"Рад, что мое предложение обсудить внешний вид наших женщин и девушек вас заинтересовало"

Протоиерей Всеволод Чаплин «ответил» на «Обращение к Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу в связи с дискриминационными высказываниями представителей РПЦ». «Ответил» пишу в кавычках, потому что текст Чаплина является лишь номинальным ответом: церковный чиновник подменил предмет Обращения.

Сделал он это довольно примитивно (но, как показано далее, вполне эффективно): просто совершил два больших подлога – один откровенный, другой слегка замаскированный, плюс немного по мелочи.

Претензия, предъявленная в Обращении, состоит в том, что в одном из своих выступлений Чаплин «переложил вину за совершение тяжкого преступления против личности... на жертв насилия, оправдывая тех, кто его совершает», а затем, реагируя на эту претензию, он попытался «подменить общественную дискуссию по проблеме насилия над женщинами на обсуждение их внешнего вида». В названии Обращения эти и подобные высказывания священников, не только Чаплина, характеризуются как дискриминационные по отношению к женщинам.

Подлог №1: вместо обсуждения сексуального насилия – предложение о всероссийском дресс-коде

Чаплин начинает свой «ответ» авторам Обращения с фразы, которая к сути претензии имеет довольно косвенное отношение:

Рад, что мое предложение обсудить внешний вид наших женщин и девушек вас заинтересовало.

Далее, правда, следует пара строк вроде как по делу:

Удивляет только, что вы решили, будто я оправдываю изнасилование и неприличные приставания – и в мыслях того не было. Нет таким действиям оправдания.

Однако весь остальной текст – ответ (без кавычек) всего лишь на одну фразу из Обращения: «Внешний вид – это частное дело человека». Не случайно публикацию «ответа» Интерфакс снабдил заголовком, в котором название Обращения «скорректировано»: никаких дискриминационных высказываний, никакого переложения вины на жертвы насилия, оправдания насильников, – к патриарху обратились всего лишь «по поводу женского дресс-кода».

Таким образом, Чаплин прибег к тому же самому трюку, использование которого было поставлено ему в вину авторами Обращения: он вновь попытался свести «общественную дискуссию по проблеме насилия над женщинами» к «обсуждению их внешнего вида». Следовательно, эта претензия Чаплиным была просто проигнорирована: он не услышал (или сделал вид, что не услышал) оппонентов.

Вместо того, чтобы объяснить, почему он счел возможным в «ответе» на предыдущее обращение увести дискуссию в сторону, он продолжил ее уводить – все дальше и дальше. Такое отношение к адресатам «ответа» и публике в целом можно назвать дважды неуважительным: во-первых, оппонентов слышать не желают; во-вторых, предлагают им – и публике – послушать то, что оппоненты уже слышали, взвесили и сочли пустой уловкой. Обычно, сталкиваясь с таким отношением, спрашивают: «Считаете нас дураками?» 

Причем отвлекающая от сути дела «проблема» внешнего вида в рассматриваемом «ответе» была доведена до логического конца: речь шла уже не об оценке внешнего вида женщин Чаплиным и его личном восхищении дресс-кодами, а о вполне определенно выраженном пожелании ввести некий всероссийский дресс-код. Более того, автор «ответа» выразил уверенность в том, что его предложение будет реализовано:

Думаете – утопия? Да нет, скоро придется привыкать.

Отмечу также, что на отвлечение от сути дела работают и обильные как бы художественные средства, используемые автором «ответа»: сравнение женщин с клоунами; упоминание таких «ярких» деталей, как «треники с тапочками»; живописание тяжелой судьбы женщин неподобающего, с точки зрения Чаплина, вида и поведения.

Подлог №2: вместо переложения вины за сексуальное насилие на жертв и оправдания насильников – «оправдание изнасилования»

Чаплин в «ответе» выразил удивление тем, что авторы Обращения «решили», будто он «оправдывает изнасилование и неприличные приставания», и заявил, что у него «и в мыслях того не было» и что «нет таким действиям оправдания».

Однако в Обращении говорилось не об «оправдании изнасилования», а о переложении Чаплиным вины за сексуальное насилие на жертв и оправдании тем самым насильников. То есть никто Чаплина в «оправдании изнасилования» как таковом не обвинял – он это сделал по собственной инициативе, тут же с негодованием это обвинение, естественно, отвергнув.

