Царь Путин и учитель из Бельгии. Почему следствие по сбитому «Боингу» доведут до конца

История гибели малайзийского «Боинга» для официальной Москвы опасна намного больше войны на востоке Украины и конфликта вокруг принадлежности Крыма. С тем, с чем готовы смириться западные политики, не смирится западное общественное мнение

Пару недель назад я беседовал с вице-президентом российского филиала крупного западного инвестиционного банка. Обсуждали западные санкции против «Русала». Внезапно мой собеседник сказал:

«То ли еще будет, когда объявят результаты расследования уничтожения малайзийского лайнера над Донбассом! Тогда проблем у Кремля будет намного больше».

Я сильно удивился, хотя и придерживаюсь точно такого же мнения, как и мой собеседник. Просто всякий раз, когда я спрашивал российских и западных экспертов: «Что будет, если международная следственная группа докажет причастность российских военных к гибели рейса MH17?» — я слышал в ответ: «Ничего. Во-первых, никого не осудят и не накажут, потому что никаких виновных не найти. А во-вторых, Путин объяснит населению, что это все происки Запада».

Мне всегда казалось, что дело намного сложнее. Банкир, с которым я беседовал, согласен:

«Если голландские следователи докажут, что гибель лайнера — прямое следствие политики Москвы, мы, в теории, можем столкнуться не только с государственными, но даже с добровольными санкциями, которые западные компании сами наложат на российских партнеров. Я, например, легко представляю себе ряд акционеров BP, требующих выхода из капитала “Роснефти”». И добавил: «Не стоит забывать — общественное мнение в Европе и Америке в таких случаях играет большую роль».

После того как в пятницу Нидерланды и Австралия официально назвали Россию ответственной за гибель 298 пассажиров и членов экипажа рейса MH17, развязка трагедии в небе над Снежным и Торезом приблизилась. И она, несомненно, будет очень драматической, хотя развод британских нефтяников из BP с Игорем Сечиным мне все же пока кажется маловероятным.

Однако нет сомнений в том, что история гибели малайзийского «Боинга» для официальной Москвы опасна намного больше войны на востоке Украины и даже международно-правового конфликта вокруг принадлежности Крыма. И именно по причине, которую назвал мой знакомый из банка: западное общественное мнение.

Менеджер из Роттердама Гуго ван Дален, учитель биологии Пьер Дюпон из Шарлеруа или домохозяйка Синтия Дикинсон из Лидса, мягко говоря, мало что знают про распад СССР, Украину, майдан, Порошенко и Черноморский флот. Разве что Синтия с трудом вспомнит Крымскую войну, пройденную в английской школе и с тех пор прочно забытую. Для большинства европейских и американских обывателей все постсоветское пространство, за исключением разве что стран Балтии, — это все еще, в широком смысле слова, Russia, гигантское пространство, где всегда холодно и ничего не понятно. Где-то на этих просторах есть Кремль. Там живет Путин, который типа царь. Откуда-то оттуда происходят и миллиардеры, вроде «мистер Абра́мович» (именно так, с ударением на второе «а»), которые покупают в Европе дворцы и футбольные клубы.

У мсье Дюпона, положим, есть племянник, который проработал года три в российском филиале, скажем, Citi. Он рассказывает дяде, что в Москве великолепные рестораны, красивые девушки и все уважают Путина. «За что?» — спрашивает Дюпон племянника. «Понимаете, дядя Пьер, они утверждают, что раньше их унижали американцы, а Путин вновь сделал Россию великой. Да и Крым этот всегда был русский. Так мне говорила моя подружка Катя». — «Я их понимаю, — отвечает учитель-биолог. — Американцы надоели. Хотят командовать всем миром. Да еще этого тупого Трампа избрали… Ну что, племянник, закажем еще дюжину устриц?»  

 

Фото: Daniel Munoz/Getty Images

Однако далекая и непонятная Россия, которую лучше не трогать, становится ближе, понятнее и страшнее, когда речь заходит о гибели малайзийского «Боинга».

