,…все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены…».
«Общественное мнение, столь властное в интеллигенции, категорически уверяло, что вся тяжесть жизни происходит от политических причин: рухнет полицейский режим, и тотчас вместе со свободой воцарятся и здоровье, и бодрость. Настоящей болезни никто не подозревал; все слепо верили этому утверждению, снимавшей с личности всякую вину… Интеллигент задыхался и думал, что задыхается только
оттого, что связан. Это был жестокий самообман… Освобождение есть только снятие оков, не больше; а снять цепь с того, кто снедаем внутренним недугом, еще не значит вернуть ему здоровье.».
«За всю грязь и неурядицу личной и общественной жизни вину несло самодержавие, - личность признавалась безответственной. Это была очень удобная вера, вполне отвечавшая одной из неискоренимых черт человеческой натуры – умственной и нравственной лени».
«Интеллигенция и революция»
П.Б.Струве
«Мы разумеем под этим наименованием (интеллигенцией – В.Ш.) даже не «образованный класс»… Интеллигенция в русском политическом развитии есть фактор совершенно особенный: историческое значение интеллигенции в России определяется ее отношением к государству в его идее и в его реальном воплощении. С этой точки зрения интеллигенция, как политическая категория, объявилась в русской исторической жизни лишь в эпоху реформ и окончательно обнаружила себя в революцию 1905 -07 гг… Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство ее отчуждение от государства и враждебность к нему. Это отщепенство выступает в … двух видах: как абсолютное и как относительное. В абсолютном виде оно является в анархизме, в отрицании государства и всякого общественного порядка, как таковых (Бакунин и князь Кропоткин). Относительным это отщепенство является в разных видах русского революционного радикализма, к которому я отношу прежде всего разные формы русского социализма. Исторически это различие между абсолютным и относительным отщепенством несущественно… ибо принципиальное отрицание государства анархизмом есть нечто в высшей степени отвлеченное, так же, как принципиальное признание необходимости общественной власти (т.е. в сущности государства) революционным радикализмом носит тоже весьма отвлеченный характер и стушевывается пред враждебностью к государству во всех его конкретных определениях».
«Весь максимализм русской интеллигенции, формально роднящий ее с образом ибсеновского Бранда («все или ничего!»)… вовсе не носит отвлеченного характера; его жизненный смысл пронизывает всю деятельность интеллигенции, объясняет все ее политические перипетии».
«Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева с Бакуниным и Чернышевским для того, чтобы понять, какая идейная пропасть отделяет светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции… В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики интеллигенция явственно отделяется от образованного класса как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью , которую интеллигенция не может захватить. Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика… Достоевский и Толстой каждый по различному срывают с себя и далеко отбрасывают этот мундир (мундир интеллигента – В.Ш.). Между тем, весь русский либерализм (в этом его характерное отличие от славянофильства) считает своим долгом носить интеллигентский мундир, хотя острая отщепенская суть интеллигента ему совершенно чужда».
«В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции – ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции…
Быстрота, с которой разыгралось в особенности последнее действие преобразования… подействовала ольяняюще на интеллигенцию. Она вообразила себя хозяином исторической сцены, и это всецело определило ту «тактику», при помощи которой она приступила к осуществлению своих идей… Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завершиться… В момент государственного преобразования 1905 года отщепенские идеи и отщепенское настроение всецело владели широкими кругами русских образованных людей. Исторически веками слагавшаяся власть должна была пойти насмарку тотчас после сделанной ею уступки, в принципе решавшей вопрос о русской конституции. Речь шла о том, чтобы, по подлинному выражению социал-демократической публицистики того времени, «последним пинком раздавить гадину». И такие заявления делались тогда, когда еще не было созвано народное представительство, когда действительное настроение всего народа и, главное, степень его подготовки к политической жизни… никому еще не были известны.
