Печорин

«Многие знания – многие печали». Многие незнания – многие беды.

      Эта антитеза мне кажется очень хорошим вступлением к статье о центральном персонаже «Героя нашего времени», впрочем, не только этого произведения, но и любого из триады, открывающей школьнику мир великой русской литературы*. Следует сказать, что я специально употребил термин «центральный персонаж» вместо привычного всем «главный герой» или «главное действующее лицо», поскольку, «герой», как и «действующее лицо», в первую очередь предполагают самоё «действие», а «герой», это всегда человек действия. Точность терминов нужна не только в математике или физике. Вольное обращение с терминами в литературе... очень скользкий путь в неизвестном, но явно не правильном направлении. Первым заблуждением, которое прививается школьникам с первого урока литературы, является именование Чацкого, Онегина или Печорина «главными героями» или «главными действующими лицами». «Действие» полагается, как часть какого-то общего плана деятельности, направленного к какому-то результату. Если же в действиях, трёх перечисленных мною персонажей, вы видите какой-либо план или результат, кроме саморазрушения или вреда окружающим, а не реакцию на какие-то раздражители, то укажите мне на них, пожалуйста. Даже желание Печорина внедриться в высший свет или добиться расположения Мери, не действие, а реакция на принятые в свете правила и курортную скуку. Действие… всегда «вопреки», а не «потому, что».
      Заблуждением является и ассоциирование Печорина с Лермонтовым, так как автор «Героя нашего времени» предъявляет себя человеком, который едет по делу, которому не безразличны попутчики и всё его окружающее. Биографичность… вообще придаёт произведению назидательный оттенок, что, на мой взгляд, больше отвлекает, чем концентрирует внимание на сути произведения. «O, my life» в книгах и песнях лично я всегда воспринимаю как «Stop».  Если Лермонтов никак не выразил отношения к своему персонажу, это ещё не значит, что он его одобряет.
      Не исключено, что посчитав назидательный роман** малоэффективным средством, наши классики решили показать братьям по сословию их барство, беспринципность, бесчестие в своих произведениях, как в зеркале. Их ли вина, что они не поняты уже на протяжении почти 200 лет,  барство же, которое они в своих произведениях категорически порицали, а если и не порицали, то живописали довольно неприглядным образом, стало, чуть ли не национальной идеей?

      Приступая к разбору образа Г.А. Печорина, я расставил произведения М.Ю. Лермонтова в хронологическом порядке, во всяком случае, в таком, в каком он мне представляется. Открывает его «Княгиня Лиговская», которая не входит, в курс школьной программы и, наверное, напрасно, так как эта вступительная часть биографии Печорина даёт представление об образе жизни и действий её «героя» не меньше, а, может быть, и больше, чем остальные части этого повествования.

    Наверное, не случайно, что Г.А. Печорин сразу же представлен нам, как нечто под султаном, несущееся в возке на бешеной скорости***… куда и для чего? В свой кабинет для сидения в креслах и покуривания трубки. Обстановка же кабинета «выдавала в нём человека порядочного». В дальнейшем мы убедимся, что кроме обстановки его кабинета ничто и, главное, никто не настаивал на этой его характеристике, даже сам Печорин. В «Княгине Лиговской» Печорин описан как вполне заурядный бездельник, очень мало занятый по службе, который мчится – лишь бы мчаться и не важно, собьёт он кого-нибудь и насмерть ли. Пересказ им этой поездки очень забавляет и его слушателей, таких же пустопорожних болтунов, в арсенале фраз которых, есть непременно про «ум под фуражкой и сердце за шинелью», если судить по их, слушателей****, оживлению. Чувства, мысли и жизни остальных участников его эскапад Печорина абсолютно не волнуют, а дуэль он считает наилучшим и самым универсальным выходом из любого создавшегося положения. Признать себя неправым? Нет уж, лучше выпороть кучера, а ещё лучше - стреляться!
    Мне трудно сказать, был ли он на самом деле влюблён в Веру, так как выглядел он более осторожным, начинающим ловеласом, чем робким влюблённым или это была обыкновенная даже не ревность, а жадность: «моё, моё и не ваше дело, управлюсь ли я со своим хозяйством или нет!» С Верой он, вероятно, впервые разыгрывал сцену из какого-то романа «ухода на верную смерть из-за неразделённой любви», но благоразумие Веры или её неприятие мелодрам, вынудили Печорина таки отправиться в поход, по возвращению из коего, он застал Веру уже в новом качестве. Впрочем, замужество Веры его ничуть не смутило: Вера, уже Лиговская, для него, скорее всего, объект для укоров и моральных истязаний, нежели изменившая ему возлюбленная. Компрометация Веры его ничуть не смущает, наоборот, её замужество придаёт дополнительную пикантность общению с ней. Его соперники кн. Лиговской, муж Веры, и чиновник Красинский, на которого она имела неосторожность обратить внимание, вызывают в нём негодование и презрение. В последнем случае имеет место охранительный инстинкт, который присутствует во всех рассказах, где имеются дамы, на которых он соблаговолил положить глаз. Но их честь и достоинство он оберегает отнюдь не вообще, а только от посягательства мужчин ниже его по общественному положению. Для него же самого… честь и достоинство женщины, её чувства, не представляют ни малейшей ценности, что и подтверждают все его интрижки.
    Жаль, что мы можем только предполагать, как сложились бы отношения Печорина и Веры, застань он её незамужней. Может, одарил бы презрением, как старую деву, или именно её избрал бы объектом скандала для проникновения в свет?
Кстати, тот же приём, угрозы поиска смерти от отчаяния неразделённой любви, Печорин применил потом и с Бэлой и, на этот раз, он не пропал втуне.
    Овеянный боевой славой, Печорин теперь более всего озабочен своей известностью в свете, для этого он выбирает самый простой и незамысловатый приём – скандал, а объектом или инструментом выбирает ни в чём перед ним не провинившуюся, хоть и порезвившуюся уже в свете, Елизавету Николаевну. Печорин, разумеется, читал модную литературу, и почерпнутый оттуда прием «разубеждать, заставить верить» вполне сработал. Следом резкое и демонстративное охлаждение, подмётное письмо и всё отвергнутые Елизаветой Николаевной женихи отмщены, только вот от нас скрыто, насколько широко и в каких именно кругах света стал известен Печорин, но одна из гостиных перед ним закрылась, не исключено, что закроются и некоторые другие.
    Не удивлюсь и не расстроюсь, если своей командировкой на Кавказ Печорин обязан Красинскому – чиновники иногда умеют передвигать бумаги в нужном им направлении, а если это так и было, то я не из первых, кто упрекнёт за это Красинского. В благодарность за его услуги и своего спокойствия ради кн. Лиговской надавил нужные пружины, и с очередной звездочкой на эполетах Печорин отбыл на Кавказ. «Возвышая, удаляй».

