Владимир Войнович: «Россия — это лагерь с расконвоированными заключенными»

Незадолго до своего последнего визита в Израиль, 24 мая 2018 года, Владимир Войнович в интервью израильскому каналу ИТОН-ТВ, рассказал, какой ему видится современная Россия и том пути, который выбран для нее нынешними властями.

Вот некоторые фрагменты того интервью, которое Владимир Войнович дал израильскому журналисту Александру Вальдману:

— Цитата из вашей книги «Автопортрет: роман моей жизни»: Гордиться своими предками так же глупо, как и своей национальностью. Но знать свою родословную, если есть такая возможность, по крайней мере интересно». Не могу не задать «еврейский вопрос»: ведь евреи, в большинстве своем, гордятся и своими предками, и своей национальностью. Неужели евреи глупы?

— Евреи не глупы. Но если человек говорит, что гордится тем, что он русский, или он еврей, или кто-нибудь еще — меня это, честно говоря, коробит. Человек должен гордиться своими собственными достижениями. А гордиться предками… Ну, не вы же это сделали, а предки! Вот им и надо было гордиться. Почему какой-нибудь еврейский сапожник должен гордиться достижениями Эйнштейна? С другой стороны, он и сам может быть замечательным сапожником, и иметь причины для гордости, если его ботинки раскупаются лучше, чем его соседа.

— Вот еще одна цитата, из вашего интервью недавнего на «Эхо Москвы»: «Для того, чтобы государство процветало, оно должно уважать людей, а люди должны уважать его. Если нет этого взаимного уважения, то они уклоняются от многих вещей. Например, в государстве Израиль молодому человеку и молодой девушке стыдно не идти в армию, там почти нет уклонистов. А у нас уклоняются, потому что каждый молодой человек знает, что это государство — не моё, я ничего ему не должен, и так далее». Владимир Николаевич, а может быть, вы все таки идеализируете нашу страну?

— Ну, может быть, в какой-то степени идеализирую, потому что я в ней не живу, знаю понаслышке. И я даже знаю некоторых людей, которые в Израиль приехали, а потом, чтобы не идти в армию израильскую, уехали оттуда. Я даже знаю такие случаи. Но все-таки это не столь массово, как в России. Когда нападает ХАМАС или кто-то еще, многие молодые люди очень мотивированы идти и защищать свою страну. А когда страна сама нападает на Афганистан, на Украину, на Сирию, на кого угодно, то — ну, не знаю… Если бы мои дети жили в Израиле, я бы поощрял их, и сам бы, будучи молодым человеком, охотно пошел защищать страну. Если бы я чувствовал, что это моя страна. И то же самое с Россией. Когда была так называемая Великая Отечественная война, очень многие люди пошли на нее и сложили головы. А когда война ведется в интересах каких-то людей, которых человек, идущий в армию, не понимает — тогда естественно, что люди стараются уклониться.

Конечно, молодой человек, которого призывали на афганскую войну, вряд ли чувствовал эту войну своей. И охотно уклонялся от нее… Другое дело, когда уклоняются по идеологическим или религиозным соображениям. В России тоже есть, ну допустим, баптисты, которые отказываются брать в руки оружие. Я помню, были такие и во время моей службы в армии — они отказались служить и получили большие тюремные сроки. Это было не во время войны, они не из трусости так поступили, а именно по идейным соображениям. Поэтому, хотя мне ваши ортодоксы не нравятся, я их не осуждаю за то, что они не идут в армию в соответствии с их убеждениями.

Некоторые сравнивают то, что происходит в России, с 1937 годом. В России много того, что напоминает о нем. Но прямой аналогии все-таки нет. В России все еще существует какая-то — ну, относительная, конечно, урезанная — но свобода слова. Она в какой-то степени есть, люди говорят на «Эхо Москвы», на телеканале «Дождь», пишут в «Новую Газету», в интернете. Сейчас ужесточаются какие-то законы, людей сажают за публикации и перепечатки, но все таки есть какое-то слабое, очень слабое общественное движение, общественное мнение. Оно будет усиливаться, оно будет расти.

Россия сделала какой-то шаг в сторону демократии, а потом отошла сильно-сильно назад, но все-таки что-то осталось. Она сделает обязательно следующий шаг, когда изменятся для этого политические обстоятельства.

— Цитата из вашего интервью телеканалу «Дождь»: «Наше общество уже дошло до того, что само по себе представляет антиутопию. По степени идиотизма оно превзошло все фантазии человека. Ни Щедрин, ни Гоголь не справились бы с таким образом, как Поклонская». Скажите, а с образом долгожителя российской политики Жириновского они бы справились?

