РПЦ и реституция

Прежде чем подводить итоги семи лет действия Закона «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения»(327-ФЗ от 30 ноября 2010 года), придется сказать несколько слов про историю его подготовки и принятия. В 2000-е годы шли бурные дискуссии, в которых фигурировало слово «реституция». И до сих пор в просторечии 327-ФЗ часто называют «Законом о реституции».

На самом же деле Закон к реституции отношения не имеет. По определению, реституция – возврат государством имущества, несправедливо отобранного у собственника. Первоначально поборники восстановления исторической справедливости говорили именно о реституции: «Давайте вернем Церкви то, что было у нее незаконно отобрано». Имелись в виду действия большевиков в первые послереволюционные годы. Вскоре выяснилось, что большевики тут ни при чем ­– государство наложило руку на церковное имущество на два века раньше.

Петр I издал ряд декретов, первым из которых был указ об упразднении патриаршества (1703), а закончилась ликвидация церковной самостоятельности учреждением Синода (1721). В итоге церковное имущество отошло к государству, стало казенной собственностью. При этом нужно понимать, что главным богатством Церкви в начале XVIII века были земли с крепостными. Возникает вопрос: мы проводим реституцию (восстанавливаем имущественные права) на какой год? И второе: даже если мы найдем приемлемую дату, на которую будем возвращать бывшим владельцам их собственность, то почему только Церкви? Тогда придется возвращать заводы наследникам фабрикантов, усадьбы - потомкам дворянских родов и т.д. В общем, от этой затеи пришлось отказаться по причине ее полной абсурдности.

В результате был принят другой по смыслу закон, где речь идет не о возврате, а о добровольной передаче имущества религиозного назначения. Мол, есть некоторые объекты, которые нужно отдать, и дело не в том, кто раньше был их собственником, дело исключительно в их первоначальном назначении. Приняв это решение, Церкви начали в большом количестве передавать то, что ей никогда не принадлежало.

Тем временем, с 2000 по 2010 год (от послания Архиерейского собора и до принятия 327-ФЗ), Церковь заявила претензии на 443 монастыря, 12665 приходов и около 2 млн га земли. По оценкам экспертов, если Русская православная церковь сумеет добиться передачи всей собственности, права на которые она заявляет, то она получит имущество, которое сопоставимо по размерам с активами Газпрома, РАО ЕС России, РАО РЖД.

В сфере культуры первыми под ударом оказались музеи-заповедники. Тут есть важное обстоятельство, на которое законотворцы не пожелали обратить внимания. Обычный музей можно переселить из одного здания в другое. Это тяжело, болезненно, зачастую не нужно. Но возможно. А историко-архитектурный музей-заповедник нельзя выселить из заповедного комплекса. В этот момент он прекратит свое существование как архитектурный заповедник.

И речь идет не только о храмах. В Законе написано, что передаче подлежат также «помещения, здания, строения, сооружения, включая объекты культурного наследия», построенные «для осуществления и (или) обеспечения таких видов деятельности религиозных организаций, как … обучение религии, профессиональное религиозное образование, монашеская жизнедеятельность, религиозное почитание (паломничество), в том числе здания для временного проживания паломников ...» (п. 1 ст. 2). Для этих целей любая недвижимость годится. Потому что не бывает недвижимости, которая не могла бы «обеспечивать»...

Однако в Законе есть важная оговорка: когда речь идет о выселении из здания организаций культуры (в том числе музеев), то тот, кто выселяет – а это всегда власть: муниципальная, региональная или федеральная, – должен предварительно предоставить организации культуры равноценное помещение.

А теперь представим себе, о каких масштабах идет речь. РПЦ может претендовать на 30 % музейных зданий. Специалистам изначально было понятно, что у государства не хватит денег, чтобы за шесть лет (срок, предписанный 327-ФЗ) построить новые музейные здания, филармонии, здания для архивов и библиотек и т.д. Постепенно это начинают осознавать и власти.

За прошедшие семь лет передано далеко не все, на что были заявлены претензии. При этом стало очевидно, что события могут развиваться по трем сценариям.

Сценарий 1

Местный архиерей занимает абсолютно непримиримую позицию «Отдать немедленно!», а власти незамедлительно исполняют это требование.

К чему в таких случаях приводит спешка? Часто передают, не думая о том, как потом сохранять, – и в итоге прямо на глазах начинают гибнуть памятники истории и культуры.

Так, например, с большой поспешностью был передан Русской православной церкви Ипатьевский монастырь в Костроме (откуда выселили Костромской государственный историко-архитектурный музей-заповедник). Часть этого комплекса – так называемый Новый двор – Церковь стала использовать для очень благородного дела: они устроили там что-то вроде общежития для подростков с девиантным поведением. А прямо в центре этого двора стояла деревянная церковь с погоста Спас-Вёжи – уникальный памятник начала XVIII века, который музей еще не успел оттуда вывезти.

Подростки бегали курить на паперть церкви, бросили окурок – и храм сгорел.