Одно дело — полумифический для Пьера и Синтии Крым, другое — самолет, в котором могли лететь их соседи, друзья, сослуживцы. Ведь европейцы много путешествуют. У менеджера ван Далена даже могут быть знакомые, у которых есть родственник, потерявший в июле 2014 года двоюродного брата, летевшего отдыхать в Малайзию. Подданных Нидерландов на рейсе было почти двести человек.

В России человеческая жизнь стоит дешево, и после двух мировых войн плюс гражданской, голода и ГУЛАГа у нас не понимают: в других странах, особенно маленьких, к гибели соотечественников относятся иначе, чем относимся к этому мы.

Именно поэтому для любого правительства Нидерландов, Австралии, Соединенного Королевства, хоть правого, хоть левого, результаты расследования — политическая проблема, которую невозможно игнорировать. Не проявишь жесткости — оппозиция порвет тебя за равнодушие к судьбам сограждан. Разве что старый «друг» Москвы, лидер британских лейбористов Джереми Корбин мог бы попытаться уклониться от активных действий, да и то я в этом не уверен.

Новые санкции против российского руководства, ведомств и госкомпаний в этой ситуации практически гарантированы. И Гуго, Пьер, Синтия их поддержат. А это и нужно политикам, потому что наш менеджер, учитель и домохозяйка — их избиратели.

Родственники погибших уже подавали судебные иски о возмещении ущерба. Однако до окончания работы международной следственной группы у них немного перспектив. После ее завершения все будет ровно наоборот. И хотя судебный процесс по делу об уничтожении рейса MH17 будет проходить в Нидерландах, скорее всего, в отсутствие главных обвиняемых, кто бы ими ни был, ничто не может помешать близким убитых пассажиров предъявлять претензии Москве. Тем более что в желающих оплатить им услуги топ-юристов недостатка не будет — у Кремля достаточно богатых оппонентов.

Кроме того, есть одна существенная деталь: и в Нидерландах, и в Бельгии (тоже потерявшей в катастрофе несколько граждан) существует институт независимых следственных судей. Они часто берут на себя наиболее тяжелые и резонансные дела. Если следственная группа назовет конкретные имена подозреваемых, то такой судья может открыть дело (например, по признакам военного преступления) против любого лица. Наиболее яркий пример деятельности таких судей — охота на бывшего чилийского диктатора Аугусто Пиночета, которую много лет вел испанский следственный судья Бальтазар Гарсон.

Остановить этот юридический экспресс нереально. Многие в России верят в теории заговора и в то, что на самом деле судьбу расследования решат политики в тиши масонских лож и штаб-квартиры ЦРУ (куда же без него!). Россияне, причем часто довольно высокопоставленные, просто никак не могут взять в толк: руководителю международной следственной группы голландцу Фреду Вестербеке не может позвонить какой-нибудь местный Бастрыкин и сказать: «Ну, вы там полегче с выводами. Не надо раздражать Москву. Да и наши фермеры хотят быстрее вернуться на российский рынок мяса и молока, когда санкции снимут. Ты меня понял, Фред? Давай, действуй». Такой звонок, в отличие от России, в Нидерландах стал бы концом карьеры звонящего и началом его пути на скамью подсудимых.

Эту тему я обсуждал недавно с одним из членов верхней палаты парламента королевства Нидерланды и спросил его, почему расследование длится так долго. Ведь с точки зрения среднего россиянина, если тянут, значит не хватает доказательств, или готовят фальсификации, или нет указаний сверху, как вести дело.

Мой собеседник посмотрел на меня как на младшеклассника, грустно улыбнулся и ответил: «Следственная группа должна представить такие выводы, которые в нашем суде будут выглядеть не просто убедительно, а неопровержимо. Поэтому работать будут столько, сколько нужно. Но в результате не сомневайтесь».

Константин Эггерт