Бумеранг. Невыдуманная история. Окончание.

17 февраля, по прошествии 40-дневного траура по мамочке, я с какой-то неохотой сняла черную косынку. Правда, сам факт ее ношения держал молитвенный настрой, не позволял отвлечься от потребности в одиночестве. Любое горе дОлжно пережить. Особенно – смерть близких людей. Для меня это очевидно. Когда мне предлагали «хоть как-то отвлечься», я искренне не понимала этой черствости. Горе нужно пережить….

***

Очередной поход с бывшим мужем к заведующей отделением химиотерапии онкологической клиники вызывал такое горькое отчаяние, которое даже удивило меня. Полтора года курсов химиотерапии, изначально неутешительный прогноз, понимание, что речи о выздоровлении и быть не может, казалось, закалили сердце, и лишь встречи со стремительно дряхлеющим бывшим мужем вызывали жгучие слезы жалости к нему.

В тот же вечер Юра написал мне, что его выгоняют из дому.

– Что ж делать… Переселяйся, мамина комната свободна, – ответила я ему.

На следующий день немощного, с температурой под 39, друзья перевезли его в наш дом. Дом, который мы вместе строили – перестраивали, в котором мы мечтали прожить долгую и счастливую жизнь и, конечно же, умереть в один день, чтоб совсем не расставаться.

Вспоминаю, как однажды, уже после венчания, когда мы шутили, кто кого переживет, он сказал: «Я хочу, чтобы ты закрыла мне глаза».

Когда я вечером, после работы и вечерней в храме пришла домой, меня ждал Юрик. Тощий, лысый… Чтобы скрыть свою неловкость, он, как-то дурашливо, очевидно, собрав все свои силы, произнес:

– Не выгоняйте меня…

Опухоль увеличивалась стремительно, боль, лихорадка, сложности с дыханием и питьем (самая серьезная пища – молоко и бульон) – она чисто физически перекрывала ротоглотку. Мы готовились к очередному курсу химии. Но… не взяли нас.

– Вы понимаете? Нужно менять препараты. Прежняя схема уже не действует. Новая схема его убьет. Мы на последнем курсе его едва не потеряли! – явно нервничая от неприятного разговора, сообщил мне доктор.

Собственно, бывая набегами в онкологии, когда привозила Юре лекарства или деньги на лечение, я догадывалась о химиозависимости его лимфомы, и, к сожалению, не ошиблась.

Выйдя из кабинета, я честно все рассказала Юре.

– Ты готов услышать правду?

– Да.

Признаться, я не думала, и он не предполагал, наверное, что счет пошел на дни…

Посоветовавшись с очень хорошими специалистами, выяснила несколько важных моментов.

Во-первых, можно облегчить состояние. Опухоль не перестанет расти, она будет продолжать убивать организм Юры, но снизить болевые ощущения, дать возможность отдыха и полноценного сна, облегчить акт дыхания и хотя бы питья возможно.

Во-вторых, поддерживающая и дезинтоксикационная терапия поможет поддержать его физическую активность. Условно, конечно… Но он сам будет в состоянии ходить и обслуживать себя, – а это уже немало.

В-третьих, смерть может произойти по двум сценариям: в любой момент от тромбоэмболии, либо в течение полутора-двух месяцев от полиорганной недостаточности.

– Это что же? К концу второго месяца я буду овощем?

– Посмотрим, Юрочка. На все воля Божия. Может, вырулим? И ты еще лет 10 будешь мне мозолить глаза.

Через несколько дней я у него спросила:

– В храме будет соборование, ты хочешь?

– Я не выстою.

– Будешь на стуле сидеть. А хочешь, батюшку домой приглашу?

– Не надо домой, высижу.

В пятницу попросил встречи со священником:

– Я буду ждать его, сколько потребуется.

Была долгая исповедь… И Причастие. Спустя 12 лет после его демарша. Слава Милосердию Твоему, Господи! Юра преобразился – чувствовалось какое-то вдохновение в нем, надежда.

Суббота и воскресенье были очень тяжелыми – задыхался, боль нестерпимая, кололи обезболивающее.

В понедельник попросился в больницу, к вечеру полегчало, даже говорить стал разборчиво, с удовольствием выпил аж две чашки бульона.