    Затем Печорина мы встречаем уже в Тамани. В «Тамани» и «Фаталисте» Печорин представлен смелым до безрассудства искателем приключений и не в меньшей степени фаталистом, чем Вулич, к чему, вероятно, располагало отсутствие женщин одного с ним круга, с кем он мог бы позлословить или поинтриговать, а лучше всего применить уже не раз опробованные приёмы. Но оказалось, что этим ловким и искушённым сердцеедом просто привлекательной женщине их низов довольно легко манипулировать. Ундина вполне могла добиться своей цели, если бы подготовилась, как следует.

    Расслабленное состояние курортного отдыха не совсем подходит Печорину, что и подтверждает «Княжна Мери».

В Пятигорске он, вероятно, был в отпуске или в ожидании нового назначения. Вряд ли он принимал какие-либо лечебные процедуры, а если ему нужно было лечение, то он обязательно и непременно избегал бы медицинских услуг и общества Вернера – врача, для которого недуги его пациентов вовсе не тайна, а только тема для беседы с заинтересованными слушателями. Простак Грушницкий, Вера и княжна Мери создавали необходимый антураж для упражнений Печорина в отработанных уже приемах соблазнения, интриги и скандала.
    Читателю было бы очень интересно и поучительно ознакомиться с тем остроумием Печорина, которое подразумевалось в его беседах с Вернером и Мери. Вряд ли рассказы, которыми он переманил обожателей Мэри к своей скамейке, шли дальше пошлых армейских анекдотов или злословия – блеск своих мыслей Печорин всенепременно воспроизвёл бы в дневнике, не пожалел же он чернил и времени на дословную запись своих и не только мелодекламаций и рассуждений о женской логике.
    Печорин ещё раз подтвердил, что ему нет дела до чести, достоинства и чувств женщин, если они могут стать поводом развлечься, скрасить унылые курортные дни волокитством и темой для своих и чужих пересудов. И что же это за мамаша была у Мери, если она не предостерегла свою дочь от курортных позёров и мелодекламаторов? Так не терпелось сбыть с рук её? Вообще, Мери плохая рекомендация москвичкам той поры, Софья из «Горя от ума» гораздо умнее была.
    Что была Мери для Печорина? Средством развлечься и отвлечься, натянуть нос Грушницкому и как средство замаскировать свои отношения с Верой. Именно так поступают истые дворяне, офицеры и джентльмены?!
    Совершенно не понятно, как дуэль с Грушницким могла угрожать будущности Печорина. Их дуэль и так была секретом полишинеля, никто серьезного расследования проводить не собирался, да и не считалась тогда дуэль чем-то предосудительным*****. К тому же, дальше Кавказа его всё равно не сослали бы. Впрочем, зачем что-то делать открыто, если это можно сделать якобы тайно, показав при этом всю низость и всё бесчестие всех участников этого действа без изъятия. Легковерные же люди сочли его рыцарем, защищающим честь дамы. Вот уж нимало! Поиграл своей и чужой жизнью, развлёкся. Печорину не хватило фантазии поддержать игру Грушницкого и драгунского капитана до конца. Интересно, как бы стали они выкручиваться, выстрели Печорин из незаряженного пистолета? В этом случае даже в его и Вернера подслушивании не было бы нужды. Представляете сцену «Вот тебе бабушка и Юрьев день»? Посильнее, чем у Гоголя! С подслушиванием, конечно, интереснее и более в духе Печорина, но тоже давало повод дважды постоять под дулом, выслушать объяснения о том, как и, главное, кем был заряжен пистолет, повод вызвать и капитана на дуэль. Вот это скандал! Был бы такой выброс адреналина, а то пришлось мчаться сломя голову за «умчавшейся тройкой вослед», чтобы прийти в себя. Коня жаль, он уж точно пострадал ни за что, а слёзы и зевок над ним не лучшая ему эпитафия.
    Один современный известный поэт и писатель назвал Печорина сверхчеловеком… Играть чужими судьбами и жизнями без малейшей для себя пользы, только для того чтобы из скуки ввергнуться в ещё большую скуку. Несколько десятков страниц его жизнеописания приводят три случая безвинно погибших людей, но следует понимать, что они не единственные. Поменьше бы таких «сверхчеловеков». Печорин не сверхчеловек, он барин – у него нет ни обязанностей, ни обязательств. Им владеет только каприз, только импульс. Моральных или каких-либо ещё ограничителей у Печорина тоже нет – ещё бы, у него же денег немеряно, три тысячи душ крепостных в трёх губерниях, вот только, своей души нет! А если она и есть, то пребывает в том ещё детском состоянии, когда новую и понравившуюся игрушку надо непременно сломать, чтобы увидеть её внутренность и, ничего не поняв, тут же потерять к ней интерес.

