2. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ «ПОГОНЯ ЗА ЖЁЛТЫМ ЧЕМОДАНОМ».

2. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ «ПОГОНЯ ЗА ЖЁЛТЫМ ЧЕМОДАНОМ».

   Петрович хотел направиться домой, но передумал и решил сходить в депо, чтобы проведать своего товарища Николая Ивановича.

   Проходя по скверику, который посельчане после войны украсили кустами сирени, беседками, а потом плюнули: пусть парк сам тужится, выращивай сам себя, нам нужно своё обустраивать, а не надрываться над тем, что не твое.  он увидел на скамье ребят 14-18 лет, присосавшихся к бутылкам пива. Под ногами валялись окурки, клочья бумаги, остатки колбасы, одноразовые шприцы. Они кого – то материли, не обращая внимания на прохожих, а прохожие не обращали внимания на них.

- Смертники, - бросил он. – Пьем и колемся. Неделю назад одного увезли на кладбище, вчера второго, и ничто вас не останавливает.

   Не понимаешь ты, Петрович, современную молодёжную жизнь. Они твои слова затопчут, заплюют, потому что пиво и наркотики слаще твоих слов.

   Вчера, кого хоронили? Шесть месяцев парень был на реабилитации. Вернулся. Тут и дружки подскочили.  Не выдержал. Кольнулся. Потерял сознание и к земле приложился. Дружкам бы скорую вызвать. У всех мобильники.  Откачали бы. Да куда там. От греха подальше дёру дали.  Вот тебе и реабилитация, и шесть месяцев.

- Уберите хотя бы грязь возле скамейки. Развели помойку.  Урна же рядом стоит.

- А ты проходи и не смотри. Закрой глаза и так на ощупь, на ощупь, –- бросили, да ещё с плевком. – Смотри, а то зашибём.

- Меня, - вспыхнул Петрович.

    Он не хотел драться. Не дело с пацанами связываться и учить их кулаками, но как-то так пошло, душа просить стала, что подбородок старшего завис на кулаке Петровича, подбросил его вверх и выкинул за скамью.

- Мы на тебя заяву в полицию кинем, что избил нас, - завопили со скамьи.

- Кидайте. Я выйду и не такое еще всыплю. На глаза не попадайтесь.

   Ребята начали орать и грозить, но, увидев, как Петрович пошел на них, быстро рассосались.

- Страна загнивает от таких, а государству хоть бы хны. Все заняты, как побольше денег хапнуть, а до воспитания их почти никому нет дела.

   Он ожидал услышать за спиной голос, как это случалось раньше. Даже остановился, навострил уши, но напрасно. Тишина.

- Слава тебе Господи, - бросил он. – Галлюцинации, кажется, проходят.

   Прошагав по шаткому деревянному настилу между рельсами, он вышел к твёрдо утоптанной тропинке и через пять минут оказался возле депо. Ещё не упавшее. Крыша латана и перелатана. Кое – где рельсовые подпорки. Когда построили его, Петрович не знает. Мужики разное говорят. Кто до батюшки – царя, кто после батюшки. Если до батюшки, то хорош был батюшка. Страну, как тряпку на полосы распустил, а революция её красными нитками застрочила.

   А сколько лет проработал Петрович в нём? Из школы вышел и в депо пошёл. Сменил школьную тропинку на деповскую.  Сначала учеником токаря. В три смены заколачивал. Самой трудной сменой была третья. Ночная. Спать хотелось. Толька отгонял сон холодной водой, а когда становилось невмоготу, булавкой руку колол. Лучше руку кольнуть, чем головой под токарный патрон попасть. Жизнь быстро текла, бурлила, как горная речка, а после пенсии, словно в болото превратилась.

   Петрович до сих пор ощущал свежесть холодного металла, жару каленного, Мазут отдавал валерьянкой, а солярка накрывала резким, удушливы запахом.

