Эрнст Рём о сущности германской национальной революции.

На модерации Отложенный

Мы понимаем слово «революция» в его самом широком и глубинном смысле. Революция заключается не только в более или менее стремительном развитии событий. Напротив, революция означает полное преобразование эпохи и общества, в результате чего происходит эволюция умов, приводящая к возникновению новой философии.

Преобразования такого размаха как революция в умах всегда имеют веские причины, ведь они сметают отжившие, исчерпавшие себя, устаревшие принципы, заменяя их моральным правом и динамичной мощью новой воли. Само по себе обладание состоянием никогда не дает никаких прав и, в еще меньшей степени, оно предоставляет какие-либо привилегии, если при этом оно не несет в себе сил,' достаточных для самостоятельного утверждения. Именно по этой причине любая философия теряет все права на свое утверждение в качестве универсального мировоззрения в случае, если она лишилась жизненных сил, позволявших ей удерживать своих сторонников под постоянным притягивающим магнетическим воздействием, мешая, тем самым, торжеству новой воли и интеллекта.

Вместе с тем это отнюдь не означает, что основные принципы прежней вытесненной философии оказались вдруг абсолютно ошибочными. В эпоху своего появления они были справедливы. Более того, они могут даже сохраняться наряду с теми формами, в которых находят свое выражение новые времена и новая идеология. Проблема состоит лишь в том, что в этих условиях они теряют прежнюю привилегию накладывать на эпоху отпечаток своей исключительности.

Эволюция человечества похожа на жизнь отдельно взятого человека. Человек рождается, растет, достигает кульминации развития своих сил, но затем сыновья и внуки превосходят его в работе и постепенна он теряет свою руководящую роль в семье. Примерно так же происходит и развитие человечества: оно не останавливается на достигнутых рубежах материального и интеллектуального совершенствования, стремясь к новым завоеваниям. В том случае, когда эти достижения затрагивают сущностные основы концептуальных жизненных форм и целей, мы и называем их революцией.

В нашем понимании к числу великих революций в мире следует отнести становление христианства, великое переселение народов, изобретение печатного дела и оружейного пороха, открытие Америки, Возрождение, великую французскую революцию 1789 года, а также последующий триумф возникших в ее результате систем, доминировавших в мире на протяжении 150 лет: либерализма, капитализма, марксизма и демократии. Во всех перечисленных событиях имели место сильнейшие вспышки духа и воли. Естественные феномены питали ход этих событий и при этом все революции сопровождались аксессуарами, делающими их весьма схожими между собой: баррикадами, отрубленными головами, потоками крови. Вы спросите меня: с каких это пор открытие Америки стало революцией? Я отвечу вам: подобные события все равно могут являться подлинной революцией — революцией, которая может иметь как местное, так и историческое значение. Главным же здесь представляется тот вклад, который то или иное событие вносит в эволюцию человеческого мировоззрения.

Именно такой решающий для человечества период мы переживаем в настоящее время. Лично я считаю, что происходящий сегодня революционный процесс, способный преобразить человечество, берет свое начало с 1 августа 1914 года. Вступая в мировую войну, человечество абсолютно не подозревало, что станет с ним спустя четыре, пять, шесть лет при выходе из этого всеобщего катаклизма, этой кровавой мясорубки. Человек, вступивший в войну, представлял собой тип человека, созданный эпохой либерально-буржуазной цивилизации — эры экономического процветания, привнесенного гигантским развитием капитализма.

Из бойни же, в которую было ввергнуто человечество, вышел совершенно новый человек, жизнь которого подвергалась постоянной угрозе смерти от дьявольских изобретений материалистической войны. Этот человек привык презирать всех тех, кто оказался неспособен победоносно сражаться в ходе невиданной и ужасной схватки. В тех гигантских сражениях мировой войны, жертвами которой прямо или косвенно стали 12 миллионов человек, и была погребена идеология великой французской революции. Именно там — на полях сражений Франции и Фландрии — мы должны искать ключ, который поможет нам понять внутренний глубинный смысл переживаемой ныне человечеством трансформации. На тех страшных полях, на которых погибли миллионы людей, поблекло и размылось, столкнувшись со смертью, все то, что не несет в себе подлинной ценности. Только по-настоящему реальное, подлинное и гуманное сохранило свою ценность: все то, что не нуждается в ничьей помощи и поддержке, все то, что имеет в своей основе гранитную прочность. Бой — вот тщательная и безжалостная проверка характеров.

