Презумпция гомосексуальности

ИЛИ ЗАЧЕМ ЯЗЫКУ КАТЕГОРИЯ РОДА?

Вы не найдёте в литературе ответа на этот вопрос, хотя наверняка не я первый им задаюсь. Для чего в языке нужна категория рода, то есть: различение вещного и понятийного мира на мужское, женское и нечто среднее?  Нужно совершить мысленное путешествие к истокам языка, чтобы постичь необходимость этого архаичного миросозерцания. 

И в самом деле, есть языки, успешно обходящиеся без категории рода: в английском отсутствуют родовые противопоставления в именах и глаголах.  Род там превратился в скрытую категорию, обнаруживаемую только через местоимения he, she, it – (он, она, оно). Английский язык, казалось бы, от этого только выиграл. Все знают, как часто путается иностранец в родах русского языка – в английском этой проблемы нет… Ага! Вот тут можно сделать вывод, что головоломная сложность русского языка для иностранца – это для рпусского способ сразу вычислить чужого. Если человек путается в родах, значит он не совсем русский, значит иностранец. Кроме английского ещё многие языки не имеют рода: например, финно-угорские, тюркские, монгольские. «Род считается пережиточной, «палеонтологической» категорией, уходящей корнями в особенности древнего мифологического мышления, и поэтому представляет интерес для этнолингвистики» (Лингвистический словарь). 

Итак, наличие рода в языке – это благо или обуза? Для чего-то же наши древние индоевропейские предки заложили в язык эту «ненужность»! Здесь приходит на ум аналогия с некоторыми «лишними» органами в теле человека: «Не так давно аппендикс считался бесполезным и даже вредным органом. Дети, которым в раннем возрасте необоснованно удалили отросток слепой кишки, отставали от сверстников как в физическом, так и в умственном развитии, люди со "случайно" удаленными аппендиксами чаще других страдают от множества заболеваний. Людям с удаленным аппендиксом труднее восстанавливать микрофлору кишечника после заражения какой-либо инфекцией» (Википедия). 

Языки, в которых отсутствует категория рода,  особо не страдают от этого недостатка, пока один из них, как это стало с английским, не начинает претендовать на статус языка международного общения. Этот новоевропейский язык свысока посматривает на языки более древние, как «более прогрессивный» язык на «устаревшие».  Тысячу лет (столько примерно существует английский) всё было нормально, но…  Отсутствие чёткого и многократного разделения   мира на мужское и женское со временем, очевидно, переходит в генетическую память этноса. Как следствие, индивид, принадлежащий к данному этносу, перестаёт различать мужское и женское в поло-ролевом поведении. А это уже чревато серьёзными проблемами для выживания этноса. 

Наш организм – это животное, и как всякое другое животное, оно понимает только дрессуру. Когда в языке с избыточностью (в русском – не только в существительных и прилагательных, но и в глаголах) осуществляется разделение: «женское!» «мужское!», то происходит автоматизация поло-ролевых реакций и на уровне поведения. Это подобно тому, как новобранцам в старые времена, не умевшим отличить правое от левого, привязывали к правой ноге пучок соломы, а к левой – сена, и командовали: «сено!» «солома!». Как выяснилось, язык с хорошо функционирующей родовой системой оказывается менее подвержен такой порче, как гомосексуализм. Русские с омерзением отзываются о педерастах, а в странах, где говорят по-английски, их считают «бедненькими» и всячески жалеют.

Как следствие, так или иначе вовлечёнными   грех содомии в этих странах оказывается подавляющее большинство населения, хотя там по традиции продолжают называть геев и лесбиянок «сексуальными меньшинствами». 

Итак, наличие категории рода является одной из защитных систем, предохраняющих этнос от порчи гомосексуализма. Разумеется, я далёк от утверждения, что наличие категории рода в языке на все сто предохраняет этнос от этого порока. В древнегреческом и в латыни с родами всё было в порядке, но где теперь они?  Педерастия там расцвела пышным цветом! Но отсутствие разграничения мира на мужское и женское, несомненно, является сопутствующим фактором, способствующим этой порче на уровне мышления, а наличие повышает сопротивляемость этноса  данному опаснейшему социальному недугу.  Наши древние предки, вероятно, сделали такое эмпирическое наблюдение и позаботились, чтобы мы, их потомки на уровне языковой системы противились смешиванию мужского с женским на уровне мышления, а значит и поведения.   И действительно, нет другого такого языка, кроме русского, в котором не культивировалось бы брезгливое отношение к половому извращению. Нас считают «гомофобами» только потому, что мы на порядок (если не на три) древнее остальных народов, в том числе и «новоиспечённых», однако претендующих на владение миром и подобных той сине-зелёной водоросли, от которой нет жизни другим обитателям морей и океанов. Да, мы «гомофобы» по причине нашего этно-лингвистического устройства. Переделать нас нельзя, можно только уничтожить. Вот эти-то планы и вынашивает англо-саксонское языковое сообщество, инстинктивно чувствуя в русских своего главного врага. 

Скорее всего, от английского языка придётся вообще отказываться не только как языка международного общения, но вообще как от языка, в котором пышным цветом расцвела апология гомосексуализма. Возьмите сонеты Шекспира – больше половины из них посвящено мужчинам-извращенцам, хотя отсутствие рода в английском позволяет в некоторых случаях сомневаться, мужчине или женщине посвящено послание? Вот на этом и играет Вилли-Копьетряс (так переводится фамилия «Шекспир»). А возьмите Даниэля Дефо с его меланхоличным романом о Робинзоне и его друге Пятнице…  На английском написано слишком много мерзости, чтобы человечество добровольно согласилось принять его как язык международного общения, хотя он и был навязан большинству народов в этом качестве. Итак, отсутствие родов а английском языке стало тем благоприятствующим фактором, который стал роковым для всего этноса. У русских по отношению к англоговорящему выработалась в ХХ столетии презумпция гомосексуальности. То есть: говоришь по-английски? А не балуешься ли ты под хвостик, дружок?