Как в США аборты победили преступность В России этот феномен не сработал

В 1980-е годы в американских крупных городах преступность зашкаливала все мыслимые пределы — страна по этому показателю уверенно была в первой мировой тройке «антирейтинга». И вдруг в конце 1990-х преступность резко пошла на спад, причём вклад правоохранительных органов в это явление был минимален. К примеру, в Нью-Йорке уровень убийств упал с 30,7 на 100 тысяч человек в 1990 году до 8,4 в 2000 году. В чём же была причина таких изменений? И какие уроки из этого могла бы извлечь Россия, где классическими репрессивными методами огромную преступность победить не удаётся?

Однажды в Америке

Американские исследователи Стивен Левитт и Стивен Дабнер в своей книге «Фрикономика» описывают, что же произошло в эти годы с американским обществом, сумевшим резко снизить криминализацию внутри себя.

Исследователи подчёркивают, что пик преступности, особенно тяжких её проявлений, в США пришёлся на 1989 год. «Когда в начале 1990-х уровень преступности начал снижаться, это произошло так быстро и внезапно, что удивило практически всех», — пишут они. Криминалисты, чиновники и СМИ наперебой стали предлагать свои версии причин: новые стратегии полиции, увеличение роли тюрем, более суровые законы о контроле оружия, и т. п. Несостоятелен оказался и тезис прошлых лет о влиянии уровня безработицы на преступность. В предыдущие годы учёные вывели «формулу», что снижение уровня безработицы на 1% на столько же уменьшает и преступность. Однако, в начале 1990-х безработица снизилась на 2%, а число преступлений упало на 40%.

Была пересмотрена и другая «формула», бытовавшая среди криминалистов 1970-х — смертная казнь 1 преступника предотвращает 7 потенциальных убийств. Но в 1991 году в США были приговорены к казни 14 человек и, согласно данной формуле, это предотвратило около 100 убийств. Но 100 убийств в том же году составили всего 4% от реального снижения этого показателя (т.е. число данного преступления в тот год упало на 2500).

Не сыграл свою положительную роль и фактор увеличения численности полицейских — в 1991 году их стало на 14% больше. Но тщательный анализ показал, что это внесло лишь 10-процентный вклад в снижение преступности.

Левитт и Дабнер начинают своё объяснение феномена издалека — с запрета абортов в Румынии при Чаушеску, а также с ограничения этой процедуры ещё в ряде стран Восточной Европы и в Скандинавии в 1960−70-е годы. Выяснилось, что когда женщине отказывали в праве на аборт, мать ещё до его рождения начинала ненавидеть своего ребёнка. Если он был нежелательным, то имел гораздо больше шансов стать преступником.

В США до конца 1960-х дело обстояло ровно также: аборты были запрещены повсеместно. Лишь в 1970 году они стали легальными, но только в 5 штатах: в Нью-Йорке, Калифорнии, Вашингтоне, на Аляске и Гавайях. А в 1973 году эта операция была разрешена во всех штатах. До этой даты аборт могли себе позволить лишь девушки из богатых семей, уехав на операцию в Канаду или Мексику. С 1973 года право на него получили и бедняки, с «безрадостными перспективами». «Какое же будущее ожидало ребёнка такой женщины? Для детей, которые не родились в связи с разрешением абортов, вероятность жизни в нищете составляла бы выше 50%. Вероятность же вырасти в неполной семье составляла бы для них более 60%. Эти два фактора — бедное детство и жизнь с одним родителем — и являются главными причинами возможного криминального будущего», — пишут Левитт и Дабнер.

Легализация абортов в США имела множество самых разных последствий. «Например, резко сократилось количество детоубийств. Сократилось число вынужденных браков и количество детей, отдаваемых в детские дома (что привело к буму на усыновление детей из других стран). Однако самый значительный эффект легализации абортов, который обнаружил себя лишь по прошествии многих лет, заключался в её влиянии на преступность. В начале 1990-х первое поколение детей, родившихся после 1970−1973 годов, достигло подросткового возраста», — объясняют исследователи.