    Получив назначение в крепость к Максиму Максимычу, Печорин никак не изменил своего отношения ни к службе, ни к людям, подтверждение чему нам и даёт «Бэла». Здесь мы опять видим офицера без определенных обязанностей, не занятого по службе, и если у него есть какой-то оклад жалования, то он ему выплачивается исключительно за вред, наносимый им Родине вообще и воинской службе в частности. Ничто так не развращает солдат, как праздность офицеров.
    Прибегнув к приёмам подкупа и мелодекламации, он овладел Бэлой…Что стало бы с ней, не погибни она от рук Казбича? Его развлечение обошлось в несколько жизней, непримиримую вражду к русским Казбича, которая могла вылиться в несколько дополнительных смертей русских солдат, но какое Печорину до них дело?
    Смех над могилой Бэлы, означал, вероятно, радость от того, что Казбич избавил его от того, что ему пришлось бы рано или поздно сделать самому тем или иным способом.

    Печорин в жизни Максима Максимыча событие эпохальное, а Максим Максимыч для Печорина так, очередной дядька или лакей, обязанность которых потакать всем его слабостям и причудам, исчезать, когда в них нет нужды, и не сметь ничего просить, а тем более требовать, для себя. Ни одного слова осуждения для Печорина у Максима Максимыча не нашлось, только обида на его холодность, а что он хотел? Если Печорин и мог кого-то уважать, то только того человека, который сумел бы подчинить его себе. Подтверждение ничтожности, по крайней мере, в глазах Печорина, Максима Максимыча, как командира и человека даёт нам глава «Максим Максимыч».

    Правы те, кто записывал Печорина в «лишние люди», но только записывали они его по идеологический мотивам, дескать, николаевская Россия не давала развернуться печориным и онегиным во всю ширь их интеллектуальных способностей. На самом же деле ни Онегин, ни Печорин ничего, кроме волокитства с неизбежным последующим презрением к объектам волокитства, пренебрежения земными и небесными законами нам не продемонстрировали. Сами не имея чести и достоинства, они не предполагали их и в других, но фанфаронились и тем, и другим. Развращая и ближних, и дальних, печорины всеми силами приближали конец своему барству-благоденствию, которому не видели и не желали конца… Они даже не лишние, они вредные паразиты.

    Может быть я не прав, но идеализировать, а тем более «осверхчеловечивать» Печорина, по меньшей мере, безнравственно, если не преступно.

    «Герой нашего времени» ещё и о том, что физическая храбрость не гарантирует наличие каких-либо в равной степени восхваляемых мужских качеств.

    P.S. Интересно, как совмещаются такие разные описания внешности Г.А. Печорина: «…мы свободно можем пойти за ним и описать его наружность — к несчастию, вовсе не привлекательную; он был небольшого роста, широк в плечах и вообще нескладен; казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению…» в «Княгине Лиговской» (где ему 23 года), «Он был такой тоненький, беленький», «…а молодой русский офицер стройнее их... Он как тополь между ними…» в «Бэле» (ему 25 лет) и «Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение…» в «Максиме Максимовиче» (30 лет)?
______________
* «Горе от ума», «Евгений Онегин», «Герой нашего времени».
** Эраст из “Бедной Лизы», как предтеча и Чацкого, и Онегина, и Печорина .
*** Такая же немыслимая и бессмысленная скорость передвижения была характерна и для
Чацкого, и для Онегина.
**** Сии и встречающиеся позднее офицеры никак не проявили интереса к наличию ума под
женской шляпкой или чего-то за корсажем, кроме того, что скрывала ткань этого корсажа?
***** Ох, и жестоко же пострадали из-за дуэлей Дантес и Мартынов, а Грушницкий, так из-за
предполагаемого его участия в дуэли, казался дамам много романтичней.