   Когда работал на токарном станке, ему нравилось, как вьется блестящая металлическая стружка, она была похожа на траву – вьюнок, как с бешенной скоростью крутится патрон, словно живой, сверкая вычищенной поверхностью, как из болванки вырисовывается острый конус или шар. В мороз, жару, дождь он всегда шагал в депо с хорошим настроением, думая о том, что придется вытачивать и как половчее и быстрее сделать. Он любил, когда к нему приходили ученики из школы на практику и всегда говорил: лучше досконально и профессионально знать одно дело, чем десяток других, но кое как.

   Он прошелся по токарному цеху. Пустота и мертвая тишина. Время не обеденное. В других цехах было тоже самое. Петрович подошёл к своему станку. Старый товарищ. Он погладил станину.

- Убываешь в силе, ломает тебя работа. Служил ты исправно, а награды тебе никакой, но ты не расстраивайся.

   Постояв немного возле станка, он пошёл к кабинету начальника депо. Николай Иванович, увидев Петровича, улыбнулся. Вместе отстраивали депо после войны, ремонтировали путь, таская рельсы, шпалы. Петрович хотел было спросить, куда рабочие запропастились, но Иванович опередил его.

- Редко заходишь в депо, Петрович?  - сказал Николай Иванович. – Закопался в своей пенсии. Встряхнись. Разве раньше ты был таким.  Всё в руках плавилось и горело.

- Как – то невесело стало после пенсии. Вокруг станки были, а сейчас картошка и, - Петрович махнул рукой.

- А ты не думай о ней. Приходи.  Я тебе дело найду. Отвлечешься.

- Зайду, - пообещал Петрович.

   «Хороший мужик. Толковый, - подумал Петрович. -  Не пьёт. Не матерится. Мужиков не пригибает. Если кто-то не явится на работу, так он вместо него за станок становится. И вкалывает. Если кому-то нужно помочь с шифером, досками, разобьется, но достанет.  Такого нужно беречь и хворостиной пороть не стоит».

- А куда рабочие подевались? – спросил он.

- Некоторые по домам разошлись, ремонтники в посадках маленько отдыхают.  Станки у нас знаешь сам какие. На день по сто поломок. А новых не дают. Денег, мол, нет. Скоро приедет один городской гусь, начнет распекать меня. И тепловозы плохо ремонтируете, и вагоны.  Иван Иванович Похмелкин.

- Хорошая фамилия, - засмеялся Петрович.

– Соответствует?

- Хочешь узнать? Присаживайся. Посмотришь.  Сам поймешь, почему он на меня налетает, но у меня защита имеется.

   В это время без стука в кабинет, сильно раскачиваясь вошел высокий, с плоским, словно тщательно выглаженным лицом, в чёрной, с обвисшими полями шляпе мужчина.

- Всё плохо, - с ходу заорал он. – Все хреново. Руководства начальства не выполняются. Увольнять нужно.

   Петрович хотел было подправить его голос до шлепанья губами, но тормознул взлетевшую руку и почесал затылок. Достанется не ему, а Николаю Ивановичу. А было бы неплохо утрамбовать его в шляпу и отфутболить к двери.

- Да ты погоди наскакивать, - сказал Николай Иванович. – Вначале побеседуем. – Он достал бутылку водки.

   Магия. Мужик преобразился. Легкий поклон, протянутая рука, облизывание губ и приваренный к бутылке загоревшийся взгляд.

- Я с проверкой, - пояснил он Петровичу. – Всё проверил, всё обошёл. Рельсы крепкие. Землю хорошо держат. Электровоз хорошо тянет. Успевай только уголь подбрасывать. Это сколько нужно за смену лопатой поработать?

- Ну, если электровоз, то нисколько, а Вы обратитесь к Николаю Ивановичу, он Вас кочегаром на паровоз устроит. На деле, а не на словах будете знать лопату.

- Да я с удовольствием поработаю, - горланил мужик, не отрыва распалившиеся глаза от бутылки. – Но начальство, начальство. Ценный работник. Интеллектуальный.  Нельзя отпускать.

   Николай Иванович держал выдержку. Перекатывал бутылку с ладошки на ладошку. Лицо мужика накалилось до опасной температуры. Казалось, вот, вот загорится, но не загорелось.

   Свет неожиданно погас, начала сгущаться плотная темнота, из которой послышался испуганны голос.

