Промысл Божий или судьба
(Продолжнение. Начало в: http://maxpark.com/community/43/content/6556354 )
Когда они после войны давали в печать свои воспоминания, то фактически говорили о промысле Божьем, хотя многие и называли это судьбой.
– Когда у вас возник интерес к этой теме?
– Войну я хорошо помню, особенно день Победы. Когда в июне 45-го начали приходить старшие возрастные категории демобилизованных, они стали рассказывать такие вещи... Я мальчишкой еще был совсем, и рассказанное ими не укладывалось в то, что вещало радио, газеты и прочее. Это вызывало какой-то раздрай души. Ведь не верить этим людям я не мог, они ж свои, лгать им нет никакого резона. Потом, когда в армию пришел, также много фронтовиков встретил...
– Вы служили в какие годы?
– Я рано начал, с 56-го. Фронтовики рассказывали такие истории, о которых обычно не пишут, потому что все равно в них никто не поверит. Или вот пример. Родственник моей жены был начальником эвакогоспиталя, в 41-м году они попали в окружение и 600 километров выводили санитарный эшелон по тылам врага. Я ему: «Борис Николаевич, ну как же у вас получилось? Ведь это ж паровоз, его надо заправлять водой, топливом...» 600 километров – не шутейное расстояние. В сегодняшнее время, я слышал, 200 километров пробег – и уже меняются бригады. А там раненых кормить надо было, и не свернешь ни на тропинку, ни на лужайку – это ж рельсы. К тому же немцы двигались на восток как раз вдоль железных дорог, для танков это удобно было. «Согласен, – объясняет тесть, – но хочешь верь, хочешь не верь, а именно так было, как я говорю».
В армии, действительно, случаются вещи, в которые не сразу поверишь. Служить мне довелось в авиации, и там такое происходило, что промеж собой мы называли авиацию «страной чудес». Кстати, из собранных мной военных случаев, а их несколько сотен, многие как раз относятся к авиации.
Каждый случай по-своему уникален. Скажем, самолет взрывается на собственных бомбах и кто-то из членов экипажа остается жив.
Сторонний наблюдатель, не служивший в ВВС, скажет: «Повезло». Но какое тут везение?! Человеку «везет», когда у него мало шансов, но удача все же выпадает. А тут – вообще никаких шансов. Взрыв – это сотни тысяч атмосфер, перепад давления, это запредельная температура, это осколки в конце концов. А если посмотреть на схему самолета, в частности, СУ-2 (советский лёгкий бомбардировщик), – там же экипаж сидел на бомбах. И вот представьте: от попадания зенитного снаряда бомбы взрываются, и летчик оказывается в воздухе в одном комбинезоне, совершенно невредим. Ладно, закроем глаза на поражающую силу взрыва, но как он из самолета-то выбрался? Человеку, далекому от авиации, трудно представить. Во-первых, летчик сидит в кабине, притянутый привязными ремнями к сиденью. Привязная система очень крепкая и надежная, рассчитана удержать пилота в кресле в случае вынужденной посадки. Кроме того, летчик привязан к парашюту. Ноги его стоят под приборной доской, на педалях – и тоже под ремнями... И вдруг он в один миг от всего этого освобождается.
Летчик с высоты без парашюта падает на землю – и снова живой! Это вообще в голове не укладывается. Я-то хорошо знаю: когда человек, у которого не раскрылся парашют, ударяется о землю, он превращается в кожаный мешок, наполненный внутри костной мукой, страшно смотреть. А ему хоть бы что! Сутки лежит в снегу, пока его не обнаруживают свои. Отделывается только тем, что отмораживает руки-ноги... Если проследить всю цепочку событий, просчитать вероятность случайностей, то перед нами предстанут величины, совершенно несовместимые с нашим естественным миром. Явно, что этого человека хранил Господь. Почему? Этого мы не знаем. Возможно, он сам молился, возможно, за него молился другой. Вот такие случаи я и собираю.
(Продолжение в: http://maxpark.com/community/43/content/6559193 )
Комментарии
Мой отец (конечно, фронтовик) был коммунистом. Он запрещал меня крестить. Но я его не помню. Вырос без него.
Мой дядя прошёл войну от Сталинграда до Германии. Последний залп его батареи был в сторону союзничков. Он на том мосту германской речки обозначил границу будущего социалистического лагеря, за что и получил орден. В армии он вступил в партию и не любил вспоминать, что был крещёный. Он тоже не разрешал меня крестить.
Мой тесть ушёл на фронт в сентябре 41-го года и воевал до Победы. Потом был и председателем колхоза, и другие должности занимал. А, когда приехал к нам на «дожитие», первым делом попросил меня свозить его в церковь. Я там подвёл его к батюшке.
Я каждое утро поминаю их в молитве.