Левитт и Дабнер парируют аргументы ряда учёных, сомневающихся в наличии прямой связи между разрешениями на аборты и уровнем преступности. Они привели следующую статистику. Как уже было указано выше, разрешение на аборты появилось в 5 американских штатах на 3 года раньше, чем в целом по стране. Левитт и Дабнер посмотрели статистику по этим пяти штатам и остальным США. «И что же мы видим? Уровень преступности начал снижаться в них раньше, чем в других 45 штатах. Между 1988-м и 1994 годами в этих 5 штатах, первыми легализовавшими аборты, количество тяжких преступлений, по сравнению с другими штатами, упало на 13%. Между 1994-м и 1997 годами количество убийств в них упало на 23%», — пишут они.

Кроме того, Левитт и Дабнер указывают, что «начиная с 1985 года, в штатах с высоким процентом абортов, по сравнению со штатами, где процент абортов невелик, преступность снизилась на 30%». Учёные ссылаются и на результаты исследований в Австралии и Канаде, которые также установили похожую связь между легализацией абортов и преступностью.

России не походит американский урок

СССР и России американский опыт своеобразной борьбы с преступностью, увы, скорее всего, не поможет.

Начнём с того, что аборты в стране были разрешены гораздо раньше, чем в США — практически сразу после смерти Сталина, в 1954 году. Более того, в 1936—1954 годах, в отличие от Америки, запрет абортов в СССР не привёл к всплеску рождаемости. По оценке демографов Авдеева и Троицкой, в 1940 году было произведено около 500 тысяч подпольных абортов, а число детоубийств в этом же году выросло в 2,5 раза по сравнению с 1936 годом (в Ленинграде в 1940-м году вообще был зафиксирован рост в 4 раза).

В 1960−80-е годы СССР был одним из мировых лидеров по числу абортов. Пиковые показатели пришлись на 1968 год, когда их было совершено около 5,5 млн. В последующие годы их число пошло на спад, достигнув чуть более 2,1 млн в 2004 году. Но это в абсолютных показателях.

Относительные величины показывают, что соотношение абортов к рождению детей в нынешней России по-прежнему очень велико: 2008 году оно было 42,4%, в 2009 году — 40,2%(т.е. примерно сохранилось на уровне 1970-х годов).

Согласно теории Левитта и Дабнера, в СССР самый низкий уровень преступности должен был бы наблюдаться в пиковом году по числу абортов плюс 17−23 года. Если прибавить эти цифры к 1968 году, то мы получим теоретическое снижение преступности в России в 1985—1991 годах.

Однако статистика по преступности в СССР/России доказывает обратное. Минимальный её уровень во всей истории страны достигал в 1961—1970 годах — 415 преступлений на 100 тысяч человек (для сравнения: в 1911—1913 годах он был 1719 преступлений, или более, чем в 4 раза выше; это, к слову, о «прекрасных» царских временах, которые ныне модно ставить в пример). Получается, минимальный уровень преступности дали люди, родившиеся как раз в пик запрета абортов при Сталине (т.е. в 1940-е — в начале 1950-х годов). И далее, при дальнейшей либерализации отношений в детородной сфере (кроме роста абортов это ещё и резкое увеличение пользование контрацептивами) уровень преступности в СССР/России только рос — 583 случая на 100 тысяч населения в 1971—1980 годах, 1099 — в 1981−90 годах, 1802 — в 1991—2000 годы, 2110 — в 2009 году.

Итак, теория Левитта и Дабнера в СССР/России не сработала. А что тогда работает? Нетрудно заметить, что самый низкий уровень преступности в России наблюдался в поздние хрущёвские и ранние брежневские годы. Именно в это время достигла пика хрущёвская реформа правоохранительной системы. «Свободная пресса» уже писала, в чём заключалась её особенность — в значительной, невиданной и сегодня, гуманизации МВД.

