Доброволец из Франции предостерег Украину от штурма Донбасса.

Русско-украинский француз Сергей Мунье в начале беседы с военкором Федерального агентства новостей Юрием Котенком по-военному четко доложил о себе: родился в Луганске, служил во французской армии, принимал участие в конфликте в Донбассе с июня 2014 года по сентябрь 2016 года. Сейчас — в Москве... 

Из Франции в ополчение Донбасса

— Сергей, вы жили во Франции, но оказались в ополчении Донбасса. Что позвало вас на войну и поставило в строй? 

— С самого начала я следил за ситуацией на Майдане, еще когда все начиналось в 2013 году. У меня родственники живут в Луганске, в том числе родной дядя, который в украинской армии служит до сих пор. Когда началась война в Донбассе, она задела мою семью в самом прямом смысле. Дядя начал воевать против ополчения, связь оборвалась, из тех мест никакой информации не поступало. У меня появилось желание самому съездить и посмотреть, что происходит на месте. 

Кроме того, думаю, любой русский человек, вне зависимости от того, в каком государстве он проживает и какое у него гражданство, должен хоть раз выполнить свой долг по защите Родины. И я этот шаг сделал.  

В Славянск на такси 

— Когда вы оказались в зоне боевых действий? С чем столкнулись? Что пришлось преодолеть? 

— Я начал с того, что прикинул по карте, какие территории были под контролем ополчения. Посмотрел — вот город Славянск, рядом аэропорт Харькова. Купил билет, взял рюкзак с вещами и сел на самолет. В аэропорту Харькова ситуация была напряженная — в поле зрения попадали молодые люди призывного возраста с рюкзаками. Было непривычно находиться на территории государства, против которого ты собираешься воевать.

Но мне повезло — не задержали в аэропорту. Я сел в такси — нужно было любой ценой попасть в Славянск, ближайший город под контролем ополчения. Но в сам Славянск я так и не попал. Как раз на подъезде к нему меня и задержали — на блокпосту, где уже стояла нацгвардия. 

— Как вас задержали? 

— То, что у меня оказался французский паспорт и военные вещи, для них оказалось нормальным. Сначала хотели меня пропустить, но потом полистали мой паспорт, нашли там российскую визу. У меня была туристическая виза на неделю в Москву. Я получал ее еще до войны, но в Москву попасть тогда не успел. Когда они увидели эту визу, у них началась паника. Они вызвали своего начальника. Начали разбираться. В итоге отпустили, но в Славянск попасть не получилось. 

Пришлось лесами и полями добираться до другого города. Это был Святогорск. Там я, наконец, попал на гражданский автобус, который довез меня до Донецка. 

Дети против армии

— Как удалось миновать все кордоны, посты и ловушки националистов? 

— Было тревожно, потому что мы проезжали блокпосты украинской армии. Ходили слухи о том, что с автобусов снимают людей, допрашивают и «закрывают», а потом их никто не может найти. 

Чувствовал я себя неуютно со своим паспортом и военными вещами. Но все-таки проехали. Пришлось менять автобус, да и сам водитель автобуса делал так, чтобы можно было объезжать блокпосты. Автобус двигался через поля. Вместо двух с половиной часов дорога заняла часов двенадцать. 

— Как вас встретила Донецкая народная республика? Что врезалось в память?

— Было две забавных ситуации из того, что я запомнил в автобусе. Когда мы заехали на первый блокпост ополчения, то увидели, что он представлял собой три шины с флагом ДНР, двух пацанов, один из них был с АКСУ, и девочку. Было очень смешно. И одна женщина сказала: «Посмотрите, это же дети». Тогда впереди сидевший дедушка развернулся и сказал: «Вот вы посмотрите, что эти дети сделают с украинской армией». 

Второй момент — когда заехали в Краматорск, там был уже настоящий блокпост с вооруженными людьми, и люди стали спрашивать: «Кто это? Украинская армия или ополчение?». Им тут же в автобусе ответили: «Это наши». 

Бросалось в глаза, что люди сильно боялись украинских блокпостов под Донецком, где уже шли боевые действия — в районе аэропорта, между Горловкой и Донецком, в районе Славянска и Краматорска. Было очень напряженное время. Из этих городов бежало много людей. Пешком по обочинам, в машинах и автобусах они убегали от войны. Это было 20 июня 2014 года.

В ряды ополчения устроил «Мексиканец» 

— Как вступили в ряды защитников Донбасса? 

