Современный товар как суррогат власти

В магазин пришла женщина, немного пьяная, с тяжёлой видно судьбой, а где то вдалеке маячил ее супруг, в том же рванье и той же степени опьянения. Помявшись у стекла с телефонами, она подошла к продавцу.

— А можно… — ее тело покачивалось в такт словам, — посмотреть на айфон?

Айфон последней модели только вышел и стоил почти семьдесят тысяч.

Продавец презрительно прищурился и покачал головой, отойдя от перегара метра на три. Вот эта и будет айфон покупать?, Тьфу. А женщина все смотрела и смотрела. К ней подскочила кредитный специалист:

— А ВЫ ЗНАЕТЕ, что в нашем магазине есть функция беспроцентной рассрочки кредита, при которой Вы НИЧЕГО не переплачиваете?

Женщина качнулась в сторону кредитного отдела.

Подскочил другой продавец.

— А одобряют у нас ВСЕ заявки!

И, чуть маня коробочкой заветного айфона, работники магазина повели женщину туда, на оформление.
Первый же продавец подошел к кредитнице:

— Что, думаешь, ей одобрят?

— Конечно! Она каждый год приходит за новым айфоном и ей всегда его одобряют.

— А кем она работает?

— Кем? А, уборщицей за 15 тысяч.

…
Что заставляет нас покупать вещи? Этот вопрос, наверно, задают себе множество людей, и как бы кто не говорил, что уж он то покупает только то, что хочет, а не то, что навязывают, не верьте: на уловки магазинов и производителей ведутся все. И уловки эти глубже и скрыты они в нашем бессознательном.

Несколько десятилетий назад философ Эрих Фромм сформулировал идею, на которой построено желание покупать новые и новые вещи: возможность <иметь> заменила у общества желание <быть>: удовольствие и удовлетворение человек современного общества получает через приобретение товара, а не через прямое существование.

Но в чем заключена радость от приобретения товара?

Когда человек покупает продукт, он удовлетворяется не только ходом его поедания  (использования)  и эксплуатации, но самой покупкой, то есть фактом приобретения и обладания. Но природа человека такова, что он, порожденный и заточенный под социальное поведение, может бесконечно восторгаться и удовлетворяться только тремя потребностями — едой, размножением и статусом. И если первые две потребности понятны и просты, то статус более широк и разнообразен. Потребность в статусе рождает желание быть не просто уважаемым членом общества, но более уважаемым, чем остальные. Статус удовлетворяется известностью, уважением, размером дохода, но самое главное, ультимативное — властью. При этом не может быть власти над вещью, ибо она инструмент. Власть всегда выражена в повелении  равными себе, людьми. Владение собственностью не значит для статуса ничего без сравнения с другими владельцами. И здесь стоит обратить внимание, что та собственность, что не испытывает сильной инфляции во времени, в первую очередь, недвижимость, не является тем, что можно бесконечно производить и перепродавать. Она конечна и ценна именно этим. Так же ценны произведения искусства и все то, что нельзя произвести на конвейере — то есть, то, что нельзя воспроизвести с абсолютной точностью.

Но как же тогда бесконечно продавать товар? Обмануть человека, сделав из него «покупателя».

Современная маркетинговая индустрия работает над тем, чтобы заставить общество поверить, что вещь, созданная на конвейере, сама по себе может повысить статус человека и утолить его амбиции. Что вы приобретаете не товар, а суперсилу, купив которую в магазине со скидкой по 99.999 рублей, вы получаете в подарок аккумулятор, наушники и утоление статусного голода.

Однако индустрия не может обманывать человека долго.

То чувство власти, что получает потребитель при покупке товара, тот миг радости от приобретения чего-либо, того, что стоит дороже, светит ярче и обладает набором дополнительных функций, исчезает быстрее, чем торт на новый год. Миг радости проходит, и, сев дома перед вещью с ее потускневшей аурой, <покупатель> понимает, что перед ним всего лишь вещь — суррогат или симулякр власти.

И здесь, поняв  истину, наше сознание ненадолго вскрывает обман от зверя, что сидит внутри. Как сказано выше, биологический механизм диктует нам потребности удовлетворения, после голода и размножения, инстинкта статуса среди подобных, то есть удовлетворения жажды власти. И если мы не можем утолить эту жажду, мы начинаем искать ее заменители, вновь и вновь клюя на эти уловки. Ты не можешь удовлетворяться айфоном, ведь через год выйдет новый, а твой не стал хуже — просто твое подсознание все поняло и <разочаровалось>. Но зверь голоден и ему нужен новый впрыск статуса в кровь.

И я верю, что та прорва людей, что берут кредиты на телефон, телевизор, наушники, планшет и чайник до кучи, причем не подешевле, а подороже, настолько, насколько может позволить их кредитное положение, и выплачивают годами, залезая во всё большее рабство перед банками, они понимают, что всё это — не нужно. Но как и ребенок не может пройти мимо конфеты с блестящим фантиком, так и они  не могут без того, чтобы ненадолго заглушить свои инстинкты.

Итоговое потребление, как мы знаем, растет до потолка возможностей общества и, благодаря кредитам, перешагивает данный предел, вводя тотальную часть населения в долговое рабство. И, если заглянуть глубоко в историю, это рабство имеет нехорошее свойство превращаться в настоящую, без всяких условностей, кабалу.

Первыми государствами на планете Земля стали города древней Месопотамии. Еще до прихода шумеров древнее семитское население осваивало берега Тигра и Евфрата, создавая сперва поселки, а потом и городские центры вокруг сельхозместности. Вопреки марксистским убеждениям, города сперва кормили не рабы на плантациях, а свободные крестьяне, собранные в общины. С появлением централизованных государств отношения между членами этих общим стали закрепляться законодательно. И здесь на арену истории выходят ростовщики. Более богатые соседи стали давать зерно в кредит более бедным под гарантии возврата с процентами, и если должники деньги вовремя не возвращали, их принуждали к тому силами закона и власти.

Вскоре именно ростовщики стали править бал в городах, установив, что если должник не выплачивает долг, он отдает в услужение (не рабство) члена семьи или самого себя до тех пор, пока долг не будет выплачен. Со временем, не считая военнопленных рабов, долги семей выросли перед ростовщиками настолько, что их выплата приняла бессрочный характер. Целые народы попали в кабалу, а их дети из людей через кредитные обязанности сами стали собственностью. Повторюсь, власти над вещами не бывает, власть — это управление людьми. Точно так же, как древние крестьяне Шумера стали рабами, современное население впадает во все большую долговую кабалу перед банками. И, когда денег и средств у населения на выплаты  не останется, единственным способом вернуть долги станет отработка, повешенная на всю семью и последующие ее поколения.

Чем же современные любители кредитов отличаются от крестьян древности? Те шли в рабство из-за голода, а наши — из-за айфона. В попытках получить суррогат власти, наше общество само идёт в рабство, теряя власть даже над самим собой.