Почему Россия не может выбиться из бедности

Россию часто называют «Верхней Вольтой с ракетами», «сырьевым придатком промышленно развитых стран». Но почему? Ведь у нее – образованное и талантливое население, давние научные традиции, на ее счету – выдающиеся научные достижения. И тем не менее Россия, подобно слаборазвитой стране, существует на доходы от продажи продукции добывающей промышленности. При этом монокультурный характер экономики делает страну чрезвычайно уязвимой к неизбежным цикличным колебаниям мирового рынка сырья. Что мы и видим сейчас, когда падение цен на нефть ввергло российскую экономику в кризис. Отчего же Россия не диверсифицирует свою экономику подобно Китаю, Индии или Бразилии? Почему не переориентирует ее на более устойчивую обрабатывающую промышленность, на высокотехнологичные отрасли? Где российские лэптопы, российские мобильники, российские телевизоры с плоским экраном? И почему хвастливые обещания правительства создать отечественную «Кремниевую долину» в Сколково не вызывают ничего, кроме усмешки? Лорен Грэм, специалист по истории науки из Массачусетского технологического института, много лет изучает Россию и отдает должное достижениям российских ученых. Но он недоумевает, почему их успехи не претворяются в промышленную продукцию, не обогащают страну. Грэм указывает, например, что Александр Прохоров и Николай Басов вместе с американцем Чарльзом Таунсом получили Нобелевскую премию за открытие лазера, но на международном рынке нет ни одного заслуживающего упоминания лазерного устройства российского производства; что принцип гидроразрыва пласта на нефтегазовых месторождениях  – фрекинг  – был предложен в России еще в 1950-е гг., но реализован спустя 30 лет в Америке; что российские ученые постоянно сетуют на то, что их идеи крадут иностранцы, хотя правильнее будет сказать, что на Западе их доводят до рынка. Грэм констатирует, что Россия – уникальная страна: при всех своих немалых научно-технических достижениях она не получает от них никакой экономической отдачи. Но почему? По мнению американского автора, извечная ошибка россиян заключается в том, что технология для них самоцель, они видят ключ к модернизации в самих технологиях, не думая о том, как реализовать коммерческий потенциал своих изобретений. Но им невдомек, что сама по себе технология мало чего стоит, пока она не реализована, а довести ее до рынка в России практически невозможно ввиду отсутствия условий для коммерческого успеха. Не говоря уже о том, что руководство страны, как свидетельствует судьба Михаила Ходорковского, не поощряет независимое предпринимательство. Грэм прав, указывая на среду, препятствующую претворению в жизнь успехов научной мысли, как на мощный тормоз развитие России. Но в ней существует еще и серьезный психологический фактор, действующий в том же направлении. Русской культуре исторически присуще отталкивание от бизнеса, убеждение в 

том, что это – грязное занятие. Российская научная среда разделяет это предубеждение, закодированное в ДНК русской культуры. Русская литература тоже внесла вклад в укоренение этого стереотипа. Есть ли в ней хоть один положительный персонаж-бизнесмен? Классический отрицательный герой – это купец-толстосум. А как же миллионеры из купцов, двигавшие русскую культуру, меценаты и знатоки искусства, создававшие и дарившие обществу картинные галереи? Властители дум их не замечают. Попытки представить делового человека в позитивном свете изред

ка предпринимались, но ничего из них не выходило. Оно и понятно, ведь русские писатели-реалисты писали с натуры, а она не давала им сколько-нибудь широкого выбора подобных положительных типажей. Зато обломовых в ней было пруд пруди. Потому-то симпатии читателей «Обломова» – на стороне безвольного, вялого лежебоки Ильи Ильича, а энергичный Штольц, пытающийся растормошить своего друга, воспринимается как чужак. Точно так же и герои чеховского «Вишневого сада»  – уходящие люди. Чехов осознает, что время их прошло, но перемены его не радуют. Восторженно-слезливая барынька Раневская и ее брат, законченный бездельник Гаев, выведены хотя и с иронией, но в то же время с откровенным сочувствием. А вот в образе Лопахина сквозит инстинктивная авторская неприязнь: хотя у дельца «тонкая и нежная душа», но ее превозмогает хищная натура коммерсанта. Хронический лодырь и недотепа Петя Трофимов, «облезлый барин», как иронически величает его Варя, искренне считает себя выше «мужлана» Лопахина. Хотя, казалось бы, если уж кто и заслуживает симпатии – так это Лопахин, сын крепостных, трудом и талантом выбившийся в люди. Он искренне пытается помочь своим бывшим хозяевам, но те целиком во власти своих слюнявых эмоций и категорически отметают единственный рецепт спасения – лучше потонуть, чем палец о палец ударить. Будь Чехов американцем, акценты в пьесе кардинально сместились бы. Гоголь во второй книге «Мертвых душ» пытался изобразить положительного героя – передового помещика Костанжогло, но ничего у него 

не вышло: безжизненный персонаж не укладывался в русло литературной традиции.