— В Донецке, на Красной площади в районе здания Минугля, я увидел первый патруль ополченцев — люди наполовину в гражданке, наполовину в военной форме. Подошел, представился: «Доброволец, из Франции». Меня задержали, привели в здание, допросили. Связались с легионером из Франции. Я с ним пообщался на французском. В итоге меня отправили в здание СБУ к коменданту города Донецка с позывным «Мексиканец». И «Мексиканец» устроил меня, собственно, в ряды ополчения ДНР. 

— Как вас там приняли? В какое подразделение попали? 

— В здании СБУ, где еще виднелись следы штурма, было много молодых людей по гражданке и без оружия. Тогда военизированных подразделений еще особо не было. Появлялись время от времени люди из «Востока», которые были более-менее снаряжены. 

В самом здании преобладали в основном те, кто участвовал в митингах, штурме административных зданий. Эти люди заняли этажи в здании СБУ. Моей задачей стало обучение их военному делу. Началось формирование взводов и рот. Компетентные люди для командования были, а мое дело было тренировать и образовывать подразделения. Фактически выступал в роли инструктора. 

— Какие знания и навыки способствовали этому? Какая подготовка у вас была? 

— За спиной были три года службы по контракту во французской армии. В момент моего отъезда на Украину я еще находился в ее рядах, у меня был еще контакт. 

— Какая воинская специальность была во Франции? 

— Я был командиром группы, что подразумевало руководство подразделением от четырех до восьми человек. Это разведывательная легкобронированная пехота. 

С автоматом против танка 

— Помните ли свой первый бой в составе ополчения в Донбассе? 
 
— Первый бой у нас был ровно через месяц после моего приезда — 20 июля 2014 года. 

После СБУ мы начали переводить людей на воинскую часть. Это была воинская часть МВД на выезде из Донецка, как ехать в Пески. Ополчение оборудовало блокпост метрах в 400 от Песок. Там же стояло и наше подразделение — Русская православная армия. Были и другие подразделения — «Беркут» и прочие, менее известные. Моя задача была той же — тренировать людей. Здесь уже появилось вооружение, взятое в этой воинской части. 

Бой начался с прорыва украинских танков через наш блокпост. Его оставили, потом пришлось отбивать. Первый наш бой — пешком с автоматами против танков и артиллерии.

Страшно было — в 6.00 утра противник начал обстрел и бросил на нас танки. Одна бронемашина сразу же подорвалась на мине, но два танка проскочили, все раскатали на нашем блокпосту и, получается, заехали в сам Донецк, встав на углу возле нашей базы. 

Первый раз, когда я столкнулся с противником, это было как раз перед танком, метрах в пятидесяти от него. Резко из-за угла на нас выехал танк, мы все легли. По нам вели огонь. У нас подбили одну БМП из «Востока». Потом украинский танк отъехал и был подбит. 

— Неприятное ощущение — быть под танковым огнем? 

— Неприятное. Получается, перед тобой стоит танк, а ты ничего сделать не можешь, только залечь. Остается только ждать и надеяться, что все пройдет.

— Потери были тогда? 

— Потери, конечно, были, но в основном от огня артиллерии. Стрелковых боев тогда было немного. В ходе этого боя огнем из танка было ранено трое наших бойцов. У одного было разорвано горло. Тогда три человека ему держали голову, чтобы она назад не упала. 

— Он остался жив?

— Его судьба мне неизвестна. В этот день были раненные в основном от осколков, были и пулевые ранения. «Двухсотых» не было. Основные потери понес «Восток»: после украинской атаки на блокпост он пошел на штурм Песок, но штурм захлебнулся. 

Если страшно — это хорошо

— «Есть упоение в бою», но в реальности война — кровавая работа. Трудно говорить об ощущениях, и все-таки, что вы испытывали в таких ситуациях? 

— С самого начала, как только начинается бой, лично мне очень страшно, прямо так, что ноги начинают дрожать и хочется упасть на землю. И, в принципе, это нормальный рефлекс. Это лучше, чем если кто-то замирает на месте, после чего собирает осколки и пули. Так лучше не делать. 

То, что страшно, — это хорошо. Значит, мы — нормальные люди. И нужно как-то с этим продолжать делать свою работу. Если есть подготовка, то надо просто выполнять свои задачи, когда бой уже начался. И уже о другом особо не думаешь. 

Моменты, когда смерть проходила недалеко, были. Например, когда нас на ровном месте накрывали артиллерией и «Градами». Были серьезные моменты в стрелковых боях в 2015 году на Марьинке, в Авдеевке — в 2016 году. Но там уже другой формат — окопная война, мы в наступление уже не ходим. Просто сидим, обороняемся, а украинская сторона безуспешно пытается наступать или имитировать наступление. 

