По срЕдам или по средАм?

Он в совершенстве знал 12 языков, но русский считал самым сложным. Ему было важно, чтобы люди говорили «по средАм», а звук «й» был звонким. Он учил этому дикторов, журналистов и писателей. За 94 года жизни Дитмар Розенталь вывел сотни правил русского языка, которыми мы пользуемся до сих пор.
Он был ровесником почти всего XX века – родился в польском Лодзи в 1900 году, умер в российской Москве в 1994 году. Впрочем, в начале XX века Польша тоже была российской, и русский язык там везде был обязательной дисциплиной. Там Дитмар его и выучил. Потом семья переехала в Германию, с 1916 года – обосновалась в Москве. Дома с отцом юный Розенталь разговаривал на немецком – тот был германофилом, даже детей поименовал на немецкий манер, Дитмар и Оскар. А вот с матерью и братом Розенталь говорил на польском, поэтому в юности он с легкостью вел курсы по полонистике на рабфаке имени Артема.

Сам Розенталь закончил Московскую Варшавскую гимназию № 15, после поступил в МГУ и вышел оттуда в 1923 году дипломированным специалистом по итальянскому языку. Много позже за учебник итальянского языка ему присудят степень кандидата педагогических наук. Пока же Розенталь продолжил учиться – в Институте народного хозяйства имени К. Маркса, нынешнем университете имени Плеханова. Там же и стал впервые преподавать на рабфаке. Чуть позже он закончил аспирантуру при Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук.

Вскоре Розенталя пригласили в Предметную комиссию Министерства просвещения по русскому языку, и он всерьёз занялся усовершенствованием законов языка. Читал лекции на филологическом отделении МГУ, потом в Полиграфическом институте. С 1962 года Розенталь – профессор журфака МГУ, создатель и ведущий группы дикторов для телевидения и радио СССР. В рамках работы с дикторами он редактировал словари, которые составляла Флора Агеева, и проводил мастер-классы. За стилистикой, произношением и ударениями дирекция каналов и издательств следила тогда весьма строго.

Дитмар Эльяшевич был при этом человеком демократичным – уважал не только высокую культурную речь, но и простую, народную, а то и региональную. Вот почему он часто допускал возможность разных произношений и ударений – но, разумеется, далеко не всегда. Как бы он себя ни чувствовал, в каком бы состоянии ни находился, он всегда был способен в считанные секунды провести морфологический разбор сложносоставного слова любой длины. Или, скажем, сходу дать чёткое определение малопонятному лингвистическому термину вроде «парцелляции» или «лексико-фразеологического анализа». На разговоры в 90-х, что раньше в СМИ было больше грамотных людей, он неизменно отвечал, что и при Сталине, и при Брежневе безграмотных сотрудников в СМИ хватало. Другое дело, что тогда их спасала строгая норма и жесткие рамки идеологии – разрешенных генеральной линией партии слов было мало, поэтому шансов ошибиться в их произношении почти не оставалось. Такой вот секрет советской грамотности.

Можно без преувеличения сказать, что все люди литературного труда в позднем СССР выросли на учебниках Розенталя. Преподаватели, журналисты, писатели, драматурги – все знали это имя от своих школьных учителей или университетских профессоров. Он не считал, разумеется, что придумал правила русского языка – сам себя называл черновым рабочим. Дескать, просто отыскал источники, систематизировал полученные знания и изложил их в виде справочников.

Зная в совершенстве 12 языков, он называл русский самым сложным, причем подчеркивал, что основные трудности – это ударение и род. То есть то, за что носители языка Пушкина и Достоевского частенько сражаются на кухнях и в офисах: «дОговор» или «договОр», крепкий или крепкое «кофе».

Одна корреспондентка спросила у Розенталя как-то:
– По срЕдам или по средАм?
– Говорите, как хотите. Но лучше – по средАм.

С коллегами скандалов было не избежать – особенно, когда при составлении какого-нибудь очередного справочника доходило до раздела «Пунктуация». Гибкая и своевольная пунктуация русского языка способна рассорить даже самое дружелюбное сообщество учёных. Ведь каждый ученый хочет загнать все в жёсткие рамки правил. С профессором Шанским, например, Розенталь так и не завершил свой давний спор на тему звука «й»: Шанский считал его сонорным, Розенталь – обычным, звонким. Розенталя как-то спросили журналисты по этому поводу:
– Это что – очень важно?
– Для меня это принципиально, – ответил Розенталь.

Розенталь считал преувеличенным богатство русского языка, с пониманием относился к растущему проценту заимствований и приводил такой пример: «Я – студент филологического факультета петербуржского университета. Из всей фразы только одно слово русское – “я”. Все остальные – заимствованные, но тем не менее мы прекрасно понимаем смысл. А теперь мысленно попробуйте заменить все слова иностранного происхождения русскими эквивалентами. Сами запутаетесь, и количество слов в предложении увеличится примерно втрое». В ответ же на вопрос, какие слова русский язык дал миру, Розенталь называл слово «большевик». И это не было намеренным принижением русского – просто, по его словам, ничего другого в голову быстро не приходило.

Студенты часто отмечали такую вещь: чем принципиальнее к себе и своей науке относился профессор, тем лояльней он был к студенческой ветрености. Даже самые отпетые бездельники журфака не боялись идти на зачёт к Розенталю или на экзамен, где он был в комиссии: знали, что меньше четверки не получат. На вопрос, что первое нужно сделать, чтобы считать свою речь грамотной, Розенталь советовал исключить из лексикона всевозможные разговорные оценки вроде: «блеск!», «клёво!», «силища!». Однако на какой-нибудь восторженный рассказ он и сам мог ответить: «Прикольно». А на вопрос, как дела: «Нормалёк».

Он был невысоким, худосочным, совсем не производил впечатление крупного созидателя. Последние годы своей жизни он провёл один: у сына была своя семья, внучка жила за границей. По квартире передвигался, толкая впереди себя стул – ноги совсем не слушались, а большую часть дня проводил в кресле. Он написал 150 учебников, не считая научных статей. Однако знаний в нём осталось намного больше, чем он смог изложить.

Будучи 90-летним стариком, он всё ещё оставался учёным – имел свежую голову, мог дать ясное объяснение малопонятному, крепко держал в руках карандаш и все присматривался к разным научно-творческим планам. И до сих пор родители, помогающие своим детям с «домашкой» по русскому языку, в отчаянии закрывают современные учебники и с уверенностью открывают Розенталя – он со своей ясностью и простотой не подведет!