Движение вперед, но переменным зигзагм

 

В видео № 3 курса “Жить по понятиям” / Блок 5 “Истории” (cм. ссылку https://www.youtube.com/watch?v=iIitqV4bWj8) профессор Европейского университета в Санкт Петербурге Дмитрий Травин, говоря о модернизации, рассматривает этот процесс как движение общества от традиционного состояния к современному. Мне представляется, что, если вести речь о модернизации, будет правильнее говорить о динамике (росте или падении) двух (тоже двух), но более  обобщающих характеристиках общества. Это социальная справедливость и экономическая эффективность того или иного общества. В сравнении с ними традиционность и современность как качественные показатели выглядят не точно и не конкретно.

 

Второе. Четыре пункта, - рыночная экономика, демократизация, мобильность и адаптивность,- как направления для модернизации по терминологии Дмитрия Травина следует рассматривать не столько как условия для модернизации (у Травина это главное), а как инструменты для роста (или падения) указанных двух обобщающих характеристик. Эти инструменты имеют глубокие исторические корни. Но разной глубины. Cамые глубокие, уходящие в доисторические дали, у адаптивности. Ведь это качество присуще не только человеку, но и его братьям меньшим. Следовательно, этим качеством обладали и все родственники человека на всех этапах превращения обезьяны в человека. А мобильность есть производная от адаптивности. Если не хватало адаптивного потенциала для выживания в ухудшающейся среде обитания, человек и животные способны менять среду (давно известно, что рыба ищет, где глубже, а человек где лучше).

 

Но самое интересное в том, что даже демократизация как инструмент развития  (или роста социальной справедливости и экономической эффективности, а по – ученому модернизации) тоже имеет доисторические биологические корни. Об этом можно узнать, познакомившись с книгой Мейтленда Иди «Недостющее звено» (см. ссылку  https://www.litmir.me/br/?b=253492&p=27 )

 

 

На уровне гипотезы, но очень убедительной для массового понимания, автор рассматривает, как шел эволюционный прогресс наших предков гоминидов.

 

  «Приступить к поискам лучше со стороны, помеченной "социальная структура", и рассмотреть, в какого рода группы, скорее всего, объединялись эти первые ступившие на землю человекообразные обезьяны. Но возможно ли установить, какими они были, столько миллионов лет спустя?

Установить — нет, но предложить достаточно правдоподобные догадки, пожалуй, можно. Поскольку древние гоминиды находились в тесном родстве с предками шимпанзе и поскольку они делили среду обитания — саванну — с предками павианов, полезно будет в поисках данных об их социальной структуре обратиться к наблюдениям за ныне живущими потомками этих двух обезьян. Между этими сообществами существует много важных различий, но тем интереснее сходство, которое между ними есть. И наиболее интересно, конечно, то обстоятельство, что их сообщества высокоорганизованны».

 

Мы узнаем, что одна из наиболее характерных особенностей стада павианов — это доминирование самцов. «Во многих изученных стадах павианов имеется самец номер один, которому остальные самцы во всем уступают. (Нередко в стаде бывают два доминирующих самца — или даже три и больше, — они объединяются, чтобы удержать за собой главенствующее положение, сохранить которое в одиночку им не удалось бы.) Прочие самцы располагаются в нисходящем порядке по остальным ступеням иерархической лестницы. Хотя непрерывно происходят мелкие стычки за более высокое положение, а порой и длительные ожесточенные схватки за место наверху (чего, собственно, и следует ожидать, поскольку именно туда устремляются наиболее сильные, смышленые и решительные животные), иерархия подчинения, раз сложившись, оказывается весьма устойчивой. Животные с высоким положением живут припеваючи — остальные всегда готовы без спора уступить им пищу, самку, удобное место для спанья  и т. д.»  

Оказалось, что «поведение подчиненных животных обеспечивает постоянный порядок в стаде, а вовсе не свирепость доминирующих самцов. «Животные, стоящие на низших ступенях иерархической лестницы, покорны, они знают свое место.»

 

Что касается шимпанзе, то доминирование проявляется далеко не так четко, как у павианов. «Члены группы относятся друг к другу очень терпимо, и точный статус  нередко оказывается затушеванным.

