Ветераны-танкисты ВМВ о боях и сражениях. Детлев фон Кёссель.

Доктор Шульц-Меркель, батальонный врач 1-го батальона 35-го танкового полка

Когда майор фон Лаухерт, капитан Эссер и обер-лейтенант Шеффер покинули полк, майор фон Кёссель был назначен командиром 1-го батальона. В нашем полку по традиции командиром мог стать лишь кто-то из "старой гвардии". Благодаря участию во многих операциях полка Детлев фон Кёссель был личностью хорошо известной. И не только в боях, но также и в мирное время он был близок нам всем как своим товариществом, так и своими розыгрышами. Его излучающая радость светлая натура пленяла всех нас. Для всех, кому повезло с ним долго общаться, он был воплощением танкиста. Ни о ком другом не ходило столько историй, как о нем. Он был самым жизнерадостным и одаренным человеком среди нас, всегда в своей тарелке, независимо от ситуации. Он был молод сердцем и светился счастьем изнутри, а также любил подтрунивать над теми, кто бывал чрезмерно серьезен. Фон Кёссель мог найти выход из любой ситуации и не позволял обстоятельствам взять над собой верх.

В радиопереговорах со своими ротами у него был свой неподражаемый стиль. Его приказы всегда были живыми, даже если не соответствовали армейским уставам по манере изложения. Его батальон следовал за ним слепо и почитал его, а он жил только для него. У Детлева фон Кёсселя всегда был план, и он всегда знал выход из любой ситуации. С ним всегда что-то случалось. Я никогда не видел его сбитым с толку. Поэтому иначе и быть не могло, что его имя стало легендой.

19 июля 1943 года. Мы занимали позиции вдоль выступа фронта, который русские очевидным образом хотели расширить. Эскадрильи вражеских бомбардировщиков атаковали в таком количестве, которого мы доселе не видели. Русская артиллерия также вносила свой вклад в нашу "веселую" жизнь. У населенных пунктов, за которые мы вели бои, были знакомые нам названия: Кромы, Севск, Новгород-Северский. У нас не было времени уноситься мечтами в ту пору, когда мы брали их в своем стремительном прорыве вперед.

20 июля. Была то ли суббота, то ли воскресенье. Мы стояли в небольшом фруктовом саду на небольшом, вздымающемся вверх склоне. В определенной степени против своей воли мы, исполняя приказ, рыли защитные окопы для наших танков. Для медицинского персонала это было особенно трудно, поскольку нам приходилось копать землянки и для раненых. Мы находились в северо-западном углу; командный пункт командира располагался в южной части.

22 июля. Мы были бесцеремонно разбужены воздушным налетом врага. Бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз прямо на позиции нашего батальона. Затем последовал шквал артиллерийского огня, словно из фильма про войну. Завершили эпическое действо русские "катюши". Мой медицинский персонал лежал вместе со мной под танками; только Хутсченройтер оставался за рацией.

Между залпами прибежал танкист и бросился к нам в укрытие:

– Командир получил прямое попадание… он тяжело ранен… или убит!

Я вместе с Лютером поспешил через фруктовый сад, буквально перепрыгивая от одной воронки к другой. Залп огня обрушился на нас. Мы оказались погребены под комьями земли и затем удивились, что ничего серьезного с нами не произошло.

Наконец добрались до командирского танка. Он был охвачен огнем и дымом. Лютер и еще двое танкистов попытались вытащить нашего Кёсселя из горящей машины. Нам не удалось этого сделать, несмотря на все наши усилия. Казалось, что майора невозможно даже сдвинуть с места. Его форма уже начала тлеть. Он был тяжело ранен в левую сторону лица и в грудь. Мы поняли, что водитель также должен был по-прежнему находиться в машине. Вероятнее всего, он тоже тяжело ранен, поскольку не смог открыть свой люк. Ему мы тоже не смогли помочь. Начали гореть топливо и боеприпасы; из люков повалил густой дым. Мы не сдались от безысходности, но обнаружили, что находимся под мощным артиллерийским огнем и под огнем прямой наводкой бьющих по нас неприятельских танков. На противоположном холме на нас ползла бесконечная вереница вражеских танков. Один из них, должно быть, ранил "лидера медведей" через открытый люк. Другое попадание, вероятно, поразило командирский танк и вызвало пожар.