Аналогичная участь постигла церковь Богоявления из села Семеновское (1674). До передачи РПЦ она входила в состав музея-заповедника «Новый Иерусалим», а став собственностью РПЦ, сгорела в результате замыкания электропроводки. Оставшиеся за музеем деревянные постройки (мельница, крестьянские избы и др.) целы по сей день и доступны для осмотра.

Важно отметить, что ни в первом, ни во втором пожаре не было чьего-то злого умысла. Каждый случай в отдельности можно счесть трагической случайностью. Но есть красноречивая статистика, которая заставляет видеть в произошедшем закономерность: обращение с памятниками деревянного зодчества требует особых навыков, которыми РПЦ не обладает.

Теперь поговорим о ситуациях, когда гибель памятника предрешена. Так происходит, когда Церковь получает в распоряжение храмы с фресковыми росписями. В них немедленно начинают жечь свечи, говоря: «Тут несколько столетий свечи жгли – и ничего страшного не произошло». Увы, это величайшее заблуждение. Раньше свечи были восковыми, а восковая копоть – поверхностная, она покрывает фреску как пленка, роспись темнеет, но если копоть смыть – а реставраторы это делать умеют, – роспись открывается в первозданном виде. Современные церковные свечи, хотя и имеют восковую добавку как символический компонент, в основном состоят из продуктов нефтепереработки – стеарина и парафина. Стеариновая копоть, в отличие от восковой, обладает проникающим свойством – она, как кислота, разъедает красочный слой, через несколько лет фреска начинает гаснуть и постепенно гибнет совсем. Это мы наблюдаем в Успенском соборе во Владимире, где от росписей А. Рублева остались одни контуры, это же произошло с рублевскими росписями в храме Успения на Городке в Звенигороде. Понятно, что РПЦ во время богослужения не может не возжигать свечи; католики широко используют электрические имитации свечей, но православные на подобную замену не идут. Значит, гибель памятника неизбежна, вопрос только в сроках.

В третьем случае памятники гибнут прямо в момент передачи. Есть категория объектов, которые ценны своей комплексностью. Был, скажем, такой памятник русской культуры и искусства XVII века – церковь Троицы в Никитниках: это, во-первых, архитектура XVII века, во-вторых, великолепно сохранившийся на момент передачи ансамбль росписей XVII века и, в-третьих, того же времени иконостас. Все это вместе создавало совершенно потрясающий ансамбль, который долгие годы находился в распоряжении Государственного исторического музея, а потом был передан Русской православной церкви. Передача происходила согласно 327-ФЗ: Церкви отошло здание вместе с фресками. Но «действие настоящего Федерального закона не распространяется на имущество религиозного назначения, которое относится к музейным предметам и музейным коллекциям, включенным в состав Музейного фонда Российской Федерации», попросту говоря, к предметам, имеющим музейные инвентарные номера. Поэтому иконостас разобрали – и вместе с иконами вывезли в запасники ГИМ. Даже если этот иконостас где-то соберут, ансамбля уже не будет. Он утрачен.

Сценарий 2

Бывает, что Церковь не давит, соглашаясь подождать. Например, достаточно лояльную и разумную позицию занимает Ярославская епархия. Там понимают, что у региональных властей нет возможности в одночасье освободить все храмы области, где расположены музеи. Как вы понимаете, речь об имущественных вопросах, а не о возможности проведения богослужений. Богослужения в этих храмах давно идут – это разрешено и согласовано, но пока все происходит по музейным правилам, с учетом соображений сохранности.

Однако, было бы преувеличением сказать, что музеи содержат эти постройки в идеальном виде. Никакой владелец не станет вкладывать деньги в серьезную реставрацию здания, которое у него сегодня-завтра заберут. Максимум, о чем может идти речь, - это о косметическом ремонте.

Сценарий 3

Третий сценарий можно назвать трагикомическим: учреждение культуры сидит в здании, на которое РПЦ может заявить претензии, но пока не заявила. Как правило, это сооружения, находящиеся в тяжелом состоянии и требующие дорогостоящего ремонта. Понятно, что Церковь предпочитает подождать и получить отреставрированное здание. А учреждение культуры реставрировать не торопится: «Мы в этой развалюхе сидим – и слава Богу! Стоит отреставрировать – тут же заберут». А постройка тем временем продолжает разваливаться…

Получается, что каждый из трех сценариев ведет к повреждению и гибели памятников истории и культуры. Примеры последовательного общественного противостояния этим тенденциям пока дает только Петербург. В других регионах подобные случаи единичны.

Завершить хочу философским вопросом: что является частью чего – религия частью культуры или культура частью религии?

Мне казалось, что в светском государстве религия является частью культуры, а не наоборот. Значит, при угрозе повреждения или гибели памятника вопрос должен однозначно решаться в пользу его сохранения. Но, пока действует 327-ФЗ, это невозможно.

 доктор искусствоведения Алексей Лебедев