Вторник прошел на подъеме, Юра всем друзьям и немногочисленной родне разослал приглашение встретиться. Я с энтузиазмом кипятила парное молоко и варила бульон из домашней курицы для своего бывшего.

А в среду утром получаю от него письмо:

«Ну, вроде начинаю просыпаться... Вчера около 8 вечера, точнее не скажу, я заснул на койке сидя. Проспал до начала четвертого. Вышел в коридор. Мне из палаты и курилка, и туалет направо. И справа у меня только одна палата, женская. И ходють они мало, предпочитают утки. Старушки, что сделаешь? А слева еще один сортир, но он с ванной и т.д. Лежит бабулька, реально – Божий одуванчик. Ноги в коридоре, башка там. Ну и говорю "давай подниму". И сразу мысль: кого смогу я, дистрофик, поднять? Разбудил санитарку, сестричка сама встала. А вот старушка реально мама кого-то "вип", в отключке Ну девки сами и перетащили, и все поприбирали. С утра вкусняшка – ночью жопу от такого попандоса прикрыл. А то было бы им, если бы бабулька на кафеле скопытилась... Обе смотрят на меня почти как на ангела. А мне как-то до пяти утра сон опять перебился... В общем, весело у меня тут местами...»

Вспомнила, как мама называла Юрика ангелом. Без сарказма и иронии. Высокий голубоглазый блондин с вьющимися волосами, улыбчивый и добрый, он вызывал именно такую ассоциацию.

После процедур и капельниц, ближе к полудню, вышел на улицу подышать свежим воздухом. Сестричек предупредил, что немножко поспит до обеда. Когда через 15 минут в палату зашла медсестра, чтобы взять посуду для обеда, Юра уже был мертв. Тромбоэмболия.

Через 20 минут гонки через весь город я была с ним. Он лежал на каталке, накрытый простыней. Я открыла его лицо:

– Девочки, почему глаза открыты?

– Не может быть! Мы все сделали, как положено. И проверяли.

– Юрочка, Юрочка… Вот и закрываю я твои глаза… Прости меня за все, Христа ради. И я тебе прощаю все-все-все.

Потом читала над его телом канон на исход души.

Потом оформление в морге.

Потом ночь с чтением Псалтыри.

Четверг – ритуальщики, кладбище… Все надо было организовать. Кому этим заниматься? Вот и моталась.

Параллельно оповестила друзей и попросила сообщить Вике – той самой, с которой он жил последние несколько лет. Пусть она выгнала его. Но их отношения – не мое дело, так ведь?

Лишь к вечеру удалось разыскать Настю – дочь Юры от первого брака, которая за полтора года так и не выбрала времени навестить своего умирающего отца.

Еще одна ночь с чтением Псалтыри.

Пятница.

Похороны.

В катафалке с Юрой мы с его дочерью.

В храме нас уже ждут его одноклассники, немногочисленная родня, плачущая Виктория в черном платке.

Странное дело… Я уже совсем не плакала.

Первую порцию слез я выплакала, когда Юра ушел от меня, вторую – когда узнала страшную новость о его болезни, третью – когда прислушивалась к его дыханию в соседней комнате и понимала, что НИЧЕМ не могу ему помочь, и остатки – за ночным чтением Псалтыри.

Так и стояли у гроба рядом со свежей могилой безутешно рыдающая Настя и каменная я. Когда простившись с Юрой, Виктория попыталась прошмыгнуть мимо меня, я твердо задержала ее, поставила рядом:

– Что ты бегаешь? Стой здесь.

Похоронили Юрочку рядом с мамочкой моей.

Я опять ношу траур. Молюсь о своих родных.

Теперь я понимаю, что значит «И будут двое одна плоть». С ним ушла половина меня. И это несмотря на то, что он бросил меня в очень тяжелый мой жизненный период.

Теперь я понимаю, что значит «Не хочу смерти грешника…». Господь держал Юру здесь, дал ему силу на покаяние.

Теперь, когда от меня ушли все мои родные люди, я многое понимаю с какой-то новой отчетливостью…

Завтра 9 дней.

Прошу молитв о упокоении новопреставленного Георгия.