Я быстро оценил ситуацию. Обер-лейтенант Буркхардт, батальонный адъютант, сообщил мне подробности. Там на холме, а также на склонах, которые не были видны с южной стороны, предположительно должны были находиться позиции нашего 33-го моторизованного полка. Я обсудил оперативную обстановку с Буркхардтом. Ситуация становилась все более и более критической с каждой минутой. Требовалось что-то предпринимать, и предпринимать немедленно.

Я лично отдал приказания некоторым из подразделений. В случае с командиром легкого взвода, лейтенантом Болтеном, мне пришлось сильно постучать по башне его танка, прежде чем удалось привлечь его внимание. Никто не задавал вопросов, почему приказы отдавал я, батальонный врач.

Вначале я не сказал в ротах, что их командир убит, чтобы не усугублять и без того тяжелую ситуацию.

Чтобы сдержать вражескую танковую атаку, на местности была хорошая позиция, но она находилась у правого фланга участка обороны батальона. По всей видимости, неприятельский авангард двигался в том направлении. 1-я рота была задействована там аналогичным образом. Она получила приказ перекрыть дорогу врагу. Другую роту удалось перебросить на неприятельский фланг. Радиосвязь с ротами наконец заработала. 

Бой был в полном разгаре. Звуки выстрелов танковых пушек мешались с артиллерийской канонадой. Командиры рот привыкли к тому, что у микрофона Буркхардт. И тут на своем боевом "козле" появился командир дивизии, генерал фон Заукен. Я доложил о смерти фон Кёсселя, в результате чего приказы теперь отдавал я. В ответ меня тут же словно окатили ушатом холодной воды:

– О чем вы думали, задействовав мои танки в стороне от сектора обороны дивизии и корпуса, когда они мне самому срочно необходимы?

Я обнаружил, что контакт с моторизованной пехотой оказался потерян, а обстановка на участке дивизии в целом была немногим яснее.

Генерал взял с собой легкий взвод и двинулся вперед, чтобы проверить положение дел на позициях мотопехоты. С великолепной уверенностью и спокойствием он собрал людей, реорганизовал подразделения и лично направил их на соответствующие позиции. Я получил известие о том, что убит и командир 12-го полка, полковник фон дер Дамерау. Полковой и батальонный штабы были захвачены в плен.

Нашему генералу удалось сплотить главную линию обороны. Посреди русских он вылез из "козла" и лично схватил одного "зеленого" товарища. Он хотел знать, с кем он сражается. Иван не проявил ни малейшего почтения к нашему начальству и прострелил дыру в его полевой фуражке. Генерал сказал лишь одно:

– Эти ребята нисколько не уважают немецкого генерала.

По-видимому, он согласился с тем, каким образом я повел в бой танки, поскольку его приказы не коснулись действий 1-й роты, которая продолжила сражаться на соседнем участке передовой. Он даже направил ей в качестве подкрепления батальон мотопехоты.

В ходе боев этого дня я в соответствующий момент сообщил в роты, что командира больше нет с нами. Ни один из прорвавшихся в тот день неприятельских танков не остался невредимым. У нас потерь больше не было; мне не пришлось поработать врачом. С приближением дня стало спокойнее.

Батальон сражался так же успешно, как и всегда. Он отразил наступление противника; было подбито 78 неприятельских танков. Выстрелом из танкового орудия даже удалось сбить вражеский самолет, когда тот начал пикировать, чтобы атаковать один из наших танков. Но батальон потерял лучшего воина, Детлева фон Кёсселя. День начался серым туманом и грохотом сражения; в дыму боя взошло красное солнце.  Контрнаступление врага против операции "Цитадель" провалилось – по меньшей мере на нашем участке.

23 июля. Днем мы предали нашего мертвого командира, Детлева фон Кёсселя, русской земле рядом с купами цветущих на краю поля кустов. Генерал фон Заукен произнес от всего сердца:

– У меня такое чувство, словно погасла звезда!

Лучше, чем он, и не скажешь на похоронах. После капеллана я от всего сердца произнес речь о своем друге и товарище. Говорить было трудно. Другим было не проще. Детлев фон Кёссель любил голубые васильки. Его гроб мы украсили ими.