Лицо мира начинает проявляться в своем новом обличий, оно не имеет ничего общего с самой войной и отнюдь не содержит в себе призыва к ней. Быть солдатом вовсе не обязательно означает носить форму и оружие. Можно заставить человека носить оружие и приказать ему сражаться, но при этом он никогда не станет солдатом. Напротив, есть люди, всю жизнь принадлежащие к армии, носящие саблю и даже бывшие на войне, но так и не сумевшие стать солдатами. Но есть и другие — никогда не державшие в руках винтовку, не носившие форму, не умеющие маршировать и ходить в строю, однако, это нисколько не умоляет их солдатских достоинств! Оружие, военная форма, война — все атрибуты, сопутствующие образу солдата — являются лишь чисто внешними деталями, но не способны сами по себе создать соната как такового.

Крестьянин — на своей скупо родящей земле, матрос — на хрупкой палубе своего качающегося судна, шахтер — в земных глубинах, металлург — на своем рабочем месте, врач — у постели больного, адвокат — на трибуне, поэт, ученый, изобретатель — все они, никогда не подвергавшиеся суровой дисциплине и не слышавшие слов приказа, могут стать солдатами, если… Да, все они могут быть ими, если умом и душой рассматривают место, на которое их определила сама судьба, не только как свою> профессию — но призвание, не только как свое рабочее место и поле деятельности — но и как место исполнения своего долга, как свою обязанность, выполнению которой они готовы посвятить все имеющиеся у них силы.

Быть солдатом — означает добровольно обречь себя на подчинение закону крови и сердца. Воинский дух — это профессия верности и веры, это добровольное обречение себя на смерть во имя того дела, которому служишь. Убежденно и по доброй воле не гибнут за эфемерные фантомы! Быть солдатом — это состояние души и менталитета, это идеализм! Главное — солдатский дух, а название места битвы менее важно! Центральный момент, решающий вопрос — быть бойцом.

Проникнувшись именно этим духом — духом, не терпящим болтовни, личной выгоды и зримого успеха, а зовущим к глубинной борьбе — некоторые люди сочли себя обязанными вылечиться от ран, нанесенных войной.

Среди наиболее ярких представителей этой плеяды я отметил бы новую Турцию Мустафы Кемаль Паши, новую Венгрию Хорти, новую Италию Бенито Муссолини, новую Германию Адольфа Гитлера. Ни один из вышеупомянутых народов не обязан своим национальным возрождением какому-то бесплатному подарку судьбы или благоприятному капризу случая. Все они были вынуждены энергично и даже ожесточенно сражаться за саму возможность построить эту новую жизнь. Эта борьба потребовала от них отдать последние материальные и моральные ресурсы.

Как я уже сказал в начале своего выступления, если мир не понимает чего мы хотим, то это потому, что он рассматривает и видит вещи с совершенно иных позиций. Часто даже не утруждая себя необходимостью замечать выдвигаемые национал-социализмом идеалистические цели, узко и односторонне акцентируют внимание на некоторых политических моментах, считая их единственными составляющими германской революции. Вся национал-социалистическая революция сводится для этих недоброжелателей лишь к фактам создания концентрационных лагерей, уничтожения разлагающей литературы и антигерманского искусства, приведение еврейского элемента в научных кругах в должное процентное соотношение применительно к его доле в населении страны, устранения из германской прессы ее исконных врагов и ликвидации нескольких десятков бесполезных и надуманных партий и коалиций.

Конечно, все эти факторы действительно играют определенную роль в происходящем. Несколько тысяч еврейских «интеллектуалов» и их семьи лишились базы для своего существования. Несколько десятков тысяч унылых субъектов, нечистая совесть которых мешала им спать, вдруг почувствовали, что для них настало время «сматывать удочки». Обосновавшись за рубежом, они вновь посвятили себя «гуманитарной сфере», где быстро вызвали к себе антипатию своими лживыми памфлетами и писаниями против новой Германии — страны, оказавшей им в свое время гостеприимство. Несколько десятков террористов, в борьбу с которыми вступила новая Германия, были расстреляны, когда пытались бежать из концентрационных лагерей.