У павианов же иерархия соблюдается очень строго. Такая разница, как полагают, возникла из-за различия в образе жизни этих двух видов. Стадо павианов обитает на земле, где естественный отбор активно способствует появлению крупных агрессивных самцов, способных защитить стадо от хищника или хотя бы отвлечь его внимание ложными атаками, пока самки и детеныши убегают к спасительным деревьям. В результате у павианов половой диморфизм выражен очень ярко, то есть самцы заметно отличаются от самок. Они крупнее (порой вдвое), гораздо сильнее, их клыки и челюсти много больше, а темперамент воинственнее, и они никому не спускают ни отступлений от правил поведения, ни покушений на их статус… Все эти черты способствуют возникновению авторитарного сообщества, где доминирующий самец, даже не оскаливая зубов, одним взглядом ставит на место забывшегося подчиненного самца.»

 

 

Жизнь сообществ шимпанзе, как отмечает автор, многограннее, чем у павианов. И роли у них распределены не столь строго. Остается больше свободы для выражения индивидуальности. Объяснения следующие.

«Поскольку шимпанзе живут в лесу, где наземные хищники угрожают им гораздо меньше, им незачем быть настолько драчливыми и тесно сплоченными, как павианы... Хотя их сообществам присуща иерархия, она далеко не так четка и строга, как у павианов. Сообщества шимпанзе много более свободны, восприимчивы к новому и терпимы.» 

 

Следовательно, и авторитаризм, и демократизация в сообществах есть результат воздействия среды обитания.

 

«Из всех африканских павианов в наиболее легких условиях живут восточноафриканские виды, обитающие в саванне, неподалеку от леса, где можно укрыться от врагов и найти безопасный ночлег на дереве и где благодатный климат обеспечивает изобилие пищи круглый год. В такой обстановке стадо представляет собой единственную и исчерпывающую форму сообщества. Семейные узы, за исключением связи матери и детеныша, выражены слабо. Фигура же отца отсутствует вовсе, если только ее в какой-то мере не напоминает доминирующий самец, которому принадлежит "право сеньора" на часть или на всех самок в стаде.

Гелады в отличие от восточноафриканских павианов обитают на склонах гор в Эфиопии. Климат там более суров, сезонные изменения погоды выражены более резко, и в определенные периоды пищи становится заметно меньше. В результате взаимоотношения самцов и самок приобретают другой характер. Днем стадо разбивается на отдельные группы, которые отправляются искать корм, каждая в свою сторону. Такая группа включает одного взрослого самца, одну или несколько самок и детенышей разного возраста. Логика подобного разделения совершенно ясна: когда пищи не хватает, для выживания вида гораздо важнее, чтобы сыты были самки и молодняк, а не избыточные самцы. До тех пор пока один сильный самец охраняет самок и оплодотворяет их во время эструса, остальные самцы могут считаться ненужными — разве что они могут занять место погибшего вожака группы или образовать новую семью с молодыми самками. При такой структуре сообщества взаимоотношения между отдельным самцом и самкой заметно более длительны и прочны, чем у павианов саванны, и в этом смысле подобная группа гелад гораздо больше походит на человеческую семью-ячейку, чем стадо павианов саванны или даже сообщество шимпанзе. Но что характерно, с наступлением сезона дождей, когда сухие склоны гор становятся богаче пищей, группы самец — самка — детеныши начинают распадаться и гелады соединяются в обычные стада с многочисленными самцами.

У гамадрилов социальная структура опять-таки имеет свои особенности. Эти павианы обитают в еще более сухих местностях, чем те, в которых живут гелады, — в скалистых районах Эфиопии и в полупустынях Сомали. В таких условиях группы с одним самцом существуют круглый год. Связь самец — самка еще более прочна, чем у гелад. Каждый самец-гамадрил относится к своему гарему весьма ревниво и не отпускает от себя самок буквально ни на шаг. Если он переходит на другое место, они идут с ним или рискуют быть укушенными. Эта поведенческая черта укоренилась настолько глубоко, что самка, когда самец ей угрожает, бежит не от него, а к нему.»

 

Это иллюстрация того, что чем тяжелее условия среды, тем больше авторитаризма у приматов. А шимпанзе и все виды павианов являются приматами, для которых собирательство есть способ добычи пищи.

 

В книге Мейтленда Иди рассматривается также охота. Но не только как способ добычи пищи, а как образ жизни животных, занимающиеся охотой коллективно и делящиеся добычей.