Никогда никто еще с таким бездонным легкомыслием не призывал к величайшим политическим и социальным переменам, как наши революционные партии… в дни свободы…Ни в одной великой революции идея низвержения монархии не являлась наперед выброшенным лозунгом. И в Англии XYII века, и во Франции XYIII века ниспровержение монархии получилось в силу рокового сцепления фактов, которых никто не предвидел, никто не призывал, никто не «делал»… Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, сливавшимися в какой то гул. Вместо того, чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой, в сознательные членораздельные звуки национальной личности интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе. В ту борьбу с исторической русской государственностью… которая после 17-го октября была поведена с еще большей страстностью и в гораздо более революционных формах, чем до 17- го октября, интеллигенция внесла огромный фанатизм ненависти, убийственную прямолинейность выводов и построений…».
«Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему , к интеллигенту, но и к народу, т.е. каждому лицу, независимо от его происхождения и социального положения… Интеллигентская доктрина служению народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то, просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать вовсе не идеалистический плод».
«Вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, наша радикальная интеллигенция совершенно отрицала воспитание в политике и ставила на его место возбуждение. Но возбуждение быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать. Когда оно спало, момент был упущен, и воцарилась реакция».
«Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов совершалась с ошеломляющей быстротой. В том, как легко и стремительно стала интеллигенция на эту стезю политической и социальной революционизации исстрадавшихся народных масс, заключалась не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная. В основе тут лежало представление, что «прогресс» общества может быть не плодом совершенствования человека, а ставкой, которую следует сорвать в исторической игре, аппелируя к народному возбуждению».
«…отщепенство от государства, характерное для политического мировоззрения русской интеллигенции,обусловило и ее моральное легкомыслие, и ее неделовитость в политике».
«…социальный оптимизм… полагает, что человек всегда готов, всегда достаточно созрел для лучшей жизни, и что только неразумное общественное устройство мешает ему проявить уже имеющиеся налицо свойства и возможности».
«Русская интеллигенция, отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория. Сможет ли она совершить огромный подвиг… преодоления своей нездоровой сущности? От решения этого вопроса зависят в значительной мере судьбы России и ее культуры».
«Этика нигилизма»
С.Л.Франк
«…Что касается неудачи русской революции, то банальное «объяснение» этого факта злокозненностью «реакции» и «бюрократии» неспособно удовлетворить никого, кто стремится к серьезному, добросовестному и, главное, плодотворному обсуждению вопроса».
«Если можно было бы одним словом охарактеризовать умонастроение нашей интеллигенции, нужно было бы назвать его м о р а л и з м о м.
Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, … чтобы вообще дать почувствовать, что в жизни существуют, или по крайней мере мыслимы, еще и иные ценности и мерила, кроме нравственных, - что в ряду с добром душе доступны еще идеалы истины, красоты, Божества, которые также могут волновать сердца и вести их на подвиги. Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся в жертву моральным ценностям. Теоретическая, научная истина, строгое, чистое знание ради знания, бескорыстное стремление к адекватному интеллектуальному отражению мира и овладению им никогда не могли укорениться в интеллигентском сознании. Вся история нашего умственного развития окрашена в яркий морально-утилитарный цвет. Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции».
«Если под религиозностью разуметь фанатизм, страстную преданность излюбленной идее, граничащую с idee fixe и доводящую человека, с одной стороны, до самопожертвования и величайших подвигов, и с другой стороны - до уродливого искажения всей жизненной перспективы и нетерпимого истребления всего несогласного с данной идеей, - то, конечно, русская интеллигенция религиозна в высочайшей степени».
«Нигилистический морализм есть основная и глубочайшая черта…русского интеллигента. Из отрицания объективных ценностей вытекает обожествление субъективных интересов ближнего («народа»), отсюда следует признание, что высшая и единственная задача человека есть служение народу, а отсюда в свою очередь следует аскетическая ненависть ко всему, что препятствует … осуществлению этой задачи… поэтому человек обязан посвятить все свои силы улучшению участи большинства, и все, что отвлекает его от этого, есть зло и должно быть беспощадно истреблено_ такова странная, логически плохо обоснованная…цепь суждений, руководящая всем поведением и всеми оценками русского интеллигента».
Комментарии