— Жириновский конечно, анекдотичен, но Поклонская по анекдотичности превзошла его. В России для Салтыкова-Шедрина есть более интересные фигуры: Милонов, Яровая, и в целом Государственная Дума, которая принимает совершенно идиотские законы. Например, они в процессе проведения закона о том, чтобы наказывать уголовно людей, которые способствуют введению американских санкций против России. Как будто они не понимают, что тогда прежде надо наказать тех, кто решал вопрос Крыма, Донбасса. Ведь санкции в ответ на это вводятся? Тогда этих людей надо подвергнуть уголовному преследованию. Этот закон, в данном контексте, просто идиотский — тем не менее, его принимают… Еще все время борются с интернетом, который они побороть никогда не смогут — Советский Союз даже глушилками не смог чужие голоса побороть. И так далее.

— Тогда еще одна цитата из вашего интервью: вы сказали — «Хрущевская оттепель не была принципиальной, потому что государственный строй каким был, таким и оставался. тогда кстати вообще никакой критики не было, мы ее не слышали, но все-таки было больше свободы». Какой свободы тогда было больше?

— Вы знаете, если, скажем, по территории лагеря надо ходить только строем, а потом разрешают вразнобой — то уже свободы становится больше . Если бы не хрущевская оттепель, я, например, не стал бы писать. Известно про «кухонное общение» — при Сталине оно было невозможно, при Сталине за анекдот давали десять лет, а иногда и построже… Даже нынешний строй тоже остается в значительной степени советским, свободы теперь гораздо больше, чем при Хрущеве, но ее тоже недостаточно. У нас, например, средства массовой информации несвободны в целом. У нас суды несвободны, судьи, особенно по политически значимым делам, не самостоятельны в своих решениях, и так далее. Свободы недостаточно и сейчас — но сдвиг есть, поэтому будем ждать, что будет дальше.

— Вот один из комментариев в интернете на ваш сатирический роман «Малиновый пеликан», который своеобразно перекликается с «Москвой-2042»: «Совершенно ненавидящий свой народ и свою родину писатель всем в своей книге дал кликухи, все «Иван Иванычи», с каким пренебрежением он относится ко всему русскому, и про Крым не забыл. Короче, это — не наш писатель». Далее — «пятая колонна», «ненависть ко всему русскому, советскому, российскому»… Но есть и такие: «Пророк «Москвы-2042″ не утратил своего дара, неутомимо и последовательно клеймя очередного Перлигоса (первое лицо государства)». И еще один комментарий: «Этот роман — серьезное предупреждение обнаглевшим властям и покорному обществу, призыв очнуться и одуматься, если уже не поздно».

Владимир Николаевич, каковы шансы на то, что очнутся?

— Давление бывает самое разное. Сейчас даже власти в России, я смотрю, иногда уступают общественному давлению. Вроде бы собираются освободить — просто не освобождают, пока он в больнице — Малобродского, который содержался в чудовищных условиях. Давление общества как-то сказывается, давление извне, все эти санкции. Постепенно они воздействуют, и в конце концов в России будет сделан еще какой-то шаг в сторону демократии и свободы. Я только не знаю, какими будут последствия этого шага, потому что он в любом случае опасен. Ведь когда происходят значительные изменения внутри страны, то всякие экстремистские силы приходят в движение. Когда перемены неизбежно начнутся, это будет период и надежд, и опасностей.

— Цитата из вашего интервью: «Ко времени прихода Путина к высшей власти Россия стояла на распутье. Она сделала первые шаги к свободе и демократии при Горбачеве и Ельцине. Теперь перед ней был выбор из трех вариантов: двигаться дальше, топтаться на месте или откатиться назад… До тридцатых годов еще не добрались, но к семидесятым приблизились». Если продолжить эту вашу логическую цепочку, так что же — оттепель близка?

— Это зависит от многих вещей, от продолжительности жизни некоторых персонажей, понимаете. «Оттепель» бывает при смене руководства, тогда общество спохватывается. Это, опять таки, тема для Салтыкова-Щедрина. Этот человек, который там писал, будто я ненавижу России — он примерно то же мог бы сказать и Салтыкову-Щедрину, и Гоголю, эти люди думают, что Россию любят только те, кто восхваляют все, что в ней происходит.

— В интервью «Голосу Америки» вы сказали: «То, что происходит с Россией, можно образно описать так: наша страна — это лагерь с заключенными».

— Я когда был маленький, то работал какое-то время в совхозе НКВД, вместе с расконвоированным заключенным. Там их было много: они ночевали в бараке, а утром выходили на работу без конвоя. Мне было 12 лет, я ехал на лошади, а он шел сзади с плугом. Так вот, я себя чувствую расконвоированным заключённым.

Приехал в Израиль, несмотря ни на что

Роман Войновича «Москва 2042» называют пророческим: он смог предсказать будущее России. Писатель надеялся, что когда-нибудь его книгу экранизируют. Но не успел стать тому свидетелем.