Напомним, что тогда главная идея хрущевской реформы МВД включала в себя 2 основных пункта: возвращение ленинских принципов законности и вовлеченность общественности в охрану правопорядка. Все остальное — гуманизация наказаний, народные дружины, вычищение сталинских карателей из органов — было уже следствием этих двух принципов.

Главным сигналом для народа тогда стало назначение министром внутренних дел Николая Дудорова — всю жизнь трудившегося строителем и не имевшего к органам никакого отношения. А 1956 году начался так называемый «хрущевский призыв» — пополнение МВД гражданскими кадрами. Десятки тысяч молодых ребят — комсомольских активистов, вчерашних рабочих, вплоть до выпускников Литинститута — заменяли сталинских «дуболомов», для которых главным критерием была не законность, а «царица доказательств» — признание обвиняемого, добываемого часто через пытки. В общей сложности за 8 лет в органы их пришло около 100 тысяч человек. А в октябре 1956 года милиция получила двойное подчинение — в том числе местным советам (органы МВД были реорганизованы в отделы внутренних дел исполкомов Советов). В январе 1957 года при Советах были образованы комиссии по социалистической законности и охране общественного порядка — легитимный надзорный орган за действиями милиции. Даже в нынешние времена, называемые властью «либеральными», о таком контроле общества за МВД приходится только мечтать.

Рождаемость перемещается в бедные слои россиян

Ещё одна возможная причина, почему в России не работает теория Левитта и Дабнера — особенности распределения деторождений среди различных социальных групп. В последние десятилетия (начиная с конца 1960-х годов) наивысшая рождаемость наблюдается в самых бедных слоях россиян. И интересно, что материальная стимуляция повышения деторождения, начатая в СССР в 1970−80-е годы (увеличение декретного отпуска, внеочередное предоставление квартир, и т. д.) нашло отклик именно в маргинальных слоях нашего общества.

Первым на это обратил внимание сотрудник Института социологии РАН Владимир Мукомель. Он писал: «И зарубежный, и советский опыт демонстрирует: попытки материально стимулировать рождаемость вызывают отклик либо у маргинальных групп населения, либо у представителей этнических групп, склонных к многодетности». Как мера стимулирования рождаемости социальная помощь абсолютно бесполезна, продолжал он. Более того, она может принести даже вред, т.к. рождаемость реально стимулируется у наиболее маргинальной части населения (например алкоголиков), для которой деньги важнее будущего детей. Во Франции такое стимулирование привело к буму рождаемости у арабов (причем только у неадаптированной и недееспособной части арабского населения).

В исследовании демографов Рощиной и Черкасовой уже в цифрах было показано, что деторождение в России сейчас переносится в самые бедные слои. «Среди рождений в высокодоходных семьях — две трети приходится на первенцев, и еще 30% — на вторые рождения, тогда как вероятность рождения третьего или четвертого ребенка практически сходит на нет. В то же время в низкодоходных семьях доля первых детей составляла почти 38%, вторых — почти 46%, третьих — 12,5%, четвертых и более — 4%. Таким образом, многодетные семьи почти целиком сосредоточены в низкодоходной группе. Этот факт подтверждает гипотезу сторонников экономического подхода к рождаемости о том, что высокий уровень дохода обусловливает не большее, а меньшее количество рожденных детей в семье», — отмечали они.

Более того, исследователями был замечен ещё один парадокс: в малообеспеченных семьях (и, как правило, с низким уровнем образования родителей), чем меньше доходы (мужа и других родственников), тем меньше супруги задумываются о том, на что они будут растить очередного рожденного ребенка.

Впрочем, это всё наши догадки по поводу причин понижающих и повышающих уровень преступности в России — динамике абортов, гуманизации милиции, повышенной рождаемости в семьях бедняков и маргиналов. Исследований, подобных тем, что сделали американцы Левитт и Дабнер, в нашей стране никто не выполнял. Во всяком стройной теории на этот счёт в России как не было, так и нет.