— Что сложнее всего в окопной войне? 

— Страшнее всего уже не сам бой, а то, что кто-то может уснуть на посту, на позиции, подпустить противника, когда могут прийти и вырезать всех. 

— Были такие случаи? 

— Были, конечно, и не раз, в том числе из-за местного разгильдяйства. Это когда подводили те, кто раньше не держал в руках оружие, приходил «на поэзии», получал автомат… Но это не их вина, просто они были не подготовлены к боевым действиям. 

Самое страшное — когда ты не знаешь, кто находится перед тобой, сколько их. Ты не знаешь, что ночью могут взять позицию рядом с тобой, а потом прийти и к тебе. Неопределенность, недостаточность информации, отсутствие конкретных данных давят на психику. 

Спецназ Верховного суда ДНР работал лучше всех

— Вы поменяли несколько подразделений в Донбассе. Служба в каком из них оставила самое благоприятное впечатление в плане боевой слаженности и качества выполнения поставленных задач? 

— Вы не поверите, но в плане боевой подготовки и слаженности, скорее всего, лучше было в подразделении Верховного суда ДНР. Это военизированное подразделение участвовало в боях в основном вместе с батальоном «Восток». В нем я находился в Авдеевке.

Подразделение, во-первых, состояло из компетентных людей: из местных, которые воевали с самого начала, с 2014 года, имели боевой опыт, и из российских добровольцев, которые приезжали из серьезных подразделений. Были те, кто служил не так давно. Их подготовка актуальна, и они ее могут серьезно применять. 

Можно сказать, что у нас было более-менее профессиональное подразделение. Это в том числе определялось и потерями. Их оказалось меньше, чем у других подразделений на тех же самых местах. Но это в 2016 году. 

— Но в 2014-м все рвались вперед, на запад! 

— В 2014-м было все по-другому. Тогда витал революционный дух. Было много людей совершенно без опыта. Но, тем не менее, тогда все стремились если не к победе, то к тому, чтобы отстоять свою территорию. 

Получается, что в самом бою люди учились гораздо быстрее, чем на полигонах. Отсутствие подготовки тогда заменялось боевым духом. При этом слаженность была более-менее нормальной. 

Если Украина пойдет на штурм…

— На ваш взгляд, окопная война в Донбассе надолго? 

— Не думаю, что ситуация будет радикально меняться. Россия с 2014 года помогает Донбассу, она вложила в это много средств. Многие выдумывают какие-то секретные планы Кремля. Я не думаю, что они есть. Донбассу Россия помогала и помогает дипломатически, гуманитарно. Были советники. Ситуация стабилизирована. И можно сказать, что на этом Россия свою задачу выполнила. Документы ДНР и ЛНР признаются в РФ, по ним можно заезжать и работать в России. 

Донбасс сейчас находится в той же ситуации, что и Южная Осетия с Абхазией. Это непризнанные республики, но, тем не менее, они остаются под крылом России. 

— Что ждет Киев, если он сунется в Донбасс? И что сдерживает украинскую сторону на линии разграничения? 

— Прежде всего, страх перед большими потерями. Киев боится их. И если в начале боевых действий у них было много добровольцев из националистических групп, то едва ли будет столько сейчас, как и наемников из западных стран.

Если Украина пойдет на штурм, то будет много убитых и раненых, и будет много проблем именно с украинской публикой. Я не думаю, что Украина готова заново вкладывать столько ресурсов, рисковать и еще дальше терять свою популярность в мире. Она не такая уж и высокая.

«Скучаю по Украине…»

— Вы предостерегаете Киев. Но его политика не меняется — это полный отказ от диалога с Донбассом и объявление России агрессором… 

— Думаю, что стоит ждать изменений после выборов на Украине — если к власти придут другие люди… А как мы видели, там есть люди, которые могут менять свою позицию очень легко. Я думаю, даже надеюсь, что ситуация изменится к лучшему. 

Я сам по Украине скучаю, если честно. Был на Украине в самых разных местах, очень люблю эту страну. Я знаю, что сам народ на Украине адекватный и нормальные люди нас террористами никак не считают. Поэтому я только желаю, чтобы власть, которая сейчас есть, ушла и влияние националистов с Западной Украины сошло на нет. Это будет сделать очень просто — нужно вернуть в тюрьмы тех, кого они оттуда выпустили для выполнения грязной работы.