Фамилию его, что немногие знают, произносить стоит с ударением на первый слог — Войнович. Из-за сербских корней. Но он не уделял этому внимания, говорил: «Хоть горшком пусть называют, лишь бы в печь не ставили».

В Израиле он был частым гостем, но более всего запомнится, конечно, последний визит — творческая встреча с читателями в рамках проекта «Линия жизни».

— Мы встретились в иерусалимской синематеке, в декабре 2017 года, когда Войнович приехал на вечер, посвященный столетию со дня рождения Юрия Любимова. Он с радостью принял приглашение выступить перед израильской публикой в феврале. Но потом перенес: в феврале не смог, поскольку уехал в Америку, — рассказала Фаина Новоходская. — Мы переиграли на март-апрель. Билеты на встречи в Тель-Авиве, Иерусалиме и в Хайфе продавались «на ура», как вдруг недели за три до его приезда он снова отказался…

Оказалось, что у него в Черногории внезапно умер сын, а после этого он должен был вернуться в Мюнхен, где его дочери делали операцию. Она прошла успешно, но сам он после той операции, буквально через день, свалился с сердечным приступом. Его отправляют в больницу, ставят там стенд, а на реабилитацию Владимир Николаевич едет в Москву — и пишет мне, мол, Фаина, я очень извиняюсь, понимаю, что Вас подведу, но, наверное, приехать не смогу, потому что очень себя плохо чувствую и очень слаб после всех этих процедур.

Конечно, меня это выбило из колеи: люди ждали Войновича. Наутро написала ему бодрое письмо: дескать, все это пройдет, у меня тоже была подобная история, и у меня стоит стенд — но ничего, справляюсь, так может, попробуем сохранить хотя бы выступление в Тель-Авиве? На что он ответил: давайте попробуем. Может быть, действительно, мне станет получше, и я приеду? На мое счастье, в центре искусств Сюзан Далаль оказалось свободное число – 24 мая. Я эту дату, наверное, надолго запомню.

Мы весь месяц переписывались, интенсивно, обсуждая каждую деталь. Представьте, каково это — человеку в восемьдесят пять лет, после сложных медицинских процедур, приехать на выступление?

А когда сегодня, 28 июля, пришло известие о его смерти, я вдруг подумала, что мы ведь с ним в Израиле толком-то и переговорить не успели… Я так хотела бы его спросить о многом – об Ахмадуллиной, о Евтушенко, о той жизни… Он же прилетел 22 мая, за два дня до выступления, так что, в принципе, было время! А о чем не жалею — это о том, что успели его отвезти в гости к Эдуарду Кузнецову. Они большие друзья, я счастлива, что дала им возможность повидаться.

Пока Войнович шел на сцену, к своему стулу, зал стоя встречал его овациями. Он читал свои стихи — по памяти, рассказывал о себе, читал отрывки из своих книг, а потом, в фойе, подписывал их покупателям. Очередь выстроилась через весь зал, он закончил подписывать книги, когда на часах было уже полпервого ночи — у каждого спрашивал, как его зовут, и каждому писал именное посвящение.

После мы пошли с ним вдвоем в ресторан, сели, выпили по рюмке водки. Говорили о чем-то несущественном, кто же знал, что это – наша последняя встреча? На следующий день я проводила его в аэропорт… Продолжали переписываться и дальше, пока переписка не оборвалась.

Это был необычайно теплый человек. Разумный, внимательный, живой, мыслящий, правильно анализирующий ситуацию, без звездности, без снобизма, характерного для многих «звезд». Может быть, потому, что он был человеком другого поколения, из другого мира?

«На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы»

Цитата из книги Войновича: «Портрет на фоне мифа»: «А что до истины — то ей никто не владеет. Но человек, уверенный, что овладел истинной, находится дальше от нее, чем тот, кто в себе сомневается».

Владимир Войнович был человеком сомневающимся, и оставил после себя многотомник сомнений, которые будут перечитываться и переосмысливаться еще многократно. Например, о Путине и его бесконечном правлении он высказался так: «Когда власть какого-то человека удлиняется до бесконечности — это никогда ни к чему хорошему не приводит. Просто никогда. История не знает, я думаю, таких случаев. Руководитель государства, который пренебрегает мнением меньшинства — а меньшинство, я скажу это определенно, меньшинство обычно бывает гораздо умнее большинства. Это совершенно точно. И когда меньшинство предлагает какие-то идеи или возражает против чего-то, к нему надо прислушиваться».

Похороны писателя Владимира Войновича состоятся 30 июля 2018 года на Троекуровском кладбище, прощание состоится в тот же день в Центральном доме литераторов в 11:00.

Марк Котлярский