Характерными с этой точки зрения оказались африканские львы и гиеновые собаки

 

Оказалось, что у этих животных или отсутствует доминирование совсем, или слабо выражено.  «Для того чтобы животные могли сотрудничать во время охоты, агрессивность в их взаимоотношениях должна как-то сниматься или подавляться. Но при жестком соподчинении это очень трудно. Попробуйте представить себе сознающих свой статус павианов, которые настолько забыли взаимную враждебность и страх, что способны дружно заняться совместной охотой. Хищники же охотятся так постоянно. У львов самцы доминируют над самками, но только потому, что они сильнее. Самки отнюдь с этим не мирятся и при попытке отобрать у них лакомый кусок нередко вступают в драку. Среди самок — а им принадлежит главная роль в охоте — также не соблюдается никакой иерархии. У гиен доминирующее положение в стае принадлежит самкам, но собственной иерархии ни среди самцов, ни среди самок также не существует. Сообщество гиеновых собак характеризуется терпимостью и дружелюбием; степень доминирования меняется от стаи к стае, но оно никогда не бывает сильно выраженным. Да и вообще, по-видимому, отражает оно в основном взаимоотношения между конкретными животными.»

 

Второй важнейший аспект группового поведения хищников состоит в том, что они делят добычу между собой. «Правда, львы рычат, дерутся, иногда даже убивают друг друга возле туши (что указывает на неполную эволюцию группового поведения: они научились сотрудничать во время охоты, но не за пиршественным столом), однако гиены и гиеновые собаки ведут себя гораздо пристойнее. Гиеновые собаки в этом отношении чрезвычайно щепетильны. Молодые животные в стае бегут медленнее взрослых и, естественно, поспевают к добыче последними. Взрослые собаки, как правило, ограничиваются двумя-тремя кусочками, затем отходят и ждут, пока не насытятся молодые, и только тогда приступают к еде по-настоящему. Иногда к этому моменту от туши не остается почти ничего, и, оставшись голодными, они вынуждены вновь отправляться на охоту, но забота о молодом поколении очень важна для вида, у которого смертность среди взрослых особей, по-видимому, весьма высока. Пока щенки гиеновой собаки еще настолько малы, что не способны следовать за стаей и вынуждены оставаться в логове, они покусывают и тыкают возвратившихся охотников в уголки пасти, и те отрыгивают мясо. Одна охромевшая собака, которая не могла следовать за стаей, прибегла к тому же способу и тоже получала отрыгнутое мясо, то есть осталась в живых благодаря помощи других членов стаи.»

 

Получается, что у гиеновых собак по человеческим меркам полная демократия и справедливость. Объяснение простое: без этого вид не выжил бы, т.к. им

приходится конкурировать с явно более сильными соседями. А «смертность среди взрослых особей весьма высока» как  показатель способности старшего поколения жертвовать собой ради подрастающего поколения, идущего ему на смену, это очевидный альтруизм. В отличие от львов, которые могут “позволить” себе немного эгоизма за “обеденным столом”.

 

Резюмируем: поскольку среда обитания с самыми тяжелыми условиями у приматов требует авторитаризма (переходящего в тоталитаризм), принося в жертву социальную справедливость и при этом иметь максимально возможный экономический эффект (добыча пищи). У охотников все наоборот: максимум демократии порождает справедливость и также стремление к максиму в добыче пищи. Поэтому авторитаризм у собирателей, а демократия у охотников есть инструменты в борьбе за выживание видов.

 

Теперь становится понятным, почему нашим предкам на  путях эволюционного превращения обезьяны в человека ему приходилось использовать оба инструмента. Ведь наши предки занимались как собирательством, так и охотой. Поэтому авторитаризм и демократия связаны диалектическими единством и борьбой противоположностей. Неразрывная связка авторитаризма и демократии - инструмент саморазвития человечества. Или самомодернизации, самовоспитания и самоусовершенствования. Конечной целью этого процесса могло бы стать поддержание идеальным баланс этого единства и противоборства. Фифти – фифти авторитаризма и демократии. Как инструмент постоянного поддержания социальной справедливости и экономической эффективность на максимуме. Но это недостижимо, как недостижим КПД = 1. Как невозможно в устройствах с автоматическим регулированием постоянство регулируемого параметра.  Например, температуры в бытовом холодильнике. Требуется отклонение регулируемого параметра в ту или иную сторону, чтобы датчик температуры уловил эти отклонения и по каналам обратной связи дал команду на включение или выключение холодильника.

