Благочестие и традиция

Увидел этот заголовок и заинтересовался: Как это? Когда это благочестие стало в традиции? В наше то время? И прочёл этот диалог диакона с протоиереем на телеканале «Союз».

– Действительно, два этих понятия очень близки. Вспоминаются сразу слова апостола Павла из его Послания к Тимофею, где он призывает: Негодных же и бабьих басен отвращайся, а упражняй себя в благочестии, ибо телесное упражнение мало полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей. Это очень интересное сравнение – телесные упражнения и упражнения в благочестии. Мы можем перенести это на свою жизнь, и нам это довольно понятно. А многим свойственно упражняться в каком-нибудь телесном занятии, упражнении или традиции – может быть, это спорт или фитнес, может быть, кто-то упражняется в накоплении каких-то знаний, а кто-то в том, чтобы следить за своим здоровьем, в том числе за диетой. Когда же вопрос касается молитвы, поста, здесь сразу включаются другие размышления, и это нам почему-то становится сразу трудным, сложным, непонятным, не имеющим смысла и цели. Действительно, телесное упражнение дает нам накачанные мускулы, диета – хорошую фигуру, а что же нам дает благочестие?

Мы понимаем, что традиция молитвы, воздержания, поста, церковного благочестия тоже направлена на определенную цель. Но эта цель – приближение души к Богу. Например, упражнение в молитве. Сегодня мне сложно встать на молитву, но я встал, помолился вечером, потом утром на следующий день… Если я не прервал эту цепочку, то, как и в спортивном упражнении, будет нарастать некая грамотность, будет приобретаться навык. Как в спорте сначала делаются более простые упражнения, так и в молитве. Только как бы мы ни накачивали свои мускулы, как бы ни худели, как бы ни украшали себя одеждой или макияжем, все равно рано или поздно телесная оболочка истлеет; цель этого упражнения действительно очень ограниченная. Когда же мы тренируем свою душу, тогда наша цель совсем другая – мы надеемся еще при жизни на земле приблизить свою душу к Божией благодати (или стяжать Божию благодать) и тем превратить свою жизнь в настоящее, подлинное бытие.

Наша жизнь с заменой подлинного бытия – через украшательство, стяжание мирской преходящей славы, через стяжание богатства, телесной красоты, все равно постоянно увядающей, – не имеет цели. Когда же мы приближаем свою душу к Богу, то посылаемые нам дары духа (недаром у апостола Павла есть слова о том, что благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей) меняют нашу земную жизнь – меняются наши отношения с ближним, с самим собой. Наша открытость Богу в молитве, покаянии, постном делании – это начало того, чтобы мы были откровенны и сами перед собой. Когда же мы откровенны сами перед собой, то мы откровенны и искренни и перед своим ближним, это тоже очень важно понять. Именно такое упражнение и имеет ценность, цель и правильное целеполагание.

Говоря о благочестии, мы видим, что оно сопряжено с традицией. И традиция как таковая, без всякого сомнения, не должна ни ограничивать, ни сковывать нас: христианская традиция – это не оковы и не кандалы на ногах.

Но, с другой стороны, релятивистски отметать традицию невозможно, ведь не может быть тела без скелета – каким бы красивым и здоровым ни было тело, но если нет скелета, то это просто куча навоза; поэтому «скелет» в традиции необходим (другое дело, что вариации могут быть разнообразными). И традиция, которой мы следуем, не попытка сделать Бога своим должником: вот я традицию исполнил – теперь Бог мне должен. Очень часто нас, к сожалению, захватывают земные цели: я пришел в храм, поставил свечу, поклонился, вчера попостился, сегодня пришел на службу – теперь Господь мне должен. А что Он мне должен?

Мы как раз не думаем, что Господь должен войти в нас благодатью, а думаем, что Он должен исполнять наши земные выгоды – проблема понимания Бога как золотой рыбки из известной сказки Пушкина тоже есть: как мы помним, старухе сначала было нужно корыто, а потом оказалось, что надо стать столбовой дворянкой, то есть аппетит растет во время еды. Такая наша «молитва» и печаль – не о Боге, ведь молитва связана с покаянием, она призывает Бога войти в наше сердце. У христианина в подлинном смысле есть понимание того, что именно вхождение Духа Святого в сердце и меняет его земную жизнь, а по сути дела, меняет его отношение к земной жизни. Если же мы считаем, что цель нашей жизни – земные выгоды, земные наслаждения, успехи, земная слава, то, разумеется, Богу в нашем сердце делать абсолютно нечего.

Самое главное, что в молитве должен быть фундамент, основанный на словах «да будет воля Твоя, Господи»: что бы мы ни просили, мы должны ставить под сомнение, насколько нам это сегодня полезно. Если я попросил чего-то, тогда надо сказать Богу: «Господи, я не знаю, нужно ли мне это сегодня. Ты знаешь» – недаром у святого Филарета Московского есть такая молитва: «Господи, не знаю, чего просить у Тебя», когда святой человек признается, что человеку, часто страстному, даже недоступно понять, что же ему нужно, и даже святой просит в молитве, чтобы Господь направил его сознание на то, какие цели ему нужно полагать.

Вспомним молитву Иоанна Кронштадтского, ведь мы обогащены не только молитвенным правилом, но и молитвами святых, в том числе молитвами святых XX века. Как просил Иоанн Кронштадтский? «Господи! Имя Тебе – Любовь: не отвергни меня, заблуждающегося человека! Имя Тебе – Сила: подкрепи меня, изнемогающего и падающего! ...Имя Тебе – Мир: умири мятущуюся душу мою! Имя Тебе – Милость: не переставай миловать меня».

Поэтому наша традиция, с одной стороны, гибкая, а с другой стороны, имеет под собой основу – цель у нее другая, не приобретение земных преходящих вещей, а именно стяжание Духа Святого Божиего.

Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21)