Не придуманные байки

1953 год, Сталин умер, но борьбу с космополитизмом никто не отменял. К Самуилу Яковлевичу Маршаку пришел композитор Соломон Каганович и сказал: - "Я композитор Каганович, сейчас всё меняется и мне как-то неловко со своей фамилией, какую бы вы мне посоветовали взять фамилию?" Маршак не задумываясь ответил: - "Знаете, сейчас фамилия Берия освободилась, можете взять". В Результате Соломон Каганович взял псевдоним Лев Солин. 
 

Станислав Говорухин рассказывал.
- Снимался у меня как-то в фильме «Том Сойер» испанский молодой актер, звали его Херардо, дело было в деревне, под Херсоном. Встречали нас хорошо, доброжелательно и вот однажды пригласили нашего актера в сельский дом отведать украинского борща. Сели они за стол, хозяйка разлила борщ по тарелкам и спрашивает его. " А як ж тоби сыночка зовуть?" Он отвечает - "Херардо, можно Хер". - "Ой, - ой, - ой, запричитала она. "Это шоб ридна мати, о так свою ридну дитыну назвати, Боже ж ты мой". 
А Негра Джима у меня играл африканский студент университета Дружбы народов Бихайлю. Очаровательный и остроумный негр. Поскольку никто не мог запомнить его имени, знакомился он так — протягивал свою черную, а с внутренней стороны сиреневую, ладонь, и говорил:

— Африкан Африканыч…и через паузу: — Чернышевский. А когда начинал страдать ностальгией по Родине пел свою любимую песню. "И Родина щедро, поила меня, банановым соком, банановым соком..." 
 

Знаменитую финальную сцену "Чайки" Олег Николаевич Ефремов решил остро.

Обычно Треплев стреляется за сценой, а все герои пьесы играют в лото и слышат лишь звук выстрела. 

Здесь же главного чеховского героя освещала луна, и на белую стену дома проецировалась тень человека, который приставляет к виску ружье и нажимает на курок. Это видят и сидящие на сцене актеры, и зрители. Пробирало до мурашек. 

Все последующие слова Дорна: "Так и есть, лопнула склянка с эфиром… уведите отсюда Ирину Николаевну… Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился", — становились зримыми и весомыми.

На одном из спектаклей партия в лото подходила к концу, все нужные реплики уже были сказаны, и актеры ждали, когда тень на белой стене совершит самоубийство, чтобы доктор Дорн, которого играл Евгений Евстигнеев, мог, наконец, сказать последнюю фразу и закончить спектакль.

Пауза затянулась. Наконец, тень задвигалась, но при этом совершала непонятные конвульсивные движения, металась из стороны в сторону и никак не хотела стреляться. Это продолжалось долго, и актеры стали нервно заглядывать в кулисы, где находился Валентин Никулин, игравший Треплева. 

Он явно что-то искал, а когда заметил, что на него в нетерпении смотрят партнеры, громким театральным шепотом, растягивая слоги, произнес:

— Не могу найти ружье! Не могу застрелиться!

Евстигнеев тут же отпарировал еще более громким шепотом, так что его слова могли слышать не только актеры на сцене, но и зрители:

— Удавись, сука!