Впрочем, стоит ли винить только литературу? Ведь писатель лишь отображает реальность. Стереотипы национальной психологии закладываются с детства. В конце XIX – начале XX в. американские подростки зачитывались книгами Горацио Олджера, построенными по единому шаблону: бедный мальчик-сирота талантом и трудолюбием прокладывает себе путь к вершинам общества. Успешные предприниматели, изобретатели рассматриваются в США как благодетели общества, становятся 

культовыми фигурами. Нет такого школьника в США, который не знал бы о Дейле Карнеги, Генри Форде, Томасе Эдисоне, Билле Гейтсе, Стиве Джобсе и других титанах бизнеса, обеспечивших работой миллионы людей, облагодетельствовавших все человечество. Именно они – истинные народные герои. Неудивительно, что с такой культурной закваской, несмотря на все усилия прогрессистов, пытающихся вытравить из американской культуры уважение к деятельности капитанов индустрии и заполнить национальный пантеон славы исключительно борцами за гражданские права, старые привычки упорно цепляются за жизнь. А что читали русские дети? Сказки, в которых в качестве идеала фигурируют мечты о скатерти-самобранке и о ведрах, которые «по щучьему веленью» сами ходят по воду. Или «Конька-горбунка», где Иван-дурак, палец о палец не ударив, обставил умных братьев и сделался Иваном-царевичем. Вот так в идеале должна делаться карьера с точки зрения истинно русского человека. А кто герой классической русской литературы? Мятущийся, разочаровавшийся в жизни «лишний человек», которому все опостылело, но который, тем не менее, ничего не делает для улучшения своей доли, а лишь жалуется и ругает «немытую Россию». Ему лень сообразить, что Россия потому и немытая, что никто не пытается ее отмыть. Российские ученые жаловались Лорену Грэму, что Запад крадет у них идеи, однако ничего не делают для того, чтобы положить этому конец. Яркий пример – уже упомянутый лазер. Басов и Прохоров и не подумали, что у их открытия есть 

коммерческий потенциал, а вот Таунсу такая мысль в голову пришла. И хотя он был типичный кабинетный ученый, а не бизнесмен, он взял патент на свое изобретение и впоследствии продал его фирме, нашедшей лазеру практическое применение. Российским же ученым такой подход был чужд. Впрочем, даже если бы в них и пробудился деловой инстинкт, это бы мало что изменило. Система не позволила бы ему расправить крылья, потому что в ней отсутствуют элементы, обеспечивающие экономический успех. В частности, в России нет инвестиционного капитала для финансирования перспективных разработок. Откуда же там взяться отечественным Биллам Гейтсам и Стивам Джобсам?! Эмигрант из России Сергей Брин в паре с коллегой – урожденным американцем основал в США компанию Google и стал мультимиллиардером. А останься он России, прозябать бы ему в безвестности. И даже если бы он подался в бизнес, без связей в высоких сферах он бы далеко не уехал и жил бы в ожидании наезда рейдеров, думая о том, что «пора валить». Разница между Америкой и Россией проявляется в культуре: в США великие предприниматели становятся культовыми фигурами, в России им аналогов нет. Российских ученых в их стране чествуют, но не как предпринимателей, а как деятелей науки. А между тем экономику движут не кабинетные ученые, а предприниматели, реализующие научные идеи. Россия еще может «рождать собственных Невтонов», но породить собственных Фордов ей не по плечу. Грэм в своей книге описывает историю выдающегося русского изобретателя Павла Яблочкова, создателя дуговой электролампы. Он был приглашен в Западную Европу и осветил своим изобретением проспекты Лондона и Парижа, заработав широкую известность и большие деньги. Прослышав про это, российское правительство убедило Яблочкова вернуться домой и применить свои таланты на пользу отечества. Он вернулся в Россию, основал компанию для реализации своего изобретения  – и вскоре прогорел: не нашлось инвесторов. Яблочков не смог убедить даже владельцев гостиницы, в которой он жил, электрифицировать свое здание: тех вполне устраивало газовое освещение. И вот результат: несмотря на все достижения своей науки, Россия по-прежнему, словно какой-нибудь Кот-д’Ивуар, живет на доходы от продажи сырья. А российские лидеры по-прежнему полагают, что единственный путь к успеху лежит через правительственные декреты. Грэм убежден, что неумение и нежелание России поставить на службу прогрессу таланты своих ученых и инженеров представляют собой одну из главных причин того, что страна не смогла совершить переход к демократии и построить современную экономику. Ибо правительство, сознавая необходимость модернизации, все же избрало путь, ведущий в тупик.