Владимир Березин, писатель

– Однажды, много лет назад, я был пионером и сидел у костра. Это был костёр за территорией пионерского лагеря, на лесной поляне. Мне очень повезло, что вожатым у меня был человек, далёкий от педагогических правил даже того времени. Этот молодой человек (я, к стыду своему, не помню его имени) выводил нас с территории лагеря после отбоя, и мы пекли картошку в ведре. Он рассказывал нам страшные истории, те самые, которые полагается рассказывать, когда затухает костёр и странные отблески ложатся на лица. Среди этих историй была одна – про крестьянина, который поехал в город. Возвращался он поздно и ехал уже ночью. Ночь была ясная, лунная, и крестьянин увидел у плотины барашка. Барашек был белый, кудрявый, хорошенький и бродил туда-сюда. Крестьянин взял его на руки и поехал дальше. Да только чудно ему, что барашек смотрит ему прямо в глаза.

Стал он его гладить и приговаривает: «Бяша, бяша!» А барашек вдруг оскалил зубы, да и говорит ему в ответ «Бяша, бяша!», передразнивает, значит.

Много лет я прожил с этой историей и только потом, при чтении «Бежина луга», нашёл разгадку. У того костра я столкнулся с удивительным феноменом: много примеров того, как фольклорный сюжет берётся писателем и превращается в сюжет литературный. Куда реже литературный сюжет превращается в фольклорный. А я несколько лет жил с рассказанной Тургеневым историей, не подозревая об этом. Дело было, конечно, не только в мальчишеском невежестве, а в некой всемирной связи, которая включала в себя и пионера, и классика.