 

Саморазвитие общества в принципе осуществляется по тем же правилам, что и автоматическое регулирование температуры в холодильнике. Это чередование авторитаризма с демократизацией. Но споры сторонников авторитаризма с либералами о том, кто более прав – бессмысленны. Проблема в том, что в холодильнике только один регулируемый параметр, а в обществе огромное множество. Отсюда и непримиримые разногласия. Поэтому ограничусь лишь напоминанием широко известного: это предельный критерий недозволенного, когда низы не могут жить по – старому, а верхи не хотят меняться и делиться с низами. Как датчик аварийности.

 

Теперь перейдем к рынку. У Дмитрия Травина звучит как ключевое. Этот пункт он поставил на первое место. Но у него в отличие от последующих трех, демократизация, мобильность и адаптация, -  это уже точно продукт человеческий. Его корни лежат в цивилизационных пределах, а не биологических и доисторических.

 

Я не экономист и не лезу в область, где не компетентен. Поэтому ограничусь известной классикой. Рынок и товарно - денежные отношения неразделимы. Но как технарь хочу рассмотреть формулу Товар – Деньги – Товар исходя из того, при каких условиях эта формула может быть идеальной. Вроде КПД = 1.

 

В идеальном варианте она превращается в равенство в прямом (математическом) смысле: товар = деньги + кредит = новое производство, если товаропроизводитель не продешевил, покупатель не переплатил (покупая, как пример, технологическое оборудование для создания нового производства), а кредитор не задрал ставку по кредиту. Справедливо. Все довольны и счастливы.

Вспомним, как это было в СССР. В тех условиях для производителя критичным являлись не деньги, а производственные мощности. Поскольку для расчета с производителем государственный заказчик мог «нарисовать» любую сумму, используя для этого безналичку. А денежная масса, находящаяся в обороте, определялась не рыночными параметрами, а в основном балансом суммарной зарплаты по стране и объемами товаров в магазинах. Поэтому классическая формула товар – деньги – товар не могла стать равенством по определению.

Сегодня в условиях социально безответственного капитализма, когда победили финансисты – банкиры  и сырьевики, производственный бизнес в прогаре из – за непосильного кредита, а упомянутая формула опять превращается в неравенство. Таким образом, госплановая экономика в СССР и нынешняя спекулятивно - рыночная в России имеют общий недостаток: та и другая модели не в состоянии обеспечить гармоничное социально – экономическое развитие.

Но эти недостатки имеют взаимно противоположную направленность по отношению к идеалу, когда формула товар – деньги – товар становится равенством. В одном случае для создания продукта деньги вообще не нужны, а в другом нужны и их в стране много, но для производства  не доступны. Поэтому идеал, к чему надо стремиться, это «золотая середина» между госпланированием (или госрегулированием, чему соответствует  авторитаризм) и стихией рынка (либерализмом).

В экономической науке есть два противоборствующих направления: кейнсианство и монетаризм (см. по ссылке https://studfiles.net/preview/2799952/page:25/ ). Кейнсианцы утверждают, что частной экономике присущи макроэкономическая нестабильность, отсутствие механизма автоматического саморегулирования, и поэтому необходимо активное государственное вмешательство в экономику. Монетаристы, наоборот, утверждают, что именно частной экономике присущи макроэкономическая стабильность, механизм автоматического саморегулирования, а государственное вмешательство подрывает этот механизм.

 

Тридцать лет назад в конце жизни СССР, устав от пустых полок в магазинах и сплошного дефицита, народ, не влезая  в тонкости кейсианства и монетаризма, потребовал правого поворота. Другими словами у народа был настрой на потребление, для чего требовалось повышение эффективность экономики. И либералы обещали: невидимая рука рынка все сделает.

Сегодня сформировался запрос на левый разворот. Конечно, так далеко, где мы были, нам не надо. Но запрос на левый разворот -- запрос на СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Для этого требуется смена экономической модели – переход от монетаризма к кейнсианству. В полном соответствии с законами природы, чему и служит единство и борьба противоположностей: монетаризма и кейнсианства. Это и будет движение вперед, но переменным зигзагом.