Какое, однако, значение имеют все эти факты? Разве можно их сравнить с инцидентами, которыми сопровождаются так называемые «обычные» революции. Напротив, можно только удивляться той терпимости, которую демонстрирует национал-социалистическая революция в отношении тех, кто борется против нее и ее ненавидит. Для революций является характерным то, что в целях полного раскрытия своего новаторского начала они не стесняются прибегать к любым средствам, вплоть до неприкрытого насилия. Великая французская революция, проповедовавшая филантропию и гуманность, взошла в итоге на баррикады. Тысячи и десятки тысяч невинных людей, не несущих никакой личной ответственности за те злоупотребления, против которых поднималась революция, были отправлены ею на эшафот. Она в буквальном смысле купалась в крови до такой степени, что всякий цивилизованный человек обязан возмутиться и восстать в первую очередь против невиданных доселе жестокостей, обрушившихся на безвинных во имя Прав человека. И, несмотря на это, революционная идеология совершила свое победоносное турне вокруг всего мира.

А христианство — какими средствами распространялось оно среди народов? Или открытие Америки — когда оно предоставило европейцам новое огромное поле для деятельности, они принялись вырезать многочисленные местные племена до последнего ребенка. Единственным, что напоминает ныне об этих народах, являются памятники, свидетельствующие о высоком уровне их цивилизаций.


Я не хотел бы здесь никого обвинить. Эти примеры я привел лишь с целью прояснения одной истины: кровь и грубая сила являются элементами, характерными для любой революции, независимо от законов и особенностей той эпохи, в которую они протекают, и проповедуемых ими идей. Вообще, если уж говорить о насилии, жестокостях и потоках крови, к которым пришлось прибегнуть другим мировоззрениям чтобы утвердиться, приходится констатировать, что пришедший к власти национал-социализм сумел сохранить беспрецедентные в истории революций единство и дисциплину. То, что произошло в Германии в прошлом году намного превосходит собой значение простого факта взятия национал-социализмом власти в свои руки. Хотя, безусловно, само это взятие власти является реализацией при помощи несокрушимой воли, самоотдачи и борцовского духа конечной цели — оно венчает собой победу.

Вместе с тем, завоевание власти является лишь частичной целью начатой нами борьбы. В нашем понимании оно лишь условие, необходимое для того, чтобы преодолев внутренние и внешние препятствия, навязанные ноябрьской системой и веймарской конституцией, национал-социализм смог наконец стать реальностью.

Взятие власти национал-социализмом следует рассматривать прежде всего как завоевание важного плацдарма, с которого можно начать работу по ликвидации устаревших за долгие десятилетия и даже века мировоззрений, которые мы — новые немцы — считаем ложными. Оно позволило расчистить место, необходимое для реализации нового возрождения немецкого народа, дало выход национал-социалистическому духу. Германская революция изменила лишь внешние формы веймарского государства, в основе которого лежала красно-черная система ноября, создала общественную поддержку для национал-социалистического режима. Речь идет о чисто политическом событии, вся важность которого заключается для нас в факте водружения победителем свастики на герб государства. Таким образом, первоначальная общность нового государства и национал-социализма состояла только в идентичности внешней эмблемы. Это объясняется тем, что как философская концепция, полное воплощение которой и является целью долгих лет нашей борьбы, национал-социализм не имеет абсолютно никакого отношения ни к вопросу о формах государственности, ни к вопросу о носителе общественной власти.

Среди национал-социалистов немало искренних борцов за национал-социалистическую идею, энтузиастов, готовых пожертвовать жизнь за свое дело — и это несмотря на то, что присоединение к движению Гитлера не сулило им в прежние времена ничего, кроме бойкота и придирок, преследований и тюрьмы, террора и убийств.

Германия не относится к миру национал-социалистической философии потому только, что ею управляют ныне по национал-социалистическому образу. Любые действия правительства могут служить лишь предварительными условиями для торжества национал-социалистической концепции. Навязать это мировоззрение силой невозможно, поскольку невозможно командовать душами людей, поскольку тот, кто хочет стать убежденным национал-социалистом, должен сначала ощутить в себе самом рождение нового человека.

 

1934 г.