- Ой. Что же это такое. Ремень сам расстегнулся и штаны спустились, и трусы. Я же голый остался. Меня кто-то тащит к лавке.  Меня порят. Да кто же это такой?

   Свет вдруг так же неожиданно вспыхнул, как и погас. Такой картинки Николай Иванович и Петрович еще не видели. На лавке лежал Похмельный со спущенными трусами и штанами.

   Николай Иванович не понимал, в чем дело, но, видя, руководство в оголенном виде, не выдержал и захохотал до слез. Похмельный быстро схватил в охапку одежду и выметнулся из кабинета.

- Белая горячка, - бросил Николай Иванович.

   В это время распахнулась дверь и на пороге вырос мелкий мужик с бегающими от страха глазами и желтым чемоданом.

— Это, - залепетал он. – Мне нужно спрятаться. За мной гоняться. Хотят чемодан отнять, а в чемодане государственные деньги. Инкассатор я.

- Так, - протянул Петрович. –  Инкассатор с «Интеллектуального поезда».

- Какого поезда, - вклинился Николай Иванович.

- Да проходил тут один, - ответил Петрович. -  Ты его не видел. Да и я толком не смог его рассмотреть. Остановился на пару минут, а потаи пулей помчался. А ну, дружок, раскрой чемодан. Посмотрим, какие деньги в нем?

- Нельзя, - заартачился мужик. -  Открывать чемодан в посторонних местах нельзя. Только в банке. Так в инструкции записано.

- Мы тут хозяева. Ясно, - бросил Петрович. - И что приказываем, то и делай. Не хочешь сам открывать, мы откроем.

- Хорошо, хорошо, - заторопился мужик. -  Я открою. Только знайте, что деньги там инкассаторские и трогать их нельзя. Это уголовное дело.

   Мужик положил чемодан на стол и начал ковыряться с застежками. Кому, как, но хуже всех оказалось мужику. Он усиленно стал драить глаза, но то, что он хотел увидеть, не было.

- Какие же это деньги, - насмешливо бросил Петрович. – Это же пакля, дурень. Ну, и дела. – Он порылся в чемодане: одна пакля, захлопнул его и подумал: «А вот  Казимир намекал, что в нём деньги. Куда же делись они? Кто подменил? Или это снова галлюцинации?».

   Дверь снова распахнулась. Петрович уже понял, что если кто – то убегает, значит за ним кто – то гонится. А вот и они. Знакомое лицо. Взвинченный Стряпухин и незнакомая женщина: разъяренная Кукушкина.

— Вот он, вот он. Никита. Вор, проходимец, - застрочила Кукушкина, бросаясь на Никиту, пытаясь завалить его.

- Оставь ты его, - вклинился Стряпухин. – Главное, что чемодан нашли.

 – Он украл мой чемодан, - долбила Кукушкина, сидя на Никите, - а в нем все мои деньги.  Я их всю жизнь собирала. Спасибо, что поймали, - убавив ход, закончила она.

- Вы чемодан не открывали? – насторожено спросил Стряпухин,

- Мы по чужим чемоданам не лазим, - сказал Петрович.  – Да и когда нам было его окрывать, когда вы сразу за вашим знакомым ввалились.

   Стряпухин схватил чемодан, подстроил его под мышку и так махнул с Кукушкиной из кабинета, что дверь чуть с петель не слетела.

- А с этим, что делать, - Иванович показал на омертвевшего Никиту.

- Отойдёт и уйдёт.

- А что произошло? Ты толком можешь рассказать. Почему они так за чемоданом с паклей гоняются?

- Сам не знаю, - соврал Петрович, опасаясь, как бы Николай Иванович не крутнул пальцем в его висок, если он всё расскажет. -  Ты не греби себе в голову.  Зайду, когда будет время.

   На улице Петрович зашел в ближайшую железнодорожную посадку, лег на спину, закинув руки за голову. Попытался обдумать, что за напасть налетела. Мысли не пошли. Их, словно закупорили. Чувства нахлынули. Хорошо. Тепло. В детстве в этой посадке он играли в Тарзана, перепрыгивая с дерева на дерево. Он, может быть, и дальше повспоминал бы, но тепло и свежесть потянули на сон.