Но, подчеркну, это не было ответом на претензию оппонентов, вновь она была проигнорирована.

В логическом смысле Чаплин в данном случае использовал родовое понятие вместо видового. Он говорит о неком «оправдании изнасилования» вообще. Но по контексту понятно, что имеется в виду «жесткий» вид «оправдания изнасилования», то есть утверждение, что насиловать – это нормально. Оппоненты же ставят ему в вину другой вид оправдания сексуального насилия – относительно «мягкий»: когда вина полностью или частично перекладывается на жертву, что означает полное или частичное оправдание насильника.

Чаплин ответил на не существующую в Обращении претензию, потому что не мог отвести действительную претензию: он действительно переложил вину за изнасилования на жертв (пусть не за все изнасилования и не на всех жертв) и действительно тем самым оправдал насильников (пусть не полностью и не всех). Понять сказанное им как-то иначе невозможно. Судите сами (см. разбор на Демагогии.ру):

Если она носит мини-юбку, она может спровоцировать не только кавказца, но и русского. Если она при этом пьяна, она тем более спровоцирует. Если она при этом сама активно вызывает людей на контакт, а потом удивляется, что этот контакт кончается изнасилованием, она тем более не права...

Затем в «ответе» на обращение по поводу процитированного высказывания он ту же «мысль» выразил несколько иначе:

...Очевидно, что женщина, ведущая себя развязно, одетая как проститутка, а тем более пьяная и пристающая к мужчинам, не достойна никакого уважения и не права в любом случае, вне зависимости от того, изнасиловали ее или нет.

В сухом остатке: (1) жертва не права, (2) насильник – сам «жертва» провокации.

Искусство заведения СМИ – с полуоборота

Итак, Чаплин ушел от ответа, одновременно подменив суть предъявляемой ему претензии и изменив предмет обсуждения в целом.

Шито все довольно белыми нитками и наспех, но результат, увы, достигнут. Скорые на реакцию СМИ валом начали обсуждать предложение Чаплина о желательности введения дресс-кода в России, и почти никто не вспомнил (а если вспомнил – то как бы между делом) о его дискриминационных высказываниях по гендерному и рассовому признакам: о том, что жертвы сексуального насилия якобы сами виноваты, о том, что «кавказцы» в меньшей степени, чем русские, способны контролировать свое сексуальное поведение.

Признаюсь, что у меня нет объяснения, почему официальный представитель РПЦ попытался спрятать за образом как бы тоталитарного мечтателя облик сексиста и расиста (расизм в Обращении почему-то обойден молчанием). Но факт есть факт: по каким-то соображениям это было сделано.

«Кстати, мужчин это не в меньшей мере касается»

Отмечу, что церковный чиновник попытался учесть и обвинения в дискриминационных высказываниях как таковых. В рассматриваемом «ответе» он упомянул о том, что «правильно» одеваться должны и мужчины. В предыдущих речах Чаплина этого добавления не было. Формально оно снимает с автора «ответа», правда, лишь частично, обвинение в дискриминации по гендерному признаку, поскольку под атаку попадают не только женщины, но и мужчины. Однако в соседстве с вполне себе традиционным для Чаплина пассажем (см. цитату ниже) это поползновение к политкорректности выглядит натужным. Дискриминационный подход четко заявлен в видении церковным чиновником гендерной идилии:

Во все времена, у всех народов женщина уважалась и выбиралась в спутницы жизни...

Из чего следует, что (1) народы – это мужчины, которые (2) выбирают себе женщин.

Что касается слова «уважалась», то Чаплин в «ответе» продемонстрировал, что для него понятие, которое это слово и однокоренные слова выражают, подобно пластилину. Своих оппонентов-женщин он в начале «ответа» назвал «достоуважаемыми дамами», а потом, как было показано, проявил полное отсутствие уважения к ним. И в приведенной выше цитате говорится о не менее странном «уважении»: «женщина уважалась», но не настолько, чтобы быть зачисленной в «народ» и самой выбирать спутника жизни (а не предлагаться для выбора мужчинам